О "русской литературе" замолвите слово

Меня забавляет как многие местные "патриоты" постоянно твердят о "великой русской литературе", которая является нашим главным сокровищем. При этом, сами они, конечно же, никаких произведений из "великой русской литературы" не читали, поэтому, грамотно изложить чем же она, всё-таки так велика, не могут.

Ну, серьёзно, кто читал повесть Толстого "Казаки"?

"Замечательную" повесть, из которой мы узнаём, что:

1. казаки это отдельный народ

2. русские всегда будут чужаками среди казаков

3. казаки страдают под гнётом русских

Напиши Толстой такую "красоту" сегодня, автоматом бы получил статус иноагента, а то и присел бы за экстремизм.

Вам нужна такая "великая литература"?

Или, например, рассказы Толстого "Набег" и "Рубка леса"

По сути, это первые "нетвойнешные" рассказы в истории России, из них мы узнаём, что:

1. немцы заставляют русских присоединять Кавказ, который нам и даром не нужен

2. Толстой испытывает половое влечение к юношам с чёрными глазами и чёрными волосами

3. русские солдаты это покорные рабы с придурью, которые вообще не понимают, зачем их привели на Кавказ

Многие скажут, - так это Толстой таким в начале был, а потом изменился и стал ярым патриотом. Что ж, в 1906 году Толстой пишет рассказ "За что?", посвящённый польскому восстанию, по которому, позднее, поляки снимут одноимённый фильм.

Произведение было написано через год после революции. Приведём несколько цитат из этого рассказа:

В конце лета газеты принесли известие о парижской революции. Вслед за этим стали приходить известия о готовящихся беспорядках в Варшаве. Ячевский с страхом и надеждой ожидал с каждой почтой известия об убийстве Константина и начале революции. Наконец в ноябре получились в Рожанке сначала весть о нападении на бельведер, о бегстве Константина Павловича, потом о том, что сейм объявил династию Романовых лишенной польского престола, что Хлопицкий объявлен диктатором и польский народ опять свободен. Восстание не дошло еще до Рожанки, но все обитатели ее следили за ходом его, ожидали его у себя и готовились к нему. Старик Ячевский переписывался с старым знакомым, одним из главарей восстания, принимал таинственных евреев-факторов, не по хозяйственным, а по революционным делам, и готовился присоединиться к восстанию, когда настанет время.

...

Альбина была в восторге. Она рассматривала карту, рассчитывала, где и когда должны быть окончательно побеждены москали, и бледнела, и дрожала, когда отец медленно распечатывал привезенные с почты пакеты.

...

Только люди, испытавшие то, что испытали поляки после раздела Польши и подчинения одной части ее власти ненавистных немцев, другой — власти еще более ненавистных москалей, могут понять тот восторг, который испытывали поляки в 30-м и 31-м году, когда после прежних несчастных попыток освобождения новая надежда освобождения казалась осуществимою. Но надежда эта продолжалась недолго. Силы были слишком несоразмерны, и революция опять была задавлена. Опять бессмысленно повинующиеся десятки тысяч русских людей были пригнаны в Польшу и под начальством то Дибича, то Паскевича и высшего распорядителя — Николая I, сами не зная, зачем они делают это, пропитав землю кровью своей и своих братьев поляков, задавили их и отдали опять во власть слабых и ничтожных людей, не желающих ни свободы, ни подавления поляков, а только одного: удовлетворения своего корыстолюбия и ребяческого тщеславия.

...

Два солдата вели его, а те, который были с палками, били его по оголенной спине, когда он равнялся с ними. Я видел это только тогда, когда он подходил к тому месту, где я стоял. То я слышал только дробь барабана, но потом, когда становился слышен свист палок и звук ударов по телу, я знал, что он подходит. И я видел, как его тянули за ружья солдаты, и он шел, вздрагивая и поворачивая голову то в ту, то в другую сторону. И раз, когда его проводили мимо нас, я слышал, как русский врач говорил солдатам: «Не бейте больно, пожалейте». Но они всё били; когда его провели мимо меня второй раз, он уже не шел сам, а его тащили. Страшно было смотреть на его спину. Я зажмурился. Он упал, и его унесли. Потом повели второго. Потом третьего, потом четвертого. Все падали, всех уносили — одних замертво, других еле живыми, и мы всё должны были стоять и смотреть. Продолжалось это шесть часов — от раннего утра и до двух часов пополудни. Последнего повели самого Сироцинского. Я давно не видал его и не узнал бы, так он постарел. Все в морщинах бритое лицо его было бледно-зеленоватое. Тело обнаженное было худое, желтое, ребра торчали над втянутым животом. Он шел так же, как и все, при каждом ударе вздрагивая и вздергивая голову, но не стонал и громко читал молитву: Miserere mei Deus secundam magnam misericordiam tuam[3].

— Я сам слышал, — быстро прохрипел Росоловский и, закрыв рот, засопел носом.

Лудвика, сидевшая у окна, рыдала, закрыв лицо платком.

— И охота вам расписывать! Звери — звери и есть! — вскрикнул Мигурский и, бросив трубку, вскочил со стула и быстрыми шагами ушел в темную спальню. Альбина сидела как окаменевшая, уставив глаза в темный угол.

...

Первое чувство было знакомое ей давно — чувство оскорбленной гордости при виде ее героя-мужа, униженного перед теми грубыми, дикими людьми, которые держали его теперь в своей власти. «Как смеют они держать его, этого лучшего из всех людей, в своей власти?»

...

Николай же Павлович радовался тому, что задавил гидру революции не только в Польше, но и во всей Европе, и гордился тем, что он не нарушил заветов русского самодержавия и для блага русского народа удержал Польшу во власти России. И люди в звездах и золоченых мундирах так восхваляли его за это, что он искренно верил, что он великий человек и что жизнь его была великим благом для человечества и особенно для русских людей, на развращение и одурение которых были бессознательно направлены все его силы.

Как видим, в этом рассказе, Толстой представляет поляков героями и братьями русских (несмотря на то, что поляки пытались захватить Москву и занимались геноцидом русских в Речи Посполитой), а самих русских называет - ненавистными москалями, бессмысленно повинующимися власти, ничтожными людьми, не желающими свободы, зверьми, грубыми и дикими людьми, развращёнными и одурманенными Николаем I.

Вам не кажется странным, что "ярый патриот" Толстой, после русско-японской пишет не о том, как на нас вероломно напали подлые японцы и оттяпали полсахалина с Курилами, не о том, как наши доблестные воины храбро сражались с врагом, а о том, как русские солдаты палками забивали насмерть поляков и потом спивались от угрызений совести?

И второй вопрос, а чем это отличается от того, что сейчас пишут и говорят Акунин, Быков, Глуховский?

Известно, что Толстого сделал обязательным в школьной программе Ленин, в связи с этим, ещё вопрос, - за какие такие заслуги Ленин назначил Толстого иконой русской литературы?

Глуховский уехал в Израиль, Быков сейчас в США, Акунин проживает в Лондоне. А разве не в Лондон, когда-то давно, ездил в к своему кумиру, Александру Герцену, Лев Толстой?

Сейчас историки, особенно историки-марксисты, нарассказывают вам сказок о том, что и Толстой и Герцен были сверхбогатыми людьми своего времени, настоящими олигархами, поэтому могли финансировать революционеров, печатать разные "Колоколы" и вообще жить на широкую ногу. Однако, когда начинаешь выяснять природу их богатства, оказывается, что никакими заводами-пароходами они никогда не владели и доходы их были более чем скромными. Но как тогда объяснить такие колоссальные вливания, которые шли в наше революционное движение и в наших "классиков"?

Ведь речь идёт не только о Толстом и Герцене, сюда можно добавить и Белинского, который затравил и превратил в изгоя Гоголя за воспевание русского патриотизма, и Некрасова, курировавшего русофобскую литературу у нас в России, ну и всякие подпольные организации, за участие в которых Достоевский улетел мотать срок на омскую каторгу.

В одной из своих передач, Парфёнов, сам не понимая того, спалил источник этих огромных финансов.

В одной из биографий Толстого как-то прочёл, что он писал Герцену стабильно, по одному письму в две недели. И если, согласно официальной версии, все письма Герцену шли на имя Лайонеля Натана Ротшильда

то, получается,что имя этого лондонского банкира, Лев Николаич знал очень хорошо, потому как старательно выводил его на каждом конверте.

Но если Ротшильды действительно финансировали создание "русской литературы", то можно ли считать, что все эти произведения, жанр которых принято называть "чернухой", написаны в интересах русского народа и вообще идут нам только на пользу? С какой стати Ротшильдам думать о процветании России и счастье простого русского человека? Может эта литература, наоборот, призвана была довести до отчаяния русских людей и вывести их на улицы, сметать власть и разрушать свою собственную страну? Не зря же Ленин называл Толстого "зеркалом русской революции".

Спасибо за внимание