To be or not to be: к вопросу о трансформациях исходников

-- Ящик... -- повторил отец Кабани упавшим голосом. -- Это мы говорим, будто мы выдумываем. На самом деле все  давным-давно выдумано. Кто-то давным-давно все выдумал, сложил все в ящик, провертел в крышке дыру и ушел... Ушел спать... Тогда что? Приходит отец Кабани, закрывает глаза, с-сует руку в дыру. -- Отец Кабани посмотрел на свою руку. -- Х-хвать! Выдумал! Я, говорит, это вот самое и выдумывал!.. А кто не верит, тот дурак... Сую руку -- р-раз! Что? Проволока с колючками. Зачем? Скотный двор от волков... Молодец! Сую руку -- дв-ва! Что? Умнейшая штука --мясокрутка называемая. Зачем? Нежный мясной фарш... Молодец! Сую руку -- три! Что? Г-горючая вода... Зачем? С-сырые дрова разжигать... А?!

Всё уже придумано до нас. Или украдено - не суть.
И всё новое - это плохо убитое старое.
Человеческий мозг устроен так, что мы не в состоянии выдумать ничего такого, о чём не знаем ничего. Для любой самой буйной фантазии обязательно нужна основа - то бишь, знание. Знаменитый пример: никто из обитателей Старого Света не смог выдумать кенгуру. Что, впрочем, не комплимент фантазии помянутых обитателей, поскольку животное с аналогичным типом сложения и движения бегало у них под ногами - тушканчики. Да, на порядки мельче даже очень скромных валлаби, но кто мешал увеличить чисто мысленно?
Не додумались.
И потому были напрочь сражены, впервые узрев кенгурей в Австралии.

То же относится к любому вымыслу. Какую супероригинальную идею ни поскреби, обязательно найдёшь исходник, у которого, в свою очередь, тоже есть исходник - и так до Большого Взрыва. Ну, или до Сотворения, кому как ближе.
Кстати, у сотворения тоже не всё так просто, но об этом в другой раз. 

Сегодня возьмём для примера ну такой классический пример, что ещё хрен найдёшь классичнее. 

Это, конечно, всё шутки юмора. Но намёк, который добрым молодцам урок, в этой шутке таков: Гамлет в исполнении Арни к реальному историческому прототипу куда ближе, чем к всемирно известному персонажу известной всемирно трагедии. Запаситесь пивком и чем-нибудь к нему, располагайтесь поудобнее - или закройте нафиг эту страницу, поскольку сегодня тут будет краткий пересказ Gesta Danorum. Точнее, одного фрагмента из неё, посвящённого жизни одного ютландского конунга. Да-да, того самого, с которого списан Гамлет, принц Датский. 

*****

… Ютландский конунг Амелед, превратившийся под пером Шекспира в рефлексирующего интеллигента Гамлета и возведённый им в наследники датской короны, в реальной жизни очень вряд ли интеллигентской рефлексией страдал. Не до того было, слишком уж реальной была жизнь в те времена. Вопрос to be or not to be встал перед ним вне зависимости от желаний парня. И поставил его родной дядя Фенгон. 

У дяди в жизни была одна, но горькая проблема: на областном престоле восседал его родной брат Хорвендил. Пребывая в зените славы и успеха: навтыкал от души норвегам, дал в хрюсло свеям и вообще был велик, здоров и могуч что на пиру, что в бою.

За успехи в окорачивании наглых северян получил Хорвендил от короля данов Хрёрека в жёны его дочь Геруту. Кстати, многие норманисты всерьёз утверждают, что это был тот самый Рюрик. Но вообще-то Хрёрека Метателя Колец и Рюрика Новгородского разделяет около двух веков, а Рёрика Ютландского (ещё один кандидат, примерно совпадающий по времени) и Рюрика — в первую голову, их деяния: пока один наводил шорох на западе, другой рулил на востоке. И вряд ли один человек, сколь угодно деятельный, мог тогда одновременно править Фризией и основывать Новгород…

Так вот, Геруту выдали за Хорвендила, и были по этому поводу всеютландские возлияния. И не только: спустя положенный срок родила Герута Хрёрековна наследника Амеледа, тем самым удвоив страдания Фенгона — шансы занять место старшего брата, и без того призрачные, устремились к плинтусу. 

Надо отдать Фенгону должное: терпел он долго, а вот приняв решение, зарезал родного братца оперативно.

Совершив это крупнейшее в своей жизни деяние, Фенгон объявил народу, что действовал исключительно с целью защитить жену брата, кою тот всячески угнетал, загоняя в могилу. Саксон Грамматик в этой части своего повествования становится особенно невнятен, потому рискну предположить: Хорвендил запросто мог поколачивать жену, и Фенгон этим столь же запросто воспользовался. Сперва запудрив мозг Геруте, представ эдаким защитником слабых и угнетённых, а затем — подав убиение Хорвендила под нужным соусом Рёрику. Сомнительно, чтобы простое убийство вассала и родича могло понравиться королю данов настолько, чтобы он утвердил притязания убийцы на престол и жену убитого. Да и народ со счетов не убрать — он, конечно, дурак, но его не обманешь. Так что есть немалые основания полагать: не так уж неправ был Фенгон, зарезав братца Хорвендила. Причины имелись.

Однако крупнейшее достижение жизни Фенгона стало его роковой ошибкой. У Хорвендила оставался наследник, который оказался парень непростой. Моментально просчитав ситуацию, юный конунг грамотно и убедительно изобразил съезд крыши от горя. Чем на время обезопасил себя от неминуемого отбытия вслед за отцом. Одно дело — подстроить убийство или случайную гибель взрослого здравомыслящего мужика, и совсем иное — убить безумца. За такое даже самые отмороженные подчинённые могли бугра порешить. Посему Фенгон избрал другой путь: он женился на Геруте и усыновил Амеледа. Однако же подозрений в здравости рассудка своего пасынка не отринул. И продолжал всячески проверять Амеледа на вшивость.

Тот же полюбил сидеть у очага и обжигать в нём деревянные крючья, выточенные собственноручно. Когда Фенгон спросил парня, чем это тот занят, Амелед хитро прищурился и заявил, что мастерит орудие мести за отца. Новый папаша со товарищи поржали над придурком и отправились лечить похмелье. Впрочем, желание проверить адекватность парня у Фенгона не пропало. И он подстроил собственный отъезд по делам, будучи уверен: Амелед попробует объясниться с матерью наедине. А сделать так, чтобы у этого наедине оказался свидетель, в доме конунгов было достаточно просто. Свидетель заныкался в куче соломы, предназначенной на подстилку. Однако умники недооценили своего визави: Амелед решил проверить солому на посторонние включения посредством вил. Обнаружив включение, избавил оное от бренного существования, порубал на винегрет и скормил голодным свиньям. После чего поговорил с маменькой так-таки наедине, окончательно убедился в нежелании той что-либо делать и решил действовать самостоятельно. Одно хорошо: стучать новому мужу на сына мать всё-таки не стала.

Фенгон, вернувшись досрочно, никак не мог отыскать своего засланца. Когда же он вопросил у Амеледа, а не видел ли тот бродячий кусок полония, приёмный сын ответствовал: как же, видел, им свинки отобедали. Фенгон в сердцах плюнул — ну что с дурака возьмёшь! — и решил пойти долгим путём. Когда-то ещё в ранней молодости скорешился он с будущим королём Нортумбрии, и теперь надумал в память старой о дружбе сбагрить на него решение проблемы по имени Амелед. Под видом заботы о здравии приёмного сынишки он направил дурачину в Англию. Навязав тому в качестве спутников парочку своих битков. А им, в свою очередь, выдал мэйл, адресованный королю, где горько сожалел о преждевременной кончине своего безумного приёмного сына. Оформление коей, надо полагать, препоручая Нортумбрийцу.

Сын между тем оказался настолько безумен, что перед отъездом упросил матушку в течение года украсить стены дома собственноручно вышитыми гобеленами, изображающими великий плач по почившему дитяти. И пообещал через год вернуться на собственные похороны. Которые, ясен овёс, должны к этому времени начать праздновать.

Дальше Саксон расписывает, как хитроумный Амелед по пути втихаря проинспектировал багаж своих розенкранцев и, обнаружив там послание, переписал его в смысле, что ухайдохать надобно не его, любимого, а этих вот гильденстернов. Сдаётся мне, всё было проще. Ничего Амелед не переписывал, а просто король Нортумбрии оказался умнее, чем полагал Фенгон. Уяснив, что ему прислали грандиозную подставу, он побеседовал с Амеледом, разобрался, как следует — и повесил, кого попало. То бишь, розенстернов, а не Амеледа. Потому что за угробленных бойцов ютландского наместника он отделывался денежной вирой, а вот если таки прикончить родного внука Хрёрека, дело поворачивало к нехилой войне. Так что пророческие задатки Амеледа, красочно описываемые Грамматиком, вряд ли были причиной, заставившей нортумбрийского короля, изучив просьбу старого кореша, поступить строго наоборот. Политика! Кстати, чтобы вовсе лишить Фенгона возможности наехать по беспределу, Нортумбриец выдал за Амеледа родную дочь. И снабдил новоиспечённого родича небольшой, зато качественной дружиной. Дабы тот мог невозбранно доехать до Фенгона и поблагодарить его в полной мере за заботу.

Что Амелед через год и сделал. Явившись в дом аккурат на собственную тризну. Даны, надо сказать, даже меж скандинавов отличались повышенной склонностью к употреблению аквавиты. И когда Амелед явился на свои поминки, решили, что надо либо бросать пить, либо ужраться совсем уж до потери сознания. Понятно, что они выбрали. Амелед же извлёк из нычки те самые крючья, которые обжигал ещё на заре своего помешательства. Небольшая, зато трезвая дружина нортумбрийского короля содрала со стен гобелены, старательно вышитые Герутой. Вместе с Амеледом они упаковали нахрюкавшихся братков Фенгона в холстину, надёжно сколов её крючьями. Затем обильно полили всё маслицем и нечаянно уронили пару факелов. И отошли полюбоваться результатом. Когда результат стал недоступен любому пожаротушению, Амелед хлопнул себя по лбу — ну как же я мог забыть! Сбегал в покои конунга и принёс оттуда тело. Чисто случайно напоровшееся на свой меч. И ещё случайнее оказавшееся телом Фенгона. Небольшая, но крепкая дружина, благословясь, закинула отставного конунга в компанию к его братве и отправилась это дело спрыснуть. Амелед же пробежался по друзьям и объявил, что в Англии его исцелили. Настолько, что теперь он — законный конунг. И до кучи — зять короля Нортумбрии. 

Народ оценил мощь креатива и возражать не стал.

Так Амелед стал конунгом. Дальнейшие его деяния уже не столь впечатляющи.

*****

Судите сами, сколько общего у шекспировского Гамлета с прототипом, а сколько - у шварцнеггеровского. А ещё, надеюсь, вышеизложенное наглядно показывает, как можно - и нужно! - работать с исходниками. Именно так и рождается по-настоящему новое. То, что потом становится классикой, и на что уже другие поколения ссылаются как на источник. 

Именно так литература и работает. 

И не только она.

И плевать, что во времена Шекспира не было сигарет "Друг".