Не расклеится от дождей и вьюг...

Анастасия Разумовская вчера запустила любопытный флешмоб про ссоры, причём ссориться должны не враги, а друзья. Интересный подход к проблеме, и я рад, что у меня такое тоже есть.)

Конечно, как в жизни без недопонимания и столкновений интересов, особенно когда у людей разное отношение к жизни и моральные принципы. Так и тут, еще и подружиться толком не успели, а конфликт уже раздули. Но, как говорится, хорошо то, что хорошо кончается, хотя бы на некоторое время.

Наконец, Валери нашел дом, в котором их поселили. Не зажигая света, он стоял в темноте комнаты, прислонившись спиной к двери, отгораживаясь от того, что осталось за ней. Наконец, поняв, что не в силах что-либо сделать, лег на кровать, не раздеваясь. В безуспешных попытках уснуть, он пытался трезво оценить произошедшее, но оно не поддавалось логическому объяснению. Он прекрасно знал, что не может предъявить каких-либо обвинений майору. В этот дивный вечер, который, казалось, должен был закончиться чудесно, Валери ненавидел всех: себя — за глупые эмоции, Гиллиса — за его проклятое распутство. К тому моменту, когда Гиллис вернулся, Валери уже был пропитан этим ядом.

Майор был навеселе. Приятная дама, с которой он мило провел время, подняла настроение. Его не смог испортить даже повинный котильон, который он был вынужден станцевать с хозяйкой дома вместо Валери. Но он не держал зла, предполагая, что тот тоже недурно провел время, ловко сбежав с бала.

Осторожно поставив в темноте бутылку вина на стол, майор зажег свечу. Увидев Валери, лежащего в одежде на кровати с открытыми глазами, улыбнулся.

— А ты молодец, догадался сбежать оттуда, чтобы заняться чем-то более приятным. Вижу, она тебя вымотала вконец. Больше практики, мой юный друг, больше практики.

На Валери было больно смотреть, словно его подкосила горячка, но, упрямый и гордый, он отказывался принять свое поражение. Его состояние Гиллис трактовал по-своему и молчание воспринял как должное после хорошо проведенного вечера.

— А мы ведь так и не отметили твое повышение. У нас есть бутылка бургундского. Хозяйка настоятельно требовала вручить ее тебе лично, раз уж она не смогла закрыть бал вместе с тобой.

Валери изо всех сил пытался сохранить остатки самообладания и даже сел на кровати, чтобы соблюсти субординацию.

— Спасибо ей за щедрость.

Резкий тон ответа Гиллис пропустил мимо ушей, даже не отдавая себе отчета, что Валери сказал это грубо, а не просто из вежливости.

Майор разлил по стаканам вино и протянул один Валери. Тот нехотя взял его, стараясь сдержаться и не обрушить на Гиллиса весь свой праведный гнев.

— Ну, за лейтенанта!

— Ага, за него, — выдавил Валери через силу.

Майор сощурился и вопросительно посмотрел на него.

— Ты не рад повышению?

Валери отвел взгляд и уставился на стену, словно она была интереснее, чем любые красноречивые фразы.

Гиллис присел рядом и в недоумении похлопал лейтенанта по колену. Валери передернуло. Он отшвырнул чужую руку, вскочил с кровати, поставил стакан на стол и начал расхаживать по комнате, боясь что-то сказать. Он был в том состоянии, когда слова опережают мысли, и опасался наговорить того, о чем впоследствии пожалеет. Слово — не воробей. Его трясло, он не мог справиться со своими эмоциями, и это бесило даже больше, чем майор, сидящий на его кровати. Он метался по комнате, не глядя на Гиллиса и не находя в себе сил бежать отсюда прочь, куда глаза глядят.

Наконец, Гиллис понял, что с Валери творится что-то неладное. Он отставил вино, встал, перехватил мечущегося по комнате юношу за плечи и прижал спиной к стене.

— Что случилось, Валери?

— Ничего.

Лейтенант упорно смотрел в сторону, избегая встречаться с Гиллисом взглядом.

— Ты что, не рад чину?

— Чину? Какому чину? Да плевать мне на чин! Ваше поведение просто отвратительно!

— О чем ты?..

Гиллис опешил, перебирая в уме все свои грехи и пытаясь понять, что могло так сильно взволновать юношу, и от кого и что он узнал о нем. После прекрасно проведенного дня, бала и милой интрижки с красавицей эта ситуация просто не укладывалась у него в голове.

Валери резко вывернулся, освобождаясь, выбежал из комнаты и бросился вон из дома. Гиллис рванул следом, легко догнал его и схватил за руку, останавливая посреди пустынной улицы в лунном свете.

— Да ты мне объяснишь, в конце концов, что происходит?

— Вы омерзительны. Ваше распутство оскорбляет всех, находящихся в вашей компании.

Валери чувствовал, как пылает его лицо. Ситуация становилась критичной. Бешеная нервозность, захлестнувшая его, обрела-таки над ним контроль. Он понимал, что уже начал нести бред, не успевая думать, но теперь ему было уже все равно.

— И это твоя благодарность? Да если бы не я, ты сейчас был бы игрушкой в руках твоего Эллиса и его солдат!

— А кто вас вообще просил спасать меня и лезть в мою жизнь? — прошипел Валери в гневе. — Да и вообще, еще неизвестно, кто, кого и от чего спас.

— В каком смысле?

— Этот Боланье, кто он вам? Это надо быть слепым, чтоб не видеть, как вы реагируете на это имя.

Гиллис вздрогнул от неожиданности, словно на него опрокинули чан с ледяной водой, и переменился в лице. Теперь он выглядел озлоблено, даже затравлено. Как зверь, учуявший кровь, Валери почувствовал его уязвимость и ухватился за нее, ощущая свою власть над майором и продолжая засыпать его вопросами.

— Кто он вам? Что он вам сделал? Убил друга? Отбил невесту? Украл деньги?

— Закрой рот, это тебя не касается, — голос майора звучал глухо. — Ты сейчас не отхватишь только потому, что не знаешь, о чем говоришь. Поэтому с этого момента следи за своим языком, если хочешь и впредь общаться со мной.

В его тоне не было угрозы, скорее, борьба с самим собой, из которой он обязан был выйти победителем. Отпустив лейтенанта, Гиллис медленно вернулся в дом, словно потеряв к нему всякий интерес и даже забыв о его существовании.

Валери застыл в нерешительности. Буря эмоций, которая бушевала в нем, угасала, словно лесной пожар, перекинувшийся на побережье океана и не находящий себе новой пищи. Ему нужно было собраться с мыслями и все уложить в голове.

Он направился к морю.