...Или просто сон?

Некоторое время назад тут был флешмоб о самых авторски любимых отрывках, эпизодах, пускай в итоге и не вошедших в текст.

Тем благодатная и богатая, ведь всегда остается много всяких мелочей, кусочков и обрезочков, которые вроде бы и милы сами по себе, и писательскому сердцу небезразличны…

У меня такой тоже есть. Сценка, которую я все еще трепетно люблю – за солнце и безмятежность, за ощущение лета и молодости. И даже не лезу поправлять, хотя я тот еще любитель попереставлять словечки и знаки препинания)

Новым местом свиданий стал замковый парк, темный, таинственно-пустынный по ночам, а еще купальня, оборудованная на берегу реки. Ее ставили здесь уже не первый год; начало нынешнего лета было неожиданно теплым, и королева проводила у воды гораздо больше времени, чем обычно.

Она приходила туда обыкновенно утром, когда солнце уже стояло высоко, но еще не было испепеляющей жары. Полотнища светлой льняной ткани, огораживающие заводь от нескромных взоров, надувались, словно паруса, даже от нежного летнего ветерка.

Лео появлялся украдкой, после долгой прогулки вдоль берега, которую проделывал всякий раз, чтобы убедиться, что его визит к королеве останется тайной. Альма откидывала перед ним полог с подчеркнутой неохотой, но все же молча. А дальше… дальше долгие ласки, прохлада и тихий плеск воды о деревянные сваи, когда любовники лежали, перевившись как лоза, на помосте, устланном мягкими тканями, целуя друг другу колени, а солнце бродило вокруг их легкого убежища, играя тенями, набрасывая полупрозрачные сети.

Они вели разговоры обо всем на свете, нежничали, смеялись. Лео с удивлением обнаружил, что поручение короля Вольфа, с которым он, собственно, и прибыл в Вальденбург, превратилось из главного дела в какое-то необязательное обременение, и почти усилием воли заставлял себя заниматься чем-либо, кроме любви.

Однажды, собираясь покинуть возлюбленную, менестрель чуть было не столкнулся нос к носу с несколькими слугами, прибывшими к королеве – супруг торопил ее, желая видеть по неотложному делу.

Спрятавшись за деревянным щитом, отгораживавшим купальню от остальной заводи, стоя почти по пояс в воде, Лео благодарил судьбу, которая спасла его от разоблачения и несомненного наказания.

Анастази, напуганная этим неожиданным посещением не меньше своего любовника, тем не менее  справилась с собой и заставила визитеров подождать, пока облачалась – а облачалась она весьма неспешно, давая понять, как неуместно их рвение, и зная, что Лео видит ее сквозь щели в неплотно сколоченном щите и намеренно дразня его; и только потом, когда она скрылась за первым из пологов и оттуда донесся ее звонкий голос, насмешливо и надменно вопрошавший, достаточно ли важным является дело, по которому они позволили себе беспокоить ее, Лео, оглядываясь и пригибаясь, прошел вдоль берега до места, откуда можно было подняться на косогор и наблюдать за происходящим с опушки леса, не опасаясь быть замеченным.

Он видел, как Анастази в сопровождении свиты покинула купальню, и только в очередной раз улыбнулся сам себе – что ж, в любовной связи с королевой тоже есть свои недостатки.

Еще некоторое время Лео провел в лесу, чуть углубился в него, пытаясь понять, не заметил ли кто-нибудь его поспешного бегства, но тропа, что вилась по цветущему полю вдоль высокого речного берега, осталась пустынной – за долгое время ни один человек, ни пеший, ни конный, не прошел по ней.

Иногда я думаю, что это могло быть ярким, возможно даже приукрашенным воспоминанием. Может, не времен Вальденбурга, а времен возвращения Анастази в дом ее отца?.. Там и ей, и ее любовнику было все же чуть вольнее, чем среди придворных и слуг ее супруга.

Извилистая жизненная дорожка Лео в итоге все же совьется в петлю – в прямом смысле этого слова. А оказавшись в темнице, зная, что остались ему всего несколько шагов – по замковому двору, до эшафота, – вспомнит ли он это свидание? Будет ли оно – бывшее или небывшее вовсе, – его последним счастливым сном?..

Лео времен «петли» - ни в чем не раскаивается, но сожалеет, что попался

Анастази времен «после», отчаявшаяся от горя и собственного бессилия