Война глазами героя

Очень, очень много разных флешмобов. Но, поскольку я делала долгий перерыв в участии в этом банкете, то, думаю, пора придумать новую тему для массовой атаки блоголенты.

Итак. Война глазами героя. Почти по Толстому. Пьер одорительно кивает. Или по Булгакову. Николка бледно сглатывает...

Поехали.

Белая Гильдия первая... 

Эмиль (15 лет) - случайно оказался в переделке. Он едва умеет стрелять из отцовского арбалета.

Каспер (22года) - местный охотник, крутой стрелок.

Место действия - Южные Чучи - поселение на границе Северного королевства, которое ожидает варварский набег морриганок, еще вчера бывшех добрыми соседями. 

Точка действия - старая голубятня.

***

Голубятня, несмотря на подтрунивания Лисы, оказалась просторной, горбиться Эмилю не пришлось. Пустые клетки Каспер заранее сдвинул в угол, поставив их друг на друга. Оставил одну, чтобы на ней сидеть. Эмиль взял себе тоже и уселся напротив Каспера — смотреть в окно и ждать.

Закат догорал за лесами. Вдоль возведенной ограды полыхали костры, разгоняя вечерний туман. Теплая ночь пахла травами и дымом.

— Будешь?

Каспер выдернул Эмиля из мыслей. Оказывается, охотник уже успел раскурить трубку, и запах трав шел от его табака.

— Давай. — Эмилю вдруг отчаянно захотелось курить. Пускать кольца дыма в это широкое, высокое окно, спокойно посасывать мундштук. Словно это был обычный теплый летний вечер, в который ничего плохого произойти не может. Словно жизнь была проста и добра, и он не искал в ней никакой другой истины, кроме любви.

Он взял из рук Каспера трубку и затянулся. Сладкий и одновременно горький дым приятно защекотал горло. Что-то спасительное и успокаивающее узнал в этом вкусе Эмиль. Узнал чужой памятью многих поколений, потому что сам до этого дня не курил.

Он затянулся еще раз и вернул трубку Касперу.

— Пожрать бы чего, — посетовал тот. — Я как-то не успел собрать еды. Меня утром подняли, только кусок хлеба в рот и запихал.

Эмиль порылся в рюкзаке. Он купил две буханки хлеба и две головки сыра еще в Гавани. И яблок. Все яблоки он съел, а остальное только наполовину. Он нарезал хлеб и сыр и понял, что хоть и не ел ничего с обеда, но сейчас не сможет съесть ни кусочка.

А Каспер с удовольствием умял все бутерброды.

Потом снова курили. И снова.

— Кисет у меня грамотный, — похвастался Каспер. – Девица одна подарила.

Он протянул кисет Эмилю, чтобы тот оценил. Кисет был замшевый, с вышитым на боку табачным листиком.

— Сделано с любовью! — похвалил Эмиль.

Каспер сверкнул в полумраке зубами.

— Жениться, что ли, на ней?

— Женись, — согласился Эмиль и подумал, что еще пару часов такого нервного ожидания, и его пригласят на свадьбу шафером.

— А может, и женюсь. Знаешь, вот, ласковая она. Как прижмется, так и на душе хорошо. А эти, побегушки, с ними весело, конечно, и жарко на сеновале лежать, да только по делу они, ну как... сегодня она с тобой, а завтра... — Каспер вдруг вздохнул как-то совсем сердечно и этим выдал свое волнение. Поняв это, он сразу разулыбался Эмилю и перевел разговор на собеседника: — А твоя невеста, она какая?

Эмилю стало не по себе от такого вопроса. Он с радостью бы лучше послушал еще о невесте Каспера. Какая она, Итта? Не объяснить. Любые слова, в сущности, всего лишь слова. Говори не говори, Касперу не увидеть ее портрета.

Охотник смотрел в окно. Струйка дыма медленно тянулась из трубки, которую он держал перед лицом. Надо было что-то ответить.

— Она добрая, очень добрая, — смущенно сказал Эмиль. — И красивая...

— Смотри... — Каспер перевел взгляд от окна на Эмиля, и Эмиль увидел, как в его серых, прищуренных глазах полыхнули отсветы далеких вражеских факелов. — Идут...

Эмиль услышал еле различимый протяжный звук горна. И тут же спохватился, ожил колокол на пожарной колокольне.

Каспер вскочил, высунулся по пояс в окно и, заглушая колокол, заорал:

— Иду-у-у-ут! Трево-о-ога! Трево-о-ога-а-а!

Эмиль вгляделся в даль. В полях двигались огни.

Много огней, точно рой светлячков медленно полз к городу.

— До них еще верст пять, — проговорил Эмиль.

Часовые встрепенулись, бросились передавать сигнал дальше. Вспыхнули заблаговременно установленные на укреплении факелы. Всполошились и заняли позиции лучники. Колья, сваленные небольшими кучками вдоль забора, похватали те, кому не досталось копий и топоров. Заметались у печей женщины, приставленные к разогреву смолы.

«Дожили... — чувствуя, как холодный пот струйкой бежит по спине, подумал Эмиль. — Дожили... До каменного века скатились».

Но думать об оружии Древнего мира ему было еще противнее, чем о регрессе.

Вереница огней медленно приближалась. А вместе с ней накатывало осознание реальности происходящего.

Эмиль понял, что все случившееся до этого — суета, ожидание, подготовка – хоть и пугало, но не взаправду. Так пугает театральное представление, когда боишься не за себя, а за героев, в глубине души веря, что с тобой такого никогда... тебя минует. Тебя все минует. И страх, и разочарование, и старость, и смерть... Тебя минует...

«Я просто буду стрелять, — остановил он поток бесполезных рассуждений. — Целься, стреляй, уклоняйся, целься, стреляй, уклоняйся. Математика несложная».

Он поднял с пола арбалет и развязал мешок с болтами.

Арбалет Каспера уже опирался на подоконник. Охотник подложил под него перевернутую птичью поилку. Для высоты, для устойчивости. Эмиль решил, что будет целиться, стоя перед окном на коленях. Он прикинул позицию. Прижал приклад к щеке, прицелился. Пальцы спустили рычаг, арбалет дернулся, тетива щелкнула, и куст бузины, растущий по другую сторону рва, зашатался.

— Зачем? — удивился Каспер.

— Пристреляться, — ответил Эмиль.

Он услышал свой спокойный голос, и сам тому удивился. Нужно было проверить, насколько далеко и точно улетит его болт. Одним меньше, да. Зато теперь Эмиль знал, что подпустит врага только до колодца.

Он упер арбалет в пол голубятни и несложным движением, которое когда-то показывал ему отец, Матис Травинский, натянул дуги.

Длинный огненный змей полз по земле и колыхал травы — шевелились туманные луга между вагенбургом и далеким лесом. 

Минуты текли. Сначала до Эмиля дошел запах дыма, потом слуха достигла нарастающая какофония звуков, от которой отделился и разрезал ночной воздух тонкий комариный писк.

Лучники были уже у колодца и пустили первые стрелы. Самые первые, горящие в ночном небе, словно птицы из древних легенд.

Каспер, красный от напряжения, прицелился и, не глядя на Эмиля, бросил:

— Стреляй! Уже можно!

Эмиль не мог. Не верил, что вот эти вот бесчисленные, выныривающие из оврага, прущие напролом через ловушки, через спрятанные во рву колья крошечные фигуры — это и есть самые настоящие живые враги, и если он... если он не выстрелит...

Он не выстрелил.

Через укрепление летели горящие стрелы. Как то так... легко, на этот раз почти беззвучно. И кто-то первый крикнул. И кто-то упал. И запахло жженой травой и жженой тряпкой. И снова кто-то упал. Тот старик в красной рубахе. Раненный в плечо. Упал на колени.

«Бух... Бух...» – гулкие удары бревна по укреплению. Еще. И еще. И снова. Карнаонцы — мелкие полурослики, злющие чернявые крысы с обвислыми усами полезли через укрепление. Горожане навалились толпой, сбрасывая их копьями, тыча колья в щели, отпихивая наемников, точно взбесившихся щенков.

На головы полуросликов потекла расплавленная смола, погнала волну криков и визгов, разорвала почти молчаливую возню у вагенбурга, среди которой Эмиль различал только сдавленный хрип старика в красной рубахе.

Карнаонцы лезли. Горстями, стаями, все разом. Их сталкивали кольями, сбивали мотыгами, вилами и топорами.

«Бух… Бух...»

Здоровенный волколак с ведьмой на спине сплелся из темноты на перевернутой телеге, заскреб когтями, выплюнул утробный рык и внезапно заскулил, как скрипучий замок — мерзко, тонко, протяжно. По доскам потекла черная кровь. Металлические штыри, вбитые пацанятами в телегу, пропороли чудовищу брюхо. Восседавшая на его спине старая ведьма — пародия на здоровенного мужика, разодетая в меха, в кольчуге и в плоском, как перевернутая сковорода, шлеме, грязно ругаясь басом, качнулась, рубанула мечом по ополченцам, но потеряла равновесие и была сбита с забора десятком кольев. Девушки, среди которых Эмиль увидел Лису, набросились на ведьму, исступленно колошматя ее мотыгами, пока не забили насмерть.

Висящий на перевернутой телеге волколак истек кровью и издох.

«Бухххх... Бухххх... Бухххх...»

Часть укрепления рухнула под ноги ополченцам, в образовавшуюся прореху хлынули низкорослые мужики с тесаками. И мгновенно все смешалось. Тесаки, топоры, вилы, колья, копья, мотыги, крики, брань, лязг столкнувшейся стали. Потекла кровь.

Только что бывшие живыми люди внезапно оказались неподвижно лежащими на земле. Эмиль видел, как на них наступают мощные лапы волколаков — это через дыру в укреплении прорвались восседающие верхом три матерые старые ведьмы. Перед ними скользили по земле, извиваясь между трупами, ядовитые дигиры. Твари с оскаленными длинными мордами. С телами-сосисками, покрытыми сегментированными, блестящими в свете факелов, панцирями. Их яд убивал за час...

— Твари, твари, вот же ж твари... — Каспер перезаряжал и стрелял. Снова и снова. И говорил сам с собой, обрывками фраз, замолкая лишь перед самым выстрелом, на секунду-другую. Ругался грязно и как-то буднично. Ворчал. — Сучка! Ведьмова блядина! На! Держи! Ща! Подойди еще! Вот так! Рача отродье. Ляжете у меня. Ляжете рядышком...

Стрелы его арбалета терялись в месиве тел внизу. Эмиль не понимал, кого из них убивал Каспер. Кто-то падал. Волколаки, дигиры, карнаонцы. Грызли. Рвали зубами. Вцеплялись в горло.

И нарывались на колья, на вилы, на кухонные ножи, но перли вперед, убивали, прибывали, мясом платили за каждую смерть.

— Стреляй же ты! Ну! — Каспер ткнул Эмиля локтем в бок. — Стреляй, щенок!

Лежащие на спусковом рычаге пальцы онемели.

Внезапный глухой удар пожарного колокола перекрыл все звуки. А когда колокол стих, откуда-то сзади, с боков, изнутри штурмуемого города хлынули другие звуки. Волколачий лай, женские боевые крики, лязг мечей, вопли боли и клацанье хищных зубов. Во двор гончарни со стороны города ворвались ведьмы с окровавленными мечами и копьями и промчались победным кругом, сидя на спинах волколаков и стоя в стременах, как эквилибристы на карнавале. Снова ухнул пожарный колокол, его перекрыл хриплый, жесткий голос капитана с горделивыми усиками:

— Вперео-о-о-од! Вперео-о-о-од...

Справа, слева... откуда-то — Эмиль не видел, не понимал — налетели конные гвардейцы. Обнаженными палашами врезались в отряд морриганок. Волколаки прыгнули, впились лошадям в ноги, в шеи. Полетели на землю отрубленные ушастые головы. Полетели на землю всадники. Лязг, вой, хрип, лошадиное ржание. Сдавленные мужские крики, визгливые женские. Ведьм было больше, они сражались как бешеные.

Это было похоже на пляску демонов, на внезапное безумие с картин Вардажио. Гибель мира, изображенная художником, свидетелем катастрофы, красочные иллюстрации из учебника. Мира, сошедшего с ума.

Теперь, по прошествии пяти столетий, подобное дикое действо разворачивалось во дворе гончарни. Гибель маленького мира, города с населением в пару тысяч человек.

Ведьмы. Ведьмы. Настоящие, не с картинок, разодетые в меха, укрытые доспехами, вооруженные мечами, луками. Они бились плечом к плечу черно-белыми моногамными парами. Они чтили свои запретные связи, почитали их за высшие, единственно правильные, черные и белые. Любовь противоположностей, не по полу – по цвету кожи. Шахматные королевы. Жадные убийцы.

— Бляди! — Каспер выстрелил. Волколак под черной ведьмой упал. Уронил ее. Ведьма, гибкая, сильная, в мехах и кольчуге, со стальной шапкой на смоляных кудрях, уронила копье, подскочила, выхватила из ножен меч, размашисто рубанула им по лицу ближайшего гвардейца, крутанулась, следуя за летящей окровавленной сталью, и уколом пропорола бедро его товарищу. Ловко резанула по ногам лошадь и пошла сверкать мечом в гущу битвы.

Ее белая как снег жена пустила в голубятню стрелу.

Эмиль отшатнулся в сторону, успел.

«Зачем, зачем? — подумал он. — Что им нужно? Что?» 

И сразу себе ответил:

«Им нужна Запретная Земля. Древние артефакты. И золото. И вот этот дикий, первобытный азарт убийства, которому, сколько ни читай, ни мучай историю Древнего ли, Нового ли мира, всегда, абсолютно всегда находилось достойное, а иногда и высшее, сверхважное оправдание».

— Суки, суки, суки! — проворчал Каспер. Пот тек по его лицу. — Ты! Белоснежка! Не жить тебе.

Он снова перезарядил и поднял к щеке арбалет... Новая, выпущенная белоснежкой, стрела вошла ему прямо в прищуренный для прицела глаз, прошила веко, глазницу и утонула глубоко в голове, там, где только что рождались и вдруг перестали рождаться мысли, чувства, воспоминания, надежды, мечты....

Каспер выпустил арбалет из рук, завалился сначала чуть назад, а потом рухнул боком на пол голубятни. Под ноги Эмилю.

Эмиль отшатнулся, привалился спиной к стене и судорожно хватанул воздух.

«Дыши, — велел он себе. — Думай. Не переставай думать. Никогда...»

Еще одна стрела прилетела в окно голубятни. Со двора несся шум совсем близкого боя, в гончарне тоже бегали, кричали, командовали, тащили раненых.

«Кипящая смола... — Эмиль замер у стены, сидя на корточках и сжимая арбалет. — Как это нелепо».

Он сам не заметил, как закрыл глаза. Чтобы не видеть мертвого Каспера. Чтобы собраться с мыслями, спрятаться... Запах дыма и пролитой крови входил в него удушливой волной.

Он так и не сделал ни одного выстрела. Трус. Тряпка.

Историю творят смелые. Да! Такие, как Каспер. Не он. Не он. Холодная злость на себя самого сковала Эмилю руки и ноги.

Он мотнул головой и открыл глаза. Больше ни одной стрелы не залетело в окно голубятни. 

«Ведьмы решили, что сняли стрелка!» — понял Эмиль. 

Он проверил взвод и снова встал на колени перед окном.

Вагенбург в нескольких местах завалился и горел. Гвардейцы рубились с ведьмами прямо у входа в гончарню. Двор был сплошь покрыт телами убитых и раненых. Карнаонцы, ведьмы, гвардейцы, горожане — все вперемежку.

Эмиль выбрал в этом крутящемся хаосе белое пятно.

И сам не понял, как так вышло. Он навел на белое пятно арбалет, задержал дыхание, и его пальцы прижали спусковой рычаг.

Арбалет одобрительно тюкнул Эмиля прикладом в плечо.

Ведьма выпала из седла. Белое пятно мелькнуло и застыло в траве под кустом бузины, у колодца.

Эмиль не сводил с него взгляда. Одно неподвижное пятно на фоне черно-бурого движения. Ему казалось — одно. Да такое яркое, что режет глаза.

В горле у него давно пересохло. Давно мучительно хотелось пить. Пить. Как это странно... Хотеть пить рядом с убитым человеком... хотеть пить, жить, любить...

Он думал о чем-то отвлеченном, думал о воде, о Каспере, об Итте и дедушке, его мысли отправились в самостоятельное путешествие. И пока он думал — взводил, заряжал, стрелял, взводил, заряжал, стрелял, взводил, заряжал, стрелял. Попадал, мазал. Убивал карнаонцев, дигир. Болтов было мало. «Всегда одного не хватает», да. Вражеские стрелы летели в окно гончарни. Но Эмиль их не замечал. И они не замечали Эмиля. Словно он оказался вне этой реальности, где-то мимо нее, где-то сверху. Он знал, что не умрет. Каспер забрал себе эту горькую долю...