Слезы

Присоединяюсь к флэшмобу от Сиратори Каору (https://author.today/post/419027). Сцен со слезами у меня несколько, но начать определенно следует с одной определенной, как задающей тон всем остальным. Именно в ней проговаривается посыл в отношении слез, который или напоминается, или безмолвно подразумевается во всех последующих случаях: 

Они все-таки успели затемно до деревни – последней на их пути к горам. Что было еще приятнее, путешественников в этих местах было немного, и на местном постоялом дворе нашлись отдельные комнаты для всех четверых. Редкая удача, на самом деле. Иногда не находится даже отдельных кроватей.

И тем больше было удивление Килиана, когда часа в три ночи в его дверь постучали, и на пороге появилась Иоланта.

- Кили? Ты не спишь?

Тихо и грустно звучал ее голос. А еще – немного смущенно, что ли.

- Лана? – удивленно обернулся к ней Килиан, уже лежавший в постели, но читавший книгу, - Заходи. Что-то случилось?

Его голос уже звучал нормально: последствия гелия, который он вдохнул, проводя Понижение над водой во фляжке, прошли.

Девушка закрыла за собой дверь и уселась на край кровати. Она уже сменила костюм для верховой езды (с брюками, выгодно подчеркивавшими ладненькую попку) на длинное белое платье, какое носила в «домашней» обстановке, и Килиан поймал себя на мысли, что от ее образа так и веет хрупкостью и беззащитностью.

- Я думала о том, что случилось сегодня, - сказала чародейка, - Тогда… после нападения на Лейлу и маркиза… У меня не было времени все осмыслить. Я была занята их спасением. Но сейчас… Мы ведь убили их.

Последнее она почти выпалила. Как будто вся ее речь имела целью оттянуть произнесение трех главных слов. Мы. Их. Убили.

- Да, - кивнул ученый, - Мы убили их. Если бы мы этого не сделали, они бы убили нас. А тебя – и не только.

- Для тебя это нормально? – в голосе девушки прозвучало нечто похожее на вызов.

Чародей в ответ кивнул:

- В поисках останков Дозакатной культуры я обошел почти весь Полуостров. Такие встречи для меня привычны.

Иоланта как-то вся поникла.

- Так не должно быть.

- Это жестокий мир, - пожал плечами Килиан.

И тут чародейка вскинула голову, и в ее глазах зажегся огонек убежденности. Тусклый, слабый, но все же видеть это было гораздо приятнее, чем то уныние, что оставило там зрелище чужой смерти.

- Мир не жесток! Неужели ты не понимаешь этого, Кили?! Мир не жесток! Жестоки только люди. Мир лишь дает нам то, что отражает нечто в нас самих. Что должно принести нам тот или иной опыт, помочь нам стать лучше. Стать лучше, чем мы были, а не прятаться за цинизмом!

- Пусть так, - согласился ученый, - И что с того? Многие люди жестоки. В общем-то, большинство, хоть некоторые и старательно давят это в себе. Знаешь, есть поговорка. Насилие порождает насилие. Обычно ее цитируют, когда хотят сказать о необходимости отказаться от насилия. Ну, там всепрощение и прочая подобная ерунда. Но ведь это чушь. Насилие порождает насилие, так что если другой человек выбрал насилие, он уже выбрал породить его. А выбрать за другого человека мы не можем: это значило бы переступить через свободу воли… Ну, не сказать чтобы это было так уж плохо, но большинство людей относятся к такой перспективе очень нервно.

Сосредоточившись на формулировании своей мысли, ученый упустил момент, когда огонек в глазах Ланы начал затухать.

- Должен быть способ сделать то же самое, но гармоничными способами, - сказала она, но без особой убежденности в голосе.

- Не знаю, - пожал плечами Килиан, почувствовав укол совести, - Мне такого способа не известно.

Чародейка отвернулась.

- Тогда мне нет тут места. Я не могу жить по вашим с Тэрлом законам. Убей или будь убитым. Порабощай или будь порабощенным. Это не мои законы. И если ваш мир работает по ним… То это не мой мир.

Она печально опустила голову. Килиан хотел сказать что-нибудь ей в утешение, но не мог подобрать слова.

И тогда, повинуясь внезапному импульсу, чародей крепко обнял ее за плечи. И из глаз девушки наконец-то полились слезы.

- Поплачь, - шептал Килиан, гладя ее по голове, - Плакать можно. Не сдерживай слезы, пусть выходят. Пусть выходит, что накопилось.

И утешая девушку, доверчиво уткнувшуюся ему в плечо, чародей почувствовал тепло. Он чувствовал тепло ее тела, но что более важно, он чувствовал тепло ее души. Души, в которую она пустила человека, которого знала меньше двух недель.

«Убью любого, кто ее обидит», - мелькнула мысль в голове.

Килиана как будто затягивало в омут. Да. Именно как омут воспринималась она сейчас. Он чувствовал желание и в то же время – нежность и трепет, каких не испытывал никогда раньше. Он мог воспользоваться ее доверием, но не хотел делать этого. Это казалось почти кощунством.

«Что ты делаешь? Неужели ты забыл?..»

И обнимая Лану, чародей вспомнил другую. Вспомнил локоны цвета воронова крыла и глубокие глаза, пронзительно-синие, напоминающие безоблачное небо.

Море и небо. Море и небо…

Килиана посетило неясное предчувствие, что скоро все запутается окончательно. Скоро. Сейчас желание угасло. Остались нежность и сочувствие. Просто поддержать отчаявшуюся девушку. Это ведь хорошо, правда?

…А поутру Килиан и Лана настойчиво уверяли Тэрла и Родрика, что между ними ничего не было. Кажется, ни тот, ни другой в это так и не поверили. Хотя самое смешное, что это была абсолютная правда.

(с) "Осколки старого мира", глава "Море и небо" https://author.today/work/33948

В большинстве случаев у меня плачет Лана. И именно поэтому в качестве второй сцены для флэшмоба я отобрал момент, где плачет Килиан: 

Привязанный к кровати парень не имел собственного имени. Выросший среди самых низов идаволльской столицы, он отзывался на кличку Моль. На моль он и походил: худой, сероволосый, с нездоровым желтоватым оттенком кожи. Невысокий, болезненный, на вид он казался несколько младше своих шестнадцати лет.

И сейчас он умирал.

В первые дни своего пребывания в подвалах замка Реммен он кричал. Кричал от невыносимой боли, ломавшей и перекручивавшей его тело. Сейчас у него не было сил даже на это. Мальчишка лишь болезненно хрипел, умоляюще глядя на человека, которого привык считать своим избавителем.

- Пожалуйста… - сквозь сводимые судорогой челюсти проговорил он.

Килиан смотрел на него. На мальчишку, бывшего одним из немногих его верных сторонников в ту пору, когда он соперничал с Амброусом за влияние в Ордене. На того, кого сам когда-то привел к служению Ильмадике.

И на того, кто остался с ней, даже лишившись покровителя.

Окончательно победить Орден Ильмадики, имея в своих руках саму Ильмадику, оказалось даже слишком легко. Вернувшись из своей вылазки в Гмундн, Килиан укрепился в замке Реммен и просто ждал, когда адепты стянут все силы к его стенам. Он не сомневался, что они сделают это: ни один из них не стал бы стоять в стороне, когда его возлюбленную Владычицу держат в плену и неизвестно что с ней вытворяют. Килиан дождался, когда они начнут осаду, - после чего приказал своей новой служанке перекрыть поток.

Разорвать связь.

В мгновение ока армия могущественных чародеев оказалась совершенно беспомощна. Они обладали знанием древних заклинаний, но не могли сотворить ни одно из них. Они обладали высокотехнологичным оружием, но не могли толком пошевелиться, мучимые болезненной ломкой по исчезнувшей Владычице.

Простые крестьяне, поселенцы, взяли их голыми руками. По приказу Килиана пленных доставили в подвалы и там надежно зафиксировали. Он не желал убивать их. Он желал их вылечить.

А затем все пошло наперекосяк. В первый же вечер Артиус, еще один адепт, которого Килиан когда-то считал своим надежным товарищем, умер от разрыва сердца. За ним последовали другие. Кто-то умирал быстро, кто-то боролся дольше. Но результат был один.

Моль был последним, кто еще оставался в живых.

- Держись, - приговаривал Килиан, склонившись над ним, - Борись, пожалуйста. Ты ведь можешь. Я смог. И ты сможешь. Борись. Живи. Освободись от неё. Пожалуйста.

Адепт перевел на него мутный взгляд и как-то на удивление спокойно произнес:

- Будь… ты… проклят.

После чего его глаза закатились. Мгновением позже Яруб, отслеживавший жизненные показатели, сообщил:

- Расхождение.

«Фибрилляция», - мысленно перевел Килиан на человеческий язык.

Ему не требовалось уничтожать ресурсы, чтобы получить энергию на электрический разряд.

Он искренне хотел спасти этого мальчишку.

Прижав ладони к груди пленного, чародей сотворил умеренной силы молнию. Уже несколько раз этот прием помогал продлить жизнь тем из адептов, кто не сдавался в первые часы пребывания здесь. Перезапустить сердце. Заставить его биться, как положено, пока ломка не пройдет.

Она ведь должна когда-нибудь пройти.

Моль содрогнулся всем телом, когда разряд прошел сквозь его сердце. На какие-то секунды ритм выровнялся.

На какие-то секунды.

- Остановка! – сообщил Яруб.

Новый разряд Килиан подавать не рискнул. Остановленное сердце он просто сожжет.

- Делайте массаж сердца, - приказал ученый.

- Бесполезно, - как-то отстраненно произнесла Ильмадика, выполняя, однако, распоряжение, - Те, кто утратил мою благосклонность, умирают. Всегда. Если ты хочешь спасти его, господин, то позволь мне восстановить поток. Он будет снова служить мне… и тебе.

- Нет, - выдохнул Килиан, - Я же выжил. И он тоже сможет выжить. Хотя бы один. Это чистая теория вероятности. Хотя бы один.

- Никто не выживал, - откликнулась бывшая Владычица.

Сердце мальчишки забилось снова, - но ненадолго. Казалось, он уже просто не держался за жизнь. Показатели почти сразу стали ухудшаться снова.

И в какой-то момент он просто прекратил дышать.

- Это бесполезно, Килиан, - сказал Яруб семнадцать минут спустя, - Он умер. Мы проиграли.

- Почему? – проговорил ученый, глядя в лицо человека, которого когда-то привел на заклание, - Почему они все умерли? Почему я выжил и вылечился, а они нет?

- Обычно не выживает никто, - сказала Ильмадика, - Не бывает бывших адептов. Это навсегда. Ты исключение, мой господин.

Килиан искоса посмотрел на нее. В синих глазах бывшей Владычицы не отражалось и капли раскаяния. Она даже чуть улыбалась. Хотелось стереть эту улыбку с её лица. Заставить ее плакать, страдать. Умолять о пощаде.

Как умолял этот мальчишка едва шестнадцати лет.

Мальчишка, подсаженный на её личный наркотик.

- Вон, - сказал Килиан, - Убирайся отсюда и не попадайся мне на глаза в ближайшее время. Потому что иначе я не знаю, что я с тобой сделаю.

- Я знаю, мой господин, - поклонилась Ильмадика и вышла из камеры, чуть покачивая бедрами.

Килиан перевел взгляд на мертвое лицо бывшего соратника.

«Прости меня, Моль. Если сможешь, прости. За все»

Почему так? Почему? Ведь он пытался помочь ему. Он пытался помочь им всем. Освободить их. Так как же так вышло, что свобода обернулась для них смертью?

Отойдя к стене, Килиан ударил кулаком по каменной стене. И снова. И снова. На камне появилась кровь из сбитых костяшек пальцев, но он не обращал на это внимания.

- Килиан… - начал было Яруб, но ученый оборвал его:

- Ты тоже уходи. Мне нужно побыть одному. Все, оставьте меня.

«Бегите, бегите… Бегите, пока я не навредил и вам!»

Выбившись из сил, он облокотился лбом на холодный камень. Ему уже не было больно. Ему уже не было грустно.

Ему было никак.

Он не знал, сколько простоял так. Казалось, само время смазалось, поблекло. Оно шло и в то же время не шло. Где-то на задворках сознания та часть его, что еще сохранила рациональность, отметила, как унесли последний труп из лазарета.

Адептов Ильмадики должны были похоронить, как подобает.

А затем дверь снова открылась. Звук шагов. Два человека. Слабый отголосок раздражения, которое испытывает феодал, чьи приказы не выполняются.

- Я велел всем оставить меня, - глухо напомнил Килиан.

- Она пришла к воротам замка и сказала, что хочет встретиться с тобой, - откликнулся голос Нагмы, - И я решила, что ты будешь рад её видеть.

Ученый обернулся, готовый высказать свое нелестное мнение об умственных способностях тех, кто пытается решать за него, чему он там будет рад… И застыл, глядя на нежданного визитера.

- Лана… - с легкой растерянностью произнес он.

Иоланта Д’Исса стояла в дверях, одетая в костюм для верховой езды. Она явно преодолела долгий путь, ее тело покрывала дорожная пыль… и все-таки она была прекрасна.

Без слов преодолев разделявшее их расстояние, девушка неожиданно крепко обняла его за шею, уткнувшись в плечо.

- Я оставлю вас наедине, - сказала Нагма.

Ни Килиан, ни Лана не обратили на неё особого внимания.

- Я чувствовала, - шептала чародейка, - Чувствовала, что я нужна тебе. Чувствовала, что в данный момент с тобой происходит что-то плохое. Расскажи мне, что случилось. Пожалуйста. Расскажи мне.

«Это мои проблемы», - хотел было ответить он, - «Я сам разберусь»

А в следующий миг – понял, насколько глупый это ответ. Насколько нелепо рушить то неуловимое доверие, что установилось между ними, ради какой-то глупой гордыни.

Ради стремления показаться сильнее, чем он есть. Лучше, чем он есть.

И тем самым – постулировать, что такой, как есть, он ничтожество, недостойное любви.

И он начал рассказывать. Сбивчиво, перепрыгивая от одного к другому, - но честно и подробно, как праведный христианин на исповеди. Слезы катились из его глаз, но ему было все равно. Хотелось выговориться. Выплеснуть все, что скопилось на душе. Рассказать, как он пытался помочь ей, как пытался помочь другим.

И чем это все обернулось.

Лана слушала – и молчала. Она не говорила слов утешения, она не говорила, что плакать нормально.

Ведь они оба и так помнили, как он говорил это ей.

- Ты ничего не мог сделать, - сказала она наконец, - Нельзя помочь человеку против его воли.

Лана отстранилась и заглянула ему в глаза. И столько тепла было в её янтарном взгляде, что каким-то десятым чувством Килиан вдруг ощутил, что он не один.

- Ты освободился, потому что это был твой выбор, - продолжила она, - И только поэтому. Я не спасла тебя, Кили. Я лишь помогла тебе спасти самого себя. И ты не мог их спасти. Они сами сделали свой выбор. И Тэрл. И адепты.

- И Амброус, - неожиданно для себя закончил ученый, - Его я тоже не смог спасти. Прости меня, Лана. Я хотел сказать это еще там, в столице, но… тогда мне не хватило сил. Прости, что я подвел тебя.

Чародейка молчала. Она не говорила «Я тебя прощаю». Не говорила и «Я никогда тебя не прощу». Она просто молчала.

И несколько секунд спустя Килиан все-таки озвучил вопрос, терзавший его все эти месяцы:

- Ты все еще ненавидишь меня? За то, что я сделал. За то, что нарушил обещание. За то, что допустил смерть человека, которого ты любила.

В янтарных глазах Ланы отразилось искреннее удивление.

- Я никогда не ненавидела тебя, Кили. Никогда. Мне было больно, когда Амброус умер. Это правда. Но я всегда знала, что ты сделал все, что мог. Что если бы можно было его спасти, ты бы спас его. Все, что было в твоих силах, ты всегда делал. Но другие люди нам не принадлежат.

Девушка отвернулась, уставившись в голую стену.

- Единственной, кого я ненавидела, была я сама. За то, что продолжала любить его, даже когда он перешел черту. За то, что какая-то часть меня желала, чтобы он одержал верх. И остался в живых. Мне казалось, что если бы ты почувствовал эту часть… то и ты бы возненавидел меня.

Нежно, осторожно Килиан взял её ладонью за подбородок и заставил снова заглянуть ему в глаза.

- Я никогда бы тебя не возненавидел, - сказал он, - Никакая сила в целом мире не заставит меня это сделать. Как бы ни сложилась жизнь, какие бы демоны ни скрывались в нас обоих… Я всегда буду любить тебя, Лана. И ты всегда сможешь рассказать мне о том, что терзает тебя. Я пойму и поддержу тебя.

В ответ чародейка невесело рассмеялась:

- Поистине, два дебила – это сила.

Несмело, неуверенно ученый рассмеялся в ответ. Прижавшись друг к другу, они вместе смеялись над своими страхами и сомнениями, давая выход той боли, что копилась внутри долгие месяцы. А затем – так же вместе плакали. И снова смеялись. И снова плакали.

(с) "Тяжесть прощенных грехов", глава "Победитель дракона" https://author.today/work/237913