Ружье стоит повесить пораньше, лучше в прошлой книге

И наступила полная, абсолютная темнота. Лишь стекала по лицу жидкость, о происхождении которой лучше было не думать.

— Такова судьба каждого, кто узрев Бога, не проявит должного уважения, — звучал где-то сверху голос Владычицы, — Так скажи мне, мой несостоявшийся Первый Адепт. Что ты чувствуешь сейчас, умирая во тьме и удушье? Страх? Отчаяние? Сожаление? Раскаяние? А может быть, в твоем сердце остались крупицы веры и любви?

Вопрос не предполагал ответа. Но Килиан вдруг решил, что ему есть что ответить.

— Веселье.

Ученый поднял голову и криво усмехнулся. Он не мог видеть выражение лица Ильмадики, но не сомневался, что это был последний ответ, какого она ожидала.

— Мне весело. Потому что ты глупа. Глупа и самоуверенна.

— Из нас двоих лишь ты один пришел на верную смерть, — указала Владычица.

— Ты не можешь убить меня, — покачал головой бывший адепт. В рот немедленно набились комья земли, и ему пришлось прерваться, чтобы отплеваться, но сразу после этого он продолжил:

— Думаешь, я не понял этого? Ты потому и играешь со мной, что убить друг друга здесь мы не можем. Если бы могла, то уже убила бы. Но это субреальность твоего подсознания, и ничто из того, что здесь есть, не существует на физическом уровне. Поэтому единственная твоя ставка — на то, что все те пытки, иллюзиям которых ты меня подвергаешь, в конечном счете сведут меня с ума.

— Верно, — легко согласилась Ильмадика, — И ты считаешь, что мне это не по силам? Может быть, ты думаешь, что знание того, что это иллюзия, поможет тебе, когда ты будешь погребен под слоем земли?

К тому моменту ученый уже был закопан по плечи и не мог сбрасывать с себя землю.

— Скорее я думаю, что ты неверно просчитала ситуацию, — поправил он, — Ты не учитываешь одну свою слабость... Из-за которой потеряешь все.

Сказав это, он ощутил, как что-то в толще земли подбирается к его ногам. Что-то маленькое и извивающееся. Что-то плотоядное.

Что-то голодное.

— И что же это за слабость?.. — осведомилась Ильмадика, — Говори, и может быть, я сжалюсь над тобой.

— Нет, не сжалишься, — ответил Килиан, — Но не волнуйся, я все равно скажу, хотя бы ради пущего пафоса. Твоя слабость в том, что... ты не умеешь любить.

Несколько секунд Владычица переваривала этот ответ. А затем громко, от души расхохоталась:

— Ты серьезно? Ты пришел ко мне, веря, что сможешь победить меня... силой Любви? Когда Килиан Реммен стал верить в сказки?!

Килиан усмехнулся бы, но земля уже достигла его губ. Отплевываться приходилось почти после каждого слова.

— Речь не о силе Любви. Речь о простых цепочках причинно-следственных связей, с какими не раз имели дело мы оба. В нашу прошлую встречу ты сказала, что научила меня всему, что я знаю. И это почти правда. Почти.

Он с трудом удержался от крика, когда плотоядные насекомые начали пожирать его ноги.

— Хотя в каком-то смысле... можно считать, что и этому навыку меня научила ты. Ты не хотела этого. Но ты подослала убийцу к Лане. И мне пришлось научиться тому, что тебя никогда не интересовало.

— Чему же? — несмотря на выражение превосходства, в голос Владычицы проник отголосок страха. Она поняла, что это не блеф. И мысль о том, что в деле задействована сила, ей неподконтрольная, пугала её до дрожи.

Килиан сделал театральную паузу, — впрочем, более короткую, чем обычно привык. Он чувствовал, что рискует не вынести дальнейших пыток.

Игру пора заканчивать.

— Разделять свое сознание. Когда ты подослала убийцу к Лане, мне нужно было успеть ей на помощь. Но в то же самое время мне нужно было оставаться с ней, в её субреальности, и поддерживать её, не давая сдаться. Мне вот интересно, ты когда-нибудь использовала свои силы, чтобы по-настоящему кого-то поддержать?..

Ильмадика не ответила на этот вопрос. Она все-таки была умна. И мгновенно просчитала, что это все означает для неё.

— Убирайся из моего разума! Прочь!

Килиан почувствовал, как связь, соединявшая их сознания, начинает распадаться, и направил все свои силы на то, чтобы удержать её. Его воля, воля простого смертного, была почти ничем перед волей божества...

Но именно что «почти».

— Вон отсюда! — Ильмадика уже срывалась на крик, теряя на глазах божественное достоинство, — Прочь!

Могила взорвалась, разбрасывая комья земли. Ураганный ветер подхватил тело юноши, унося его прочь от разгневанного божества.

Однако Килиан был упрям — всегда был. Обеими руками ухватившись за крест, он упрямо держался, не давая разорвать связь.

— Говорят, мужчина должен быть настойчив, — хохотнул ученый, сопротивляясь ветру.

Однако Ильмадика не поддержала шутку.

— ПРОЧЬ! — кричала она, — Vade retro, Satana!

Этот язык, древний даже по меркам Дозакатных, Килиан толком не знал. Но видимо, слова на нем помогли Владычице настроиться на нужную волну. Ураганный ветер усилился. Затрещали кости, выворачиваясь из суставов.

А затем его руки просто оторвались. Адская боль на мгновение оглушила его. А когда способность мыслить вернулась, он почувствовал, как мощный порыв ветра уносит его за пределы этой субреальности.

Миг головокружения — и он полностью вернулся в реальный мир. Килиан снова стоял в покоях Владычицы в бывшей Тюрьме Богов, в славном городе Гмундн. На его одежде не было и следа земли, а на поясе, в единых ножнах, покоились привычные шпаги-близнецы. Он снова мог видеть единственным глазом, и у него снова было две руки.

Две руки, в данный момент крепко сжимавшие виски Владычицы Ильмадики, также приходящей в себя.

Слишком медленно приходящей в себя.

Килиан заглянул в её глаза, в которых медленно отражалось понимание неизбежности исхода. Ему не было жаль её. Каждый из них сам делал свой выбор. Каждым своим решением они определяли тот мир, в котором хотели жить.

Чтобы в итоге столкнуться с его изнанкой. У каждой монеты две стороны, в каждой истории две роли. Победитель и проигравший. Бунтарь и охранитель. Герой и злодей.

Хозяин и раб.

Рано или поздно роли всегда меняются. И глупо жалеть того, кто не был к этому готов.

— Шах и мат, Ильмадика, — сказал Килиан напоследок.

И мощный разряд молнии пронзил центр подчинения.