Как различить добро и зло?

"Замок искушений"  https://author.today/work/63314

"Несколько раз Этьен, заходя к Клермону, заставал его на молитве. Сам он бывал порой в храмах Парижа — полюбоваться фресками, послушать орган. Но молиться? Как можно мыслить в канонах средневековья? 

— Высший уровень морального поведения, —  настойчиво вразумлял Клермона Этьен, — когда человек поступает морально по убеждению, а не потому, что какой-то Бог накажет его или наградит.

Арман тихо замечал, что в идеале — конечно, да, но он никогда не встречал такого идеала. Человека, поступающего в соответствии со своими убеждениями, можно назвать принципиальным, но едва ли он будет образцом добродетели, особенно, если по принципам он — убеждённый подлец. 

Этьен покачивал головой и продолжал. По его мнению, средний уровень морали  был основан на страхе наказания, и показателем его служил Уголовный кодекс. В рамках этой усреднённой морали и болтается в буднях человечество. С этим Клермон не спорил. Самым же  низким уровнем морали граф считал мораль, основанную на личной вере в Бога, ведь вера не есть знание, и кто уверил Армана в её истинности? Ну, а на ошибочных верованиях может быть построена только ошибочная мораль. 

— Церковные догматы избавляют от необходимости думать. Мораль должна стоять на принципах просвещённого разума. Разве я не прав? — вопрошал Этьен.

Клермон тихо пояснял, что нравственные вопросы нельзя решать с помощью «просвещённого разума», ведь он может быть «просвещён» как добродетелью, так и пороком. Нельзя решать их и по голосу совести, если в человеке нет веры. Безбожную совесть «просвещённый разум» перекосит да неузнаваемости. Вот здесь и спасут Церковные догматы, которые потому и догматичны, что не дают себя перекосить. 

Неожиданно в библиотеку вошёл его светлость. Старый герцог тихо прошёл по мягким коврам и был замечен не сразу. Он был одет подчёркнуто по-домашнему, на голове его белел ночной колпак. Клермон вежливо поднялся, приветствуя его, однако герцог сделал ему знак не волноваться,  присев на оттоманке у камина и изящно закинув ногу на ногу.

— Простите меня, мои юные друзья, — с  улыбкой вмешался герцог в их разговор, — вы, если я вас правильно понял, дебатируете вопросы ... морали? И  вы, мсье де Клермон, всё ещё верите в Бога? Быть нравственным ведь без этого невозможно. Однако, чтобы быть нравственным, недостаточно верить, мой друг. Дьявол уж точно не атеист.

— Вы уверены, ваша светлость? — лениво поинтересовался Этьен. — Я убеждён, что он слишком умён, чтобы разделять глупые предрассудки. Дьявол должен быть философом.

— Можно подумать, каждый, кто не имеет веры, так уж сразу и философ, — тихо пробормотал себе под нос Арман, некстати вспомнив Файоля.

Герцог расхохотался.

— Вы оба — очаровательные молодые люди. Но милый Этьен, не кажется ли вам, что дьявол - просто персонифицированная идея мирового зла? Я, например, абсолютно уверен, что его просто не существует.

Этьен согласился.

— Мы сегодня говорим на великом языке  разума, перед которым бессильна религия. Пора жить без догм.

От подобных мнений Клермон сразу утомлялся. А сейчас просто почувствовал раздражение.

— Кажется, ещё Бэкон удивлялся,—  с досадой пробормотал он,  — почему это некоторые господа во все века убеждены в том, что честность и порядочность существуют только из-за какой-то наивности людей и лишь потому, что те верят разным проповедникам. 

— Этого я не утверждаю. Я лишь уверен, что после смерти ничего нет. И меня это не пугает. А вас страшит?

— Скорее заставляет задуматься. Как ни иллюзорна идея бессмертия — зачем отказываться от неё? Не потому ли, что она неразрывна с идеей суда, и человек, утверждающий свою смертность, так боится кары за свои мерзости в вечности, что готов отказаться от самой вечности? «Там ничего не будет... там ничего не будет... мне там ничего не будет» — вот что слышится мне за этими заклинаниями. Стоит клирикам сказать, что на сто лет Господом объявлен мораторий — и убийцы, содомиты, блудники и воры не будут наказаны — атеизм сдохнет. Неужели всех этих новоявленных критиков христианства, атеистов, деистов и пантеистов, и прочая, им же несть числа, — действительно интересуют ошибки в переводах Писания или несуразности в церковной обрядности? Я невысокого мнения о них, но не считаю их идиотами. Никого это не волнует. Все их усилия — и явные, и скрытые — направлены на то, чтобы доказать отсутствие воздаяния за дела земные, Божьего Суда. Вот чтобы не было Суда — и надо доказать несуществование Бога. И уж тут любые аргументы хороши.

Герцог снова внимательно взглянул на Клермона.

—  И вы, виконт, не хотите сомневаться? Но ведь сегодня умение мыслить — значит, сомневаться во всем.

Клермон досадливо пожал плечами, раздражённый и усталый.

— Сомнение — это аннигиляция мысли и  разума. Кто сказал им, что они способны сомневаться и больше того — думать? Почему они не сомневаются, а не сомнительно ли их сомнение? Откуда они знают, не является ли каждая их мысль — производной их глупости? Разум, вечно сомневающийся — просто болен. Нельзя сомневаться в Истине. Назовите добро добром, а зло злом, иначе развалится жизнь.

— Да как вы их вообще различите? — недоуменно воскликнул граф. 

Клермон вздрогнул и, скрывая ужас, опустил глаза в пол.  О, он вдруг понял, — по одной этой фразе — с кем говорит. Не понимающий, что основа добра — страдание и сострадание, не знающий, что злодеяние порождается злым умыслом, и цель его — заурядные дьявольские приманки, чувственные удовольствия, роскошь, власть и слава, — нравственно невменяем. Чем подлее человек, тем чаще от него услышишь, что мораль — сумма предрассудков общества, и тем чаще он недоумевает, чем это пороки отличаются от добродетелей. Хорошо если он, все понимая, просто лицемерит. Но ведь есть и запредельный уровень аморальности, когда человек  не лицедействует, а искренне недоумевает, чем ложь отличается от истины, воистину перестав их различать..."