Из переписки с начинающим писателем. Ч.04 - "Просто про деревню"

Все чаще вспоминается деревня. Сам городской, но порой доводилось жить в старом доме с печкой. Летом топили редко, больше газовой плитой обходились. Но почему-то в памяти контраст между свежим уличным воздухом и теплым, осязаемо плотным внутри дома. Даже летом, хотя чему удивляться. Если выпала роса вечерняя, то уже зябко, особенно нам, городским, не знающим, что телогрейка вечером - лучшая одежка для "погулять с соседскими". Если не бегали на околицу или к пруду, то сидели у завалинки, на деревянной крашеной и давно облупившейся скамейке. Или лавке, уж не помню, где как называли.

Почему-то редко пили чай на улице, только когда праздник и наезжало много родни. Тогда на врытом посредине двора столе из струганного теса ставили самовар. Настоящий, медный, на шишках и щепках. Хотя гости привозили разные вкусности городские, их сразу к чаю не выкладывали, а гости и не настаивали. Пусть бабушка с дядей Сашей потом понемногу лакомятся. Или внуков угощают. 

Колотый сахар в старинной сахарнице, карамель, самая простая, в деревянной конфетнице, может еще времен царских. Еще про конфеты, совсем простые, «помадка» и что-то вроде "Школьницы". Дома такое и не видел, а в деревне самое вкусное! Чашки всех фасонов и калибров. У каждого своя, любимая, кому какая нравится. Побольше и повыше, чтобы хватало надолго, пошире - чтобы остывало быстрее. Кто с блюдца пил, чтобы не обжечься. До сих пор помнится, что кипяток из самовара горячее, чем из чайника!

Но такое редко случалось, чаще просто пили чай в самой избе, на столе, что напротив русской печи, у самого окна. Окна держали открытыми, затянутыми марлей от мошкары. Но когда садились пить чай, их закрывали, чтобы тепло не уходило?

Вспоминается запах хлеба из сельской пекарни. Он хранился в деревянном ларе, и черный, и белый. Хотя в городе родители за это ругали, мол, портится, если смешивать. А в деревне отдельно лежали только пряники и печенье. И то, они размокали, что ли, не такие сухие, как в городе. Держали их в шкафчике для посуды, отдельная дверца. Поставцы уже не застал, а вот городе, в детстве, на общей кухне как раз висели на стенах.

И вот ощущение, когда с дворовой свежести заходишь в избу... В сенях еще не так, но уже ощущаешь не росистую прохладу, а древесную влажность. Но в избе - тяжелое, словно обволакивающее тепло. А уж когда печь протоплена... Вроде и тепло, даже жарко. Но все равно, ложишься под одеяло, чувствуешь сырость. Не ту, когда пролили что-то, а проникающую, словно все пропитано. На вторую-третью ночь привыкаешь, потом в городе словно под невесомым одеялом спишь. И спалось в избе иначе. Она живая, и не только от храпа дяди Саши или бормотания других детей. Дом дышал, похрустывал, иногда вздыхал. Поневоле задумаешься о домовом.

В пионерском лагере такого не чувствовалось. Может, потому, что там рядом еще десятки ребят? И вечерами не до вслушивания в темную тишину. Да еще и темнота. Ночью в избе очень темно, не как в городе. Не страшно, но... Дойти до ведерка, что в сенях, порой так жутко... А утром наоборот, солнце яркое, даже если не бьет в окна, все равно его чувствуешь! То тут, то там петух поет, как же это всегда нравилось. Встанешь, босиком по прохладному полу, покрытому ткаными половичками, в сени, там чьи-то галоши и во двор, по росе погонять. Чтобы потом получить нагоняй за сырую обувку...