Реакция на иные "расы"

Сначала предлагаемая тема флэшмоба -- это кому лень читать дальше.

Итак: реакции окружающих на разумных представителей иных видов, иных фэнтезийных рас и тому подобных созданий.

Дальше многабукф.

Вот не хочу я про калек писать. Хотя в запасе есть как минимум один эпизодический персонаж одноглазый, один второстепенный герой -- карлик (или это уже другое?) -- ну и одна героиня с явными ментальными проблемами (тоже другое?) Но при всем уважении к тем, кто превозмогает проблемы со своим здоровьем и полноценно живет (неважно, литературные ли это персонажи или реальные люди), я хочу лучше повспоминать тех, кто более или менее здоров и комплектен. Если угодно -- в рамках своего не очень здорового эскапизма.

Одна из сторон жизни людей с физическими изъянами или ярко выраженными особенностями внешности (даже не всегда связанными с патологией), между прочим, -- реакция на них окружающих, тоже, в свою очередь, не всегда здоровая. Но. Работая в жанрах фантастики, фэнтези и смежных, время от времени подобные ситуации доводится моделировать, ставя в фокус внимания представителей других разумных видов и рас -- от инопланетян разной степени гуманоидности до всяческих эльфов, орков и полуросликов из фэнтезийных сеттингов. И вот насмотревшись вчера на нейросетевое эльфийское разнообразие, я и подумал: а не поделиться ли нам, дамы и господа, сценами этих самых реакций? 

Например, вот такими:

1) Здесь в фокале -- маленький саксонский мальчик из очень-очень давней Британии.

А вот та, кого черноволосая уэлка называла леди, и удивила Беорна, и даже поначалу напугала его не на шутку. Даже по лестнице леди не спустилась по-человечески, а прямо-таки слетела — как огромная ночная птица, легко и бесшумно. Миг — и она уже склонилась над Беорном, устремила на него взгляд огромных глазищ. А тот, остолбенев, смотрел на нее и не мог оторваться.

Леди была такого же роста, как Суннйиву, тоже худая, тоже рыжеволосая. Но как же не походила она во всем остальном ни на Суннйиву, ни на Бейю, да ни на кого из прежде виданных Беорном девушек — это спустя-то целое лето его блужданий по многолюдному уэльскому городу! Одни глаза ее чего стоили! Ладно что зеленющие, как болотная трава: здесь, в городе уэлов, Беорн разных глаз насмотрелся — но чтобы они были на пол-лица, да еще и без белков! А еще ему показалось, что в глубине ее больших зрачков светились красные огоньки — и это было жутковато. В общем, от леди прямо-таки веяло не раз слышанными от матери и сестры историями о таинственных и опасных жителях каменных торов. И при этом она все равно была невероятно, невообразимо красива.

А леди опустила глаза, глянула вниз — и вдруг ахнула и зажмурилась, совсем как испуганная маленькая девчонка. Пожалуй, это-то и помогло Беорну опомниться. И когда леди вдруг заговорила на какой-то совсем непонятной тарабарщине, никакого восхищения у него уже не было и в помине: оставались лишь настороженность и опаска.

— Пойдем отсюда, — шепнул Беорн, потянув Суннйиву за руку. Вот рядом с ней ему было уютно — не то что с этой странной леди!

Но Суннйиву вдруг замотала головой.

— Что ты, что ты, малыш! Тебе наша Танни сейчас ножку посмотрит, полечит.

— Не хочу, — твердо ответил Беорн. — Она неправильная.

Он не сказал «страшная»: не пристало так говорить настоящему мужчине! И вообще Беорн постарался не показать виду, что боится какой-то девчонки, пусть даже та явилась к нему прямо из королевства Хелл. Но ведь он испугался еще и за Суннйиву! А вдруг эта непонятная леди околдовала доверчивую девушку, напустила на нее морок?

— Пойдем отсюда, — настойчиво повторил он и поднялся с лавки.

Сначала он вроде бы своего добился: Суннйиву все-таки прошла за Беорном несколько шагов. Но у самой двери она вдруг остановилась. Посмотрела на него, снова покачала головой. Твердо сказала:

— Нет, малыш. Нужно показать ножку Танни. Она хорошая лекарка, не бойся, — и, нагнувшись, подхватила его на руки.

Нет, все-таки Суннйиву была совсем не Бейю! Когда Беорн был маленьким, та часто носила его на руках. Конечно, с тех пор прошло много времени, он изрядно подрос, да и вообще в последнее время Бейю куда больше возилась с Блисси, чем с ним. Но все равно Беорн помнил, как бережно сестра поднимала его и как уютно потом было смотреть на всех с высоты, чувствуя ее теплое дыхание у своей щеки. А Суннйиву неуклюже обхватила его и с трудом оторвала от пола, до боли сжав бока. Мудрено ли, что он поневоле стал вырываться?

То, что началось дальше, пожалуй, не приснилось бы Беорну даже в страшном сне. Сначала Суннйиву, борясь с ним, тряхнула головой — и вдруг рыжие лисьи волосы свалились с нее, словно шапка, и полетели вниз. Совсем лысой она не сделалась, волосы у нее все-таки остались, да еще и стали правильного цвета, совсем как у Бейю, — но такие короткие, каких Беорн прежде ни у кого и не видывал. Ошеломленный, он даже перестал брыкаться и замер. И тут, в довершение всего, к ним подоспела леди! Нет, у той волосы с головы не слетели, всего лишь расплелись — но и этого хватило. Потому что из-под них вдруг вырвались и растопырились в стороны два острых длинных уха — точь-в-точь как у оленя, только не бурые, а бледно-розовые. И тогда Беорн громко, отчаянно закричал.

И сразу же все вокруг загомонили, засуетились. Суннйиву поспешно опустила Беорна на пол и испуганно схватилась за голову. Леди с оленьими ушами отпрянула назад, ахнула. Не растерялась только самая старшая, черноволосая: присела перед ним на корточки, прижала к себе, зашептала торопливо, горячо:

— Ну что ты, что ты, маленький... Молодые они, глупенькие еще. А леди ты не бойся: она добрая, хорошая.

От платья черноволосой уэлки вкусно пахло домашним запахом торфяного дымка, и гладила она Беорна по голове ласково, по-матерински. А потом уэлка бережно, совсем не так, как Суннйиву, подняла его на руки и нежно прижала к себе. Беорн и сам не заметил, как успокоился. Хлюпнув носом в последний раз и смахнув рукавом слезы с лица, он наконец огляделся. И не нашел нигде ни Суннйиву, ни леди с оленьими ушами — словно обе пригрезились.

— Да ушли, ушли они, — рассмеялась почему-то уэлка и тут же продолжила: — Меня Гвен зовут, а тебя как?

— Беорн, — пробурчал он вдруг.

—Беорн? Хорошее имя, — улыбнулась уэлка. — По-нашему это Артур будет. Слышал о таком короле?

2) А здесь в фокале подросток -- балканский славянин:

Когда они обогнули темную громаду надстройки, впереди внезапно появился свет – не холодный мерцающий блеск звезд, а живой и теплый огонек фонаря. Увидев его, Здравко повеселел. «Раз фонарь не потушили – значит, там должны быть люди. Наверное, это те самые шканцы и есть», – рассудил он.

– Вон там наверху шканцы, – тут же подтвердила его догадку Танька. – Видишь фонарик?

Обрадованно кивнув, Здравко ускорил шаг.

– Не спеши. Впереди ступенька, – сразу же осадила его Танька.

Пришлось замедлиться. Как ни странно, Танька оказалась права: уже на третьем шаге Здравко налетел ногой на препятствие. Резко остановившись, он обнаружил перед собой едва различимую в темноте ступеньку. Та оказалась совсем низенькой, но для того, чтобы споткнуться, ее бы вполне хватило.

– Спасибо тебе, госпожа Танька, – поспешно произнес Здравко.

– Давай я чуть впереди пойду, – откликнулась та.

Как ни странно, больше никаких трудностей у Здравко по дороге не возникало. Танька уверенно шагала по темной ночной палубе, ведя его за собой за руку, как ребенка. Время от времени она приостанавливалась и оборачивалась. Успев привыкнуть к темноте, Здравко теперь немного различал черты ее лица. К его облегчению, глаза у Таньки по-прежнему не светились, лишь чуточку поблескивали в звездном свете. А Танька, обернувшись, всякий раз говорила ему что-нибудь наподобие «Ступенька вниз – не споткнись» или «Тут сверху канат – не зацепись головой», и всякий раз это предупреждение очень быстро подтверждалось.

Затем пришлось подниматься по узкой и длинной лестнице. В свете фонаря – всё того же, светившего теперь прямо над головой, – ступеньки были неплохо видны, но Здравко по-прежнему крепко держался за Танькину руку. Ощущение, что он снова сделался ребенком, никак его не отпускало.

– Эй, кто там? – послышался наверху встревоженный голос. Невидимый мужчина сказал что-то еще – вроде бы по-гаэльски, но странной скороговоркой, глотая звуки, так что Здравко больше ничего не разобрал. Зато Танька, похоже, поняла – и даже обрадовалась.

– Это ты, Барах? – оживившись, воскликнула она.

– Я, беан ши, – хмуро откликнулся мужчина. – Собачью вахту вот отстаиваю – у сэра Коллена на подхвате...

Эту фразу мужчина произнес уже помедленнее, но Здравко снова почти ничего не понял.

– А сэр Коллен здесь? – спросила Танька.

– Отлучился, – буркнул мужчина в ответ. – Сейчас будет, беан ши.

Некоторое время оба – и мужчина, и Танька – молчали. Затем мужчина вновь подал голос:

– Давай руку!.. Э, а кто это с тобой?

– Это Здравко, оруженосец сэра Владимира, – быстро ответила Танька и тут же продолжила: – Послушай, а у вас тут горячая вода есть?

– Вода?.. – недоуменно переспросил мужчина. – У сэра Коллена вроде бы была... Давай лучше руку, беан ши, – а то отсюда и упасть недолго!

Неожиданно Танька дернула Здравко за руку и потянула его за собой. Не успел он опомниться, как оказался на освещенной фонарем площадке. Сразу бросилось в глаза торчавшее посреди нее огромное колесо. С удивлением Здравко заметил, что все спицы у этого колеса насквозь пронизывали обод, торча снаружи раздутыми на концах обрубками. «Зачем нужно колесо, которое не может ехать?» – с недоумением подумал он. А еще через мгновение в голову ему пришла очень неприятная догадка.

Родичи Здравко в Подгорянах молились Сварогу и почитали молот, которым он выковал первые в мире меч и плуг. Но тем изукрашенным узорами молотом, что держал в руках стоявший в подгорянском капище идол Сварога, на самом деле нельзя было отковать даже самой простой железной скобы – уж Здравко, сын кузнеца, понимал это прекрасно. Так, может быть, и колесо, на котором нельзя ехать, тоже сделано для поклонения какому-то богу? И Здравко, похоже, догадывался, какому именно.

– Что это такое, госпожа Танька? – взволнованным шепотом спросил он, показав на колесо рукой.

Та удивленно посмотрела на него и ответила непонятным, совершенно незнакомым словом:

– Штурвал.

Здравко глубокомысленно кивнул: выглядеть совсем уж полным невеждой ему не хотелось. Разумеется, спокойнее на душе у него при этом не стало. Но и делиться своими опасениями он тоже не посмел.

Ну а Таньке почти сразу же стало не до него. К странной досаде Здравко, теперь ее вниманием завладел другой – тот самый моряк, что помог им взобраться на площадку. А Здравко не осталось ничего, кроме как угрюмо стоять позади Таньки и вслушиваться в их разговор, едва улавливая смысл доносившихся до него гаэльских слов.

Моряк, вопреки своему мужественному голосу, оказался тщедушным парнем со впалыми щеками и редкой темной бороденкой, совершенно неказистым и даже подозрительным на вид. Но Танька почему-то ему обрадовалась – настолько, что, по-видимому, совсем позабыла, ради чего они с таким трудом добрались до этой площадки. Сейчас она что-то самозабвенно, размахивая руками, втолковывала этому парню, а тот с невеселым видом слушал ее, иногда кивая, а иногда что-то отвечая всё той же неразборчивой скороговоркой.

В какой-то момент Танька обернулась, бросила на Здравко быстрый взгляд – и тот вновь увидел алые огоньки в ее глазах. Как ни странно, теперь страшными они не показались – разве что самую малость подозрительными. «Что ж тут удивительного – она ведь колдунья», – легко успокоил себя Здравко.

Между тем моряк заметно повеселел. Теперь он даже говорить стал иначе: медленно и нараспев. Правда, речь его если и стала понятнее, то ненамного: слова вроде были и гаэльские, а складывались в какую-то сущую бессмыслицу. Снова Здравко встревожился: да уж не молитву ли Колесу произносил этот подозрительный парень? И тут же моряк, словно в подтверждение его догадки, подошел к штурвалу и ухватился за один из торчавших из обода обрубков спиц...

– А ну стой! – внезапно вырвалось у Здравко.

Моряк на миг замер, затем удивленно уставился на него – однако обрубок спицы отпустил. В тот же миг Танька обернулась.

– Здравко?!

Глаза ее ярко вспыхнули красным, так что Здравко непроизвольно отпрянул, тут же упершись в какую-то твердую преграду. Но гнева в голосе Таньки не было – лишь удивление и испуг.

Некоторое время Танька молча смотрела на Здравко. Затем она медленно покачала головой – глаза у нее при этом на мгновение погасли, но тут же засветились снова – и озадаченно произнесла – тихо, почти шепотом:

– Да что же с тобой такое?..

А Здравко и сам толком не понимал, что́ сейчас заставляло его проделывать одну нелепую выходку за другой.

– Госпожа Танька... – растерянно забормотал он,но тут же сбился с мысли и замолчал.

И, разумеется, тотчас же сотворил еще одну глупость.

– Почему у тебя глаза светятся, госпожа? – брякнул он вдруг. И, не остановившись на этом, к собственному ужасу добавил: – И почему ты так хорошо видишь в темноте?

Танька вздрогнула, словно ее хлестнули плетью. Даже в полумраке было заметно, как щеки ее потемнели от прилившей крови.