Если есть в кармане: мужские слёзы

            Дед начал сажать табак в конце восьмидесятых, когда в ЖЭКах вовсю раздавали коричнево-серые огромные рулоны талонов. Сигарет не хватало даже по ним, отец привозил, что мог, с рейсов, дядька, еще пользуясь северным снабжением, отправлял посылками с Вартовска, а мама, как могла, находила через отдел рабочего снабжения. 

            Дед, не любящий зависеть от кого-то, решил все по-своему. Выделил место на огороде за домом, нашел кусты, скорее всего, сходив в гости к кому-то из стариков-ветеранов, и посадил. Не смогу их описать, зеленовато-сизые кусты с красивой серой каймой по краям листьев, а вот увижу, так узнаю обязательно. 

            - Димка, аккуратнее!

            Это он всегда говорил правильно. Хмурился, похожий на позднего сурового Папанова, ругался и делал это правильно. Со мной по-другому порой никак и…

            - Судорога ты, Димка! 

            Дед злился, а мне приходилось удирать куда-то подальше, всем видом показывая, что вовсю поливаю капусту, куда еще нельзя пускать воду со шланга. А табак, наплевав на меня, на дожди, на опасения деда и даже на тлю с гусеницами, рос себе гордо и не сгибаясь. Жаль, что на выходе не превращался в Вирджинию или Бёрли, оставаясь самым обычным самосадом средней полосы. 

            - Горим, что ли?!

            Новая наша соседка, тетя Маша, разок выскочила из квартиры, аккурат когда я поднимался из хлебного. Было смешно и немного грустно. Пожара не случилось и в помине, просто дед решил подымить именно на лестнице и именно собственный самосад, аутентично завернув его в газету. Не знаю, курил ли он на войне, но сворачивал самокрутки из «Труда» и «Красной звезды» виртуозно и даже красиво. А присланные дядькой, довеском к швейцарскому «Драму», папиросные бумажки с клеевой полосой считал не иначе как за говно, игнорируя и не пользуясь. 

            Я-то сразу понял, что с ними делать, забрав себе и переводя на них понравившиеся картинки из только появлявшихся молодежных журналов школьной библиотеки. Получалось отлично.

            - Не горим, - буркнул дед, заметно смутился и попробовал потушить. Вышло так себе и даже завоняло сильнее. 

            - А еще взрослый человек… - заворчала тетя Маша и дед, мой несгибаемый дед, вдруг незаметно скрылся, закрыв дверь неуловимо быстро.

            - Вот так и скажи ему – будет еще тут своей дрянью дымить – милицию вызову! – торжествующе сказала тетя Маша и скрылась.

            Через месяц в подъезде курили много, курили возле подъезда, курили на балконе. Новоселье тогда еще отмечали как-то со всеми, кого хотели пригласить. Тетя Маша тогда уже познакомилась с нами со всеми, не ворчала и даже не высовывалась. 

            Дед зарубил уйму кур, мы с ним притащили и их и ведро яиц и еще чего-то с огорода. Было весело и очень тепло, по-домашнему. Родителей, помню, только смущала сделанная прежними жильцами перегородка без двери, ведущая в первую комнату. 

            - Если чего случится – сносить нужно будет…

            Еще раз дедовский самосад дымил у нас на площадке на полгода позже. И, если честно, лучше бы не нюхал, не видел и не слышал этого. Совсем. 

            У деда были сильные, большие и красивые руки. Совсем не как у отца, у того ладонь была чуть больше маминой. Одна рука деда лежала на ступеньке пожарной лестницы, а вторая, держа самокрутку, тряслась. А дед плакал. Молча, зло и всего пару-тройку раз всхлипнув. Но он стоял, дымил и плакал, за пару дней до похорон моего отца. Они и относились-то друг к другу странно, но слезы деда видел всего один раз. 

            Хотя, если честно, вру. Если бы сейчас смог бы почуять этот запах, так смахивающий на подпаленные портянки после марш-броска, был бы рад. Потому что мой дед был бы еще жив.