Немножко снега и дождя -- к флэшмобу от Марики Вайд

Итак, о снеге и о дожде... 

Сначала снег. У меня его в принципе немного -- но все-таки есть. Вернее, осенняя снежная крупа. Скорее фоном, чем в фокусе. Но все-таки.

День выдался не по-сентябрьски холодным. С самого утра с запада дул сильный ветер, холодный, сырой, пронизывающий до костей. С неба сыпалась снежная крупа, со стуком ударялась о ткань куртки, застревала в волосах, забивалась за хайратник. Вот тебе и глобальное потепление!

Основательно продрогший Валандил битый час бродил по окрестностям Оксфорда. Кладбище Волверкот отыскалось довольно легко, но вот найти ту самую могилу, ради которой, собственно говоря, и было затеяно всё путешествие в Англию, никак не удавалось. Не было толку и от немногочисленных посетителей кладбища, бродивших среди ухоженных зеленых газонов и однообразных серых памятников. Одни прохожие, едва Валандил заговаривал с ними, испуганно шарахались, должно быть, уловив подозрительный славянский акцент, другие пожимали плечами, третьи переспрашивали фамилию, а потом вежливо извинялись, но ничего полезного так никто и не сказал.

В миру Валандил звался Валентином. Чаще — Валькой. Иногда — Валько́м. Ну, а как иначе-то выживать среди цивилов — не объяснять же каждому встречному-поперечному, что по-настоящему тебя зовут Друг Валар? А настоящая жизнь давно уже была для него не дома и не на учебе. Валандил хорошо помнил, что́ это такое, жить по-настоящему — с того самого мига, как старшеклассник Валька Ткаченко, случайно попав на полевку под Каннельярви, впервые вдохнул свежий воздух соснового леса, сдобренный горьковатым дымком костра. И не важно, что уже на третий день ему пришлось вернуться в опостылевший дом, что так и не довелось больше побывать ни на одной полевой ролевке: тех нескольких дней хватило с лихвой. Мир Средиземья, загадочный, волшебный и прекрасный, уже не отпускал. Сначала Валька набросился было на фильмы — они ведь вроде бы были поставлены по тем же самым книгам, что и игра. Но фильмы показались ему неправильными, фальшивыми, в них не хватало чего-то неосязаемого, но очень важного. Не помогли и компьютерные игры, хотя в них было вдоволь и остроухих эльфов, и клыкастых орков, и даже мохноногих полуросликов — правда, хоббитами их почти никогда не называли. Да, эльфы и магия там имелись — а вот того самого духа не было и в помине. И тогда на смену фильмам и играм пришли книги. Сначала — переводы «Властелина колец». На компьютере Валандила появились файлы со странными названиями — «КистяМур», «ГриГру», «КамКар». Потом к ним добавились бумажные томики — «The Lord of The Rings», «The Hobbit» «The Silmarillion», даже «The Children of Húrin» и «The Fall of Gondolin». Подобно своему любимому писателю, Валандил занялся лингвистикой, но не древними языками, а вполне современным английским — сначала принялся учить его, чтобы читать Профессора в подлиннике, а потом увлекся по-настоящему. Оттого и поступил он после школы не куда-нибудь, а на иняз — правда, не в Оксфорд, как Профессор, и даже не в «большой универ», как планировал сначала, а всего лишь в «герцовник», питерский педагогический университет.

И все-таки язык — это одно, а страна — совсем другое. Как он очутился в Англии, Валандил вспомнил не сразу. Вроде бы спать он ложился, как всегда, в своей комнатушке в купчинской «хрущевке» — а проснулся почему-то в оксфордском отеле. И, что самое загадочное, поначалу не удивился этому ни капельки. Потом ни с того ни с сего в памяти всплыло, как он мечтал добраться до мест, где жил и творил Профессор, как собирался поклониться его могиле, как, старательно выводя гелевой ручкой округлые буквы тенгвара, писал ему письмо на высоком квенья... Ну, а дальше помаленьку стали подтягиваться, нанизываться одно на другое и остальные воспоминания. Кажется, был какой-то непонятный лотерейный билет, оказавшийся вдруг выигрышным; кажется, призом удивительно кстати оказался тур в Великобританию, да еще и с остановкой в Оксфорде; кажется, Валандил летел на самолете сначала из Пулково в Хельсинки, потом из Хельсинки в Хитроу, а потом еще ехал на автобусе... В общем, рассыпанный пазл в конце концов сложился во вполне правдоподобную картинку. И все равно в этой истории было нечто подозрительное, ненастоящее...

От размышлений Валандила отвлек очередной порыв ветра. На этот раз дело не ограничилось порцией ледяной крупы: что-то мягкое мазнуло его по лицу, накрыло нос и глаза, загородило свет. А еще через мгновение Валандил с удивлением обнаружил в руке тоненький, полупрозрачный, явно женский шарфик в красную и желтую полоску.

— О! — раздалось вдруг сзади. — Ма́эн зру́гани!

Голос был звонкий, тоненький, почти детский. И как будто бы испуганный. А слова — совершенно непонятные. Не похожие ни на английские, ни на русские, ни на квенья, ни на синдарин.

А дальше -- много-много дождя. Ну такое уж это место -- Британия. Хоть настоящая, хоть альтернативная.

За дверью на Орли обрушился противный мелкий, но хлесткий дождь. Роскошное саксонское платье тотчас отяжелело и облепило тело, а косы намокли и гирями потянули голову к земле. Как же не хватало ей сейчас плаща с капюшоном! Вот и брела Орли следом за Робином, сгорбившись и стуча зубами от холода. Брела и про себя гадала: что-то за жилище у Свамма, у этого не то человечка, не то фэйри: дом хоть это или тулмен подземный, а то и вообще какое-нибудь дупло в большом дереве? И найдется ли там у него очаг, рядом с которым можно было бы обсохнуть и согреться? А Свамм шел вразвалочку позади нее с безмятежнейшим видом, словно бы не замечая льющейся с неба воды. И не просто шел, а еще и напевал что-то совсем несуразное — да еще почему-то и по-гаэльски:

Мой дедушка умер и мне завещал

Шесть славных лошадок и к ним еще плуг,

Таю́дли тиу́м, таю́дли тиу́м!

Мыши в амбаре, в котле и вокруг!

Лошадок я сбыл и корову купил -

Жаль, дед не узнал, как хитер его внук!

Таюдли тиум, таюдли тиум!

Мыши в амбаре, в котле и вокруг!

Первый куплет Орли прослушала с раздражением, после второго заулыбалась. А после третьего, в котором неугомонный наследник променял корову на теленка, даже подхватила припев. И странное дело: стоило ей запеть, как холод словно бы отступил, перестал чувствоваться. Ну, не чудо ли? А уж когда простак из песни остался совсем гол как соко́л, Орли про дождь и вовсе позабыла — хохотала до упаду! И даже не заметила, как добралась до Сваммова жилища.

Фургон вдруг качнулся, под полом что-то скрипнуло. Потом послышалось звяканье. Беорн что-то спросил по-саксонски, ему ответила Гвен, и оба весело рассмеялись.

Господин Эрк поболтал ногами, потом осторожно сполз с полки.

— Пойду-ка я Гвеног помогу — она там лошадей запрягать собирается, — пояснил он. — Может, подам чего: какая-никакая, а польза, — и заковылял к выходу.

Пришлось вставать и Таньке. С каким трудом маленький коротконогий господин Эрк выбирается из фургона, она помнила — и не могла ему не помочь.

Снаружи их встретили холодный ветер и редкие, мелкие дождевые капли. Небо изменилось до неузнаваемости: теперь оно было сплошь затянуто низкими слоистыми облаками, похожими на клочья непряденой овечьей шерсти, и лишь далеко на востоке виднелся маленький голубой просвет. А над Бронн-Веннели, прямо над его похожей на собачью голову вершиной, повисла совсем темная, почти черная туча, от которой тянулись вниз плотные полосы дождя. «Пресветлая Дон плачет по своим погибшим детям», — как наяву прозвучали вдруг в Танькиной памяти давние слова Гвен. Но туча совсем не походила на добрую и ласковую прародительницу народа холмов: она грозно клубилась и медленно, но неотвратимо расползалась во все стороны над пустошью, расталкивая серые клочковатые облака, словно громадный иссиня-черный бык, вломившийся в гущу овечьего стада. Таньке вдруг стало не по себе, захотелось как можно скорее покинуть эти места, в одночасье сделавшиеся такими негостеприимными. Только вот как уедешь-то, если невесть куда подевались и Орли, и Санни, и Робин?

Не выдержав, Танька отвела взгляд от зловещей тучи — и тут же увидела господина Эрка, стоявшего рядом и задумчиво смотревшего вниз. Спохватилась: ох, она же собиралась помочь ему спуститься!

Вытянувшись в цепочку, они долго шли вдоль полуразвалившейся каменной стены. Финд, вырвавшись вперед, уверенно труси́л вдоль тропки среди терновника и вереска, иногда останавливаясь, чтобы задрать ногу над очередным камнем или просто дождаться медленно бредущих людей. Пожалуй, пес в чем-то был прав, обходя тропинку стороной: за ночь на ней появилось множество новых луж. Их приходилось обходить по краю, и путники то и дело натыкались на мокрые ветви терновых кустов, хлеставшие по ногам и норовившие зацепиться за одежду. А дождь всё лил и лил, и временами Таньке чудилось, будто это пресветлая Дон, сидя на облаке над далеким, невидимым отсюда холмом Бронн-Веннели, оплакивает отъезд никогда не видевшейся с ней, но все равно любимой внучки. Наваждение это было, конечно же, совсем глупым: в Камбрии, куда они возвращались, Дон тоже считали своей и даже верили, что она еще совсем недавно жила в тулмене где-то неподалеку от Кер-Кери. Но все равно Танька до самого фургона не могла отрешиться от стоявшего перед ее глазами образа.
      А потом они ехали в Ланнуст: леди Эмлин и три ее спутника-скрибона – верхом, остальные – в фургоне, и только Финд, как всегда, полагался на свои собственные ноги. Привычно устроившись на облучке рядом с Гвен, Танька с грустью смотрела на тянувшуюся по сторонам бурую, кое-где разбавленную лиловыми вкраплениями вереска пустошь. Время от времени она придвигалась к самому краю сиденья, оборачивалась назад и отыскивала глазами становившийся всё меньше Бранов холм с темным пятном рощи на склоне. Тогда она долго вглядывалась в его окрестности, тщетно пытаясь высмотреть соломенную крышу одинокого дома, а потом поворачивалась обратно и устремляла взгляд на едва различимую за завесой дождя темно-серую полосу моря.
      В селение они въехали совсем неожиданно: дорога резко повернула влево, и по обеим сторонам от нее вдруг потянулись одна за другой серые каменные постройки. Возле заезжего дома – двухэтажного здания под двухскатной сланцевой крышей – фургон остановился. Здесь их уже ждала крытая повозка, немного похожая на оставшуюся в Кер-Леоне бричку. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стоял возница – сутулый, носатый, закутанный в черный засаленный плащ старик, видом и правда изрядно походивший на грача.
      К повозке Танька подходила с опаской: вспомнила рассказ мамы о пугавшихся ее лошадях. Однако снова всё обошлось. Ближний к Таньке рыжий мерин с белой пролысиной на лбу посмотрел на нее вполне дружелюбно, а стоявший рядом с ним мохнатый конек чуть более темной масти и вовсе не удостоил вниманием. А вот в глазах возницы, стоило Таньке к нему приблизиться, на мгновение мелькнула тревога. Впрочем, он тут же взял себя в руки и, почтительно поклонившись, сделал приглашающий знак рукой.
С семьей господина Эрка отъезжавшие попрощались быстро, но сердечно.
    – Дождь в день отъезда – добрая примета, – улыбнулась Гвен, сморгнув слезу. – Счастливой вам всем дороги!
Господин Эрк напоследок преподнес Таньке свиток гленской мелованной бумаги.
    – Здесь немножко моих песенок, леди, – пояснил он. – Может, когда и прочтете – вспомните меня, старика-подменыша. Доброго вам пути!
    А Беорн просто помахал им всем рукой.

И напоследок:

Однако, раз начавшись, неприятности категорически не пожелали отпустить Петрония с миром. Сначала они напомнили о себе, прибегнув к помощи мелкой рыжей собачонки, с отчаянным лаем выскочившей из-под ворот в одной из встретившихся на пути деревенек и выдравшей клок из его штанов, поистине лишь чудом не зацепив ногу. Этого, однако, им явно показалось мало, и тогда они явили себя во всей мощи грозовой тучи, нежданно-негаданно появившейся на еще недавно совершенно безоблачном небосводе. Петер прямо-таки ужаснулся свинцово-серым с синеватым отливом комьям, вытянувшимся вдоль горизонта длинной грядой и простершим к земле отчетливо видимые косые полосы пока еще далекого ливня. Туча быстро двигалась с северо-запада, поблескивая далекими молниями и накрывая своей тенью все бо́льшую и бо́льшую площадь. Со стороны тучи доносились приглушенные громовые раскаты — звучали они так, как будто бы вдалеке, где-то возле Дуйсбурга, какой-то исполин волок на себе огромный перегибающийся и вибрирующий лист железа.

Весьма живое воображение Петрония моментально нарисовало ему картину того, как будет выглядеть местность менее чем через полчаса. На картине этой получился настоящий потоп: вылившаяся с неба холодная вода наполняет собой дорожные колеи и кюветы, с победным журчанием несется по дороге, возможно, даже сбивая с ног промокших путников и уж точно не щадя их обувь. А потом — насморк, озноб, кашель… «Только этого мне и не хватало!» — и Петер со всех ног рванул к ближайшему леску.

И попал в самую настоящую ловушку. Нет, не в ловчую яму и даже не в какой-нибудь заячий силок — просто грянувший вскоре ливень запер Петрония под лесным пологом, среди буков и дубов, не давая возможности высунуть из-под него даже кончика носа. Какое-то время деревья сопротивлялись разверзшимся небесным хлябям, почти не пропуская дождь через кроны, но потом они покорились стихии, и вода шустро потекла по стволам, струями полилась с ветвей. А спустя еще час-другой вдруг как-то резко стемнело, и в без того сумрачном лесу стало не видно почти ничего. Вымокший до последней нитки Петер понял, что если он задержится здесь еще хоть немного, то уже не сможет выбраться обратно на дорогу: слишком уж велик риск зацепиться в темноте ногой за корень или свалиться в одну из многочисленных ям, разбросанных по лесу. И, стараясь не обращать внимания на хотя и несколько притихший, но так до конца и не прекратившийся дождь, Петроний пустился в обратный путь.