О критике и коммуникации
Автор: Рэйда ЛиннЛичный пример тугого восприятия писателем своих недоработок.
Меня неоднократно упрекали в том, что после кульминации в романе "Истинное имя" происходит слишком много событий, вроде бы никак не связанных с общим сюжетом - охота на кабана, уроки в Академии, новые увлечения героя... - и этот внезапный _быт_ после финального сражения смотрится странно.
Можно было бы просто убрать из книги эти эпизоды, но мне очень не хотелось это делать. Когда я пытался объяснить самому себе это нежелание, я говорил себе, что они должны показывать изменения, произошедшие с героем после его приключений. Показать, что он травмирован ужасным и никак не соответствующим его возрасту жизненным опытом, находится на взводе, и что эта ситуация требует внешнего вмешательства. Поскольку сам герой с ней справиться не в состоянии. Мне это представлялось важным, и поэтому вместо того, чтобы задать себе вопрос - _почему мое понимание событий в этих главах не доходит до читателя_, я останавливался на банальной оппозиции читателям, в стиле - "окей, кому-то эти эпизоды могут показаться лишними, но мне они важны, и будет так, как я решу. Я - Автор, мне видней!".
Это неконструктивная позиция, но дело в том, что большинство писательско-читательской коммуникации на тему текста (как и вообще любой коммуникации) происходит с искажениями и потерей смысла. Читатель чаще всего не может внятно сформулировать, что он пытается сказать, автор не склонен размышлять о том, что именно хотел сказать читатель, но зато обычно склонен отвергать любые неприятные для себя замечания о тексте. В результате автор и читатель не способны правильно понять друг друга.
В принципе, ответ давно был у меня под носом. Ещё Векша говорила, что герой в последних главах отдаляется, читатель видит не его эмоции, а исключительно его поступки. Но в тот момент я не осмыслил важности этого замечания, тем более, что Векша, как и многие благожелательные люди, сама же старалась найти книге оправдания - персонаж, мол, взрослеет, отдаляется от читателя, как взрослеющий ребенок от своей семьи, словом, возможно, это вообще не баг, а фича... А автору только дай возможность думать, что его недоработки - это никакой не баг, а фича. Девяносто девять авторов из ста мигом ухватятся за такую приятную идею.
И вот приходит Анна Алиот - и говорит, что Крикс к концу романа "стал немного раздражать". "Кажется, после исключения он мог бы быть предусмотрительнее, но это мой взрослый взгляд, у детей реально иная логика. И некоторых жизнь вообще слабо учит. Крикса она пока научила только изворачиваться и врать". И в то же время главой раньше она говорила о герое - "Кто-нибудь вообще поговорил с Криксом о произошедшем? Это же дофига травмирующий опыт, а Ирем только допрос устроил". И что главного героя "мотыляет, словно щепку по течению".
Тут я, наконец, понял, в чем проблема. Которая, разумеется, была не в "субъективно разном восприятии" читателей и автора (ещё одна любимая отмазка авторов, когда их тексты критикуют), а в том, что _я_ не смог передать в тексте свое восприятие происходящего. Не смог раскрыть эмоции героя и взаимосвязь этих эмоций и его поступков. Соответственно, глава воспринималась, как ворох не связанных между собой событий и поступков Крикса, которые выглядели "просто" безрассудными. Хотя на самом деле я имел в виду, что все эти поступки, безусловно, импульсивные и безрассудные, но главное не это, а то, что герой (к тому же ещё и подросток) пережил слишком жестокий, травматичный опыт, и его поступки - это, в некотором смысле, крик о помощи.
В итоге я добавил в последние главы несколько штрихов, которые должны раскрыть переживания героя изнутри. Хочется верить, что с ними текст будет восприниматься лучше.
Те, кто в курсе основной истории, могут взглянуть на дополнения, остальным не рекомендую - во-первых, ничего не понятно, во-вторых, еще и спойлеры
— Ты же не можешь спать на голых досках, — сказал Юлиан, когда южанин расстелил свой плащ на лежаке.
— А что мне остается? — дернул плечом Крикс. Отбой застал его в растерянности стоящим над его кроватью, на которой не было ни тюфяка, ни одеяла, ни подушки. Постель унесли сразу после того, как Крикс был исключен из Академии — и Хлорд, по-видимому, за другими хлопотами позабыл распорядиться, чтобы к его возвращению их комнату вернули в прежний вид. — Ничего, как-нибудь переживу.
— Не пори чушь. Завтра заглянешь к кастеляну. А сейчас ложись ко мне.
— Тогда уж лучше к Маркию. Он меньше. Марк, не возражаешь?
Марк не возражал. По крайней мере, до тех пор, пока «дан-Энрикс» не осуществил свое намерение. Оказалось, что узкие деревянные топчаны, служившие им кроватями, никак не приспособлены для двух лаконцев разом.
— Я сейчас свалюсь. Подвинься, — сказал Крикс.
— Куда?.. — искренне возмутился Маркий. — Здесь уже нет места. И не прижимай меня к этой стене, она холодная.
— Потерпишь!
Маркий ткнул его под ребра, и Крикс с удовольствием ответил тем же. Завязалась шумная возня.
(...)
Под утро Крикс опять проснулся задыхаясь и в слезах. Во сне Марк навалился на него, и непривычная чужая тяжесть показалась ему захватом скрутившего его Безликого – только во сне это был не Шоррэй, и в этот раз никто не собирался его отпускать. Едва открыв глаза, Крикс скатился с кровати, натянул на ноги сапоги и опрометью выскочил из комнаты.
Он почти смог поверить в то, что все осталось позади… что возвращение обратно в Академию будет возвращением к нормальной жизни – и все снова пойдет так, как будто не было ни похищения, ни Олварга, ни истошного крика пленника на алтаре. Но он ошибся. Оказалось, что в знакомой обстановке ему стало только хуже. До сих пор он тешился иллюзией, что возвращение в Лакон повернет время вспять, но теперь стало ясно, что пути назад отрезаны. Даже Лакон больше не мог дать ему ощущения надежности и безопасности. Мир изменился раз и навсегда. В мире была Галарра - и он уже никогда не сможет этого забыть.
Крикса отчаянно тянуло сделать что-нибудь безумное. Поддавшись этому порыву, он забрался на каменный парапет, идущий вдоль наружной галереи. Снизу на него дохнуло темнотой и холодом, ветер ударил в грудь, как тогда, на лаконской колокольне. Пустота под ногами казалась бездонной, как ночная темнота, как сама смерть... В любой другой момент стоять на парапете бы ужасно неуютно, и он бы наверняка почувствовал желание немедленно спуститься на пол – но сейчас ему, наоборот, как будто бы стало легче дышать. Крикс ощутил, что мир снаружи и внутри него приходит в равновесие.
Пока в лагере дожидались возвращения охотников, Дарнорн без устали болтал о собственных охотничьих победах. Скорее всего, он не врал — Крикс знал, что дядя часто брал его с собой, когда устраивал охоту. Но вот в то, что его недруг правда в одиночку добыл кабана, «дан-Энрикс» не поверил бы ни на минуту, хотя бы Льюберт дополнил свой рассказ самыми красочными и правдоподобными деталями.
Кроме того, Крикс не мог забыть о том, какой опасности в эту минуту подвергаются охотники, в числе которых были Ирем и Валларикс. Егерь говорил, что вепрь, на которого они охотились – матерый одинец, а это страшный зверь, немногим лучше, чем медведь… Охота была Валлариксу рисковать собой ради кабаньей туши и клыков на стену?!
Удивительное дело – Крикс видел Валларикса только издалека, и, уж конечно же, ни разу с ним не разговаривал, но то, что он приложил столько сил, чтобы спасти его от Олварга, как будто бы роднило его с императором. Когда любишь какого-нибудь человека, то стараешься беречь его и защищать. Но, как оказывалось, верно и обратное...
От постоянно нарастающей тревоги похвальба Дарнторна становилась просто нестерпимой.
В маленькой комнате с высоким, забранным ажурными решетками окном было довольно неуютно. Узкая кровать, массивное резное кресло, стол, придвинутый к окну, и умывальник с чистым полотенцем — больше ничего. Но Крикс смотрел на эту обстановку с затаенным удивлением. В его представлении тюремным камерам полагалось быть темными и сырыми, и, во всяком случае, без разложенных на столе письменных принадлежностей.
Было ужасно жалко самого себя. Двенадцать лет — и уже узник главной государственной тюрьмы (...)
Ирем пришел в лаконский лазарет в сопровождении его наставника, так что в Академии все уже знают, что он арестован. Аденор в бегах. Спрятаться у папаши Пенфа?.. Что за глупость, там его найдут так же легко, как в любом другом месте.
Утомившись от однообразного кружения по комнате, Крикс повалился на кровать.
Последние месяцы выдались какими-то сумасшедшими, и Крикс часто сам до конца не понимал, зачем делает то или другое. Он как будто бы нарочно провоцировал наставников. Он вынудил Дарнторна потащиться на обрыв, смотреть на вепря, хотя и знал, что они запросто могут погибнуть. Он вступил в бессмысленный конфликт с мессером Иремом… нет, Ирем, безусловно, был и сам хорош, но, когда Крикс нарочно пошел в Белый зал сразу же после стычки с рыцарем, ему действительно хотелось вывести Ирема из себя – как будто ему было интересно посмотреть, что тогда будет. И на службе Аденору он все время делал куда больше, чем тот требовал, стараясь превзойти Димара и поразить их сюзерена своей лихостью…
В каждом отдельном случае он вроде действовал по ситуации, но если посмотреть на все его поступки за прошедшие несколько месяцев со стороны - как будто бы нарочно искал неприятностей на свою голову.
И вот к чему это в итоге привело...
Крикс подтянул к себе подушку и уткнулся в нее лбом. Будущее рисовалось ему в самом мрачном свете.
Проснулся он от звука поворачивающегося в замочной скважине ключа.