Йолки зеленые

На мангале жарится мясо свинорыла,

(Или барана с напудренной головой)

В нижних пещерах капает вниз вода,

Мальчик,  раскрытым ртом рассказывает,  как это было,

Ещё вчера.

Когда думаешь, что ты мягкий, как плюшевая игрушка,

Закапывая в песок последний кусок стекла,

Ты чувствуешь, как внутри пропадают чувства,

Рассыпается домик, как сделанный из песка.

Редкий зверь, что преследует твою тень по чужому следу,

Солнце, что нависло, как камень над головой,

Но когда зверь нападает, на живущего в тебе кролика и человека,

Остаётся кто-то один. Мёртвый или живой.

***

В моих венах свистит полнолунье
И течет, набухая, рассвет,
Проявляется свет и фактура
И стекает в оставленный след.
Как сирень, что в декабрьских почках,
Как хребты из деревьев и рыб,
Как фонарь, что опух от рассвета –
В это утро из неба и солнца,
В это синее небо из слив.

Что ты слышишь, когда повторяешь
Этот путь по извивам судьбы?
Что ты вспомнишь, когда потеряешь?
Что ты сможешь спасти и найти?
Как ворона-хохлатка на ветке,
Смотришь – видишь: река и туман,
Их венозная кровь, серый камень,
А под ним – натекло
Синей туши в узор и стекло,
Это утро в дырявую память.

***

Выходи...
Ну?!
Вышел?
Вот.
И звучит музыка.
Из головы, из сердца, из...
Выпиливают что-то свое из цельного куска бревна скрипки.
Из головы...
Подхватывают фаготы и тянут.
Из проезжающей машины звучит...
Нет, оттуда скрипки не слышно. Из динамиков льется бухой трепет.
Бух. Бух.
Бух.
Почему-то из машины слышны бухи, а звуки не проходят. Совсем.
У каждого человека есть и правая нога, и левая. Они друг друга знают. Взаимодействуют. Тормоз-газ и сцепление.
Из машины.
Из машины высовываются над проезжей частью веселые и чипованные люди с темной кожей, выкаченными глазами, приплюснутым носом и раздавленными губами. Высовываются и улыбаются. Показывают на пальцах, что они сейчас будут делать, что они делали когда-то и о чем мечтают.
Ну? О чем мечтают?
О чем мечтают, то и показывают. На пальцах.
Пальцы красивые, толстые, ухоженные.
Люди - красивые, с пальцами.
А небо - синее.
По небу змеится татуировка Великого Змия. Сливается с татуировкой Желтого Дракона. С татуировкой Белой Обезьяны. И плывут облака. И тоже, сливаются.
И звучит музыка.
Из скрытых динамиков льется в уши зимний дождь с отчетливым акцентом. Как с минарета, но менее отчетливо. Эдакое протяжное, затянутое за горизонты звучание. Миссионерское.
Я разговариваю со словарем. Кратким и понятным до изумления разговорником. Моя твоя мой.
Послушай, мы все так разговариваем. Все так слушаем. Все так дышим. Все - молчим.
Из сердца.
Из сердца выплескивает и крутится в голове, рекламируя подтяжки и памперсы, кантата Баха. Ее играют известные своей музыкальностью и трудолюбием качки-актеры и красавицы-актрисы. Их дети. Их коты. Их собаки. Бах не возражает. Он давно уже - бух.
Это их жизнь.
Это наша.
Мы взаимодействуем друг с другом, как ноги. И перетираемся, как потертые джинсы, на ягодицах.
Как пальцы.
Как звуки.
Как бухи.
Кровь на кровь.
Скрипка на скрипку.
По скользкому телу змеи и воздуха.
То есть, скользим.
Из солнца лезут лучи и иголки, свисают нити и развеиваются на ветру. Свет играет тенью на лицах.
Лучше быть ежиком. чем свиньей. В свинье слишком много еще человеческого. И в барашках этого много. И в коровках. А в ежике - нет.
В нем - нет и заунывности. Ежик - хищник, но мелкий. И в этом он все-таки похож, но не на конкретное, а так, вообще.
От всего этого в голове болтается окрошка на квасе. На вид - вкусная, на вкус - кисловатая, с пузыриками, словно кто-то наделал мыльного раствора для детей и выдал каждому по соломинке. Чтобы дуть.
Все и дуют.
И поднимают ветер.
Но пока ветра нет, можно послушать музыку, посмотреть на прошлое, увидеть настоящее, задуматься над будущим.
И - не угадать. Ни в  прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Не в себе, в прошлом и будущем.
Тут и вступают звуковые тарелки, звенят серьги в ушах, звучат натянутой кожей бочки и горшки. И сердце, сердце, отзывается странной нежностью на тишину.
Лютую и долгую. Как во сне.