Война, Прима, мундштуки

До первых погибших оставалось всего ничего, четыре месяца, не больше. Девяносто девятый год только начался, застава Внутренних войск у дагестанского села Первомайское и прямо напротив границы с Ичкерией-Чечней, втянулась в службу и плевать хотела на ночной вой возле постов. На блокпосте ОМОНа небритые менты с АКМами посмеивались и внутренне напрягались, прося наших командиров быть внимательнее. 

Застава стояла на бывшей коровьей ферме. Огромный скелет коровника, как-то державшийся на добром слове и СНИПах времен СССР, прятал в себе с десяток палаток разной вместимости, парочку криво сколоченных каптерок, посты, обложенные мешками с песком и две полные роты бойцов с офицерами. На самой верхушке, посередине белого тощего бетонного позвоночника торчала скворечником будка «кукушки», с наблюдателем, крутящимся как впередсмотрящий на парусном флоте. 

Неподалеку тек канал имени Дзержинского, выбегая из невысокого вала, отделявшего «нашу» землю от чеченской. Та сторона кольца траншей с постами была самой любимой у караулов. Молодые дебилы, жаждущие попробовать подвигов с порохом, сами просились на ту сторону. Война, прячущаяся за недалеким блокпостом под зелено-белым флагом с волком, криво и бесшумно усмехалась, готовя подлянку. 

А застава, знать ничего не зная, жила своей жизнью. Таскала, пилила и колола огромные твердокаменные колоды бревен на дрова. Врывалась, как кротовья колония, в землю вокруг коровника, добавляя ходов сообщения, ячеек, траншей и прочих необходимых дырок в жесткую смерзшуюся черноту. Со всех сторон насыпанные валы, покрытые постоянно высыхающими кусками дерна, жухлыми и серыми. Кухня из саманных кирпичей, соломы, намешанной с грязью и откуда-то привозимым навозом пыхтела дизельными горелками и пахла килькой. Килькой не пах только компот и, иногда, чай. 

Камыши росли прямо за линией палаток, начинаясь почти у бетонно-дырявых стен. Высокие, наполовину зеленые, вырастающие в стороны и вверх даже зимой. Снега тут почти и не видели, изморось, ледок и все. Но хватало, чтобы зубами простучать каждые три ночных часа в карауле. 

К концу декабря в первый батальон, он же сводная рота первый БОН, то есть батальон оперативного назначения, приехал Мейджик, старший прапорщик на должности старшины. Вместе с ним к бойцам вдруг приехали блага с ништяками и появилась «Прима». Почему она не появлялась раньше, так и оставалось загадкой. Невысокий и коренастый носатый мужик непонятного возраста и с постоянно чернеющей щетиной родил курево из-ниоткуда. Вместе с тулупами, валенками и нормальной жратвой на кухне. 

- Медведь, дай докурить!

Федос постоянно не накуривался и стрелял что оставалось у других. Иногда, неуловимо и естественно, доставал из клапана кармана иглу и быстро протыкал окурок, досмаливая его полностью. 

- Жжет, блин!

Федосу на помощь пришел Священник, доисторический человек. Доисторическим человеком Священника поименовал старшина Мазур, как-то инспектировавший ротный сортир и заставший Священника стоявшего раком и с пучком листьев камыша в руках. Мазур долго, нудно и без выдумки орал на него, явно злясь на пять листов, выдранных из книжки серии «Чёрная кошка», листов из-за собственной сердобольности. 

Священник, на самом деле, происходил из странных деревенских баптистов откуда-то с Урала и умел много полезного. Только стрелять по людям отказывался, тогда это еще никого не волновало, стрелять выходило только на стрельбище. Во втором Даге Священник таскал боеприпасы, раненых, воду, молился и низко прижимался к земле, когда сверху свистели пули. 

Но на Первомайке Священник показал всю свою доисторическую хозяйственность с смекалкой, сделав и подарив Федосу первый у нас камышовый мундштук. Через неделю такой был у всех и каждого, не исключая офицеров с прапорщиками. Хватало их ненадолго, треснувшие мотали изолентой до полной и окончательной смерти. А «прима» через них тянулась также вонюче и порой взрываясь бревнами. 

Как-то осенью ездил домой и спустился за сестрой и моим сыном к озеру, давно ставшим болотом. Смотрел на эти чертовы камыши и думал:

- А как звали Священника? 

Вспомнил только фамилию. Пермяков он был, наш баптист, знающий, как делать мундштуки.