Свет мой, зеркальце...

- Не притворяйся, открывай глаза. Ты даже в детстве не могла меня обмануть, - с явным облегчением на лице улыбается златовласка. – И лекарь говорит, ты уже должна очнуться.

Чего? Какое детство? С какой радости ты могла меня видеть в ту пору и где?

Открываю глаза уже нормально. Раз уж стражи в комнате пока не заметила. Наверное, ждут за порогом. 

А девушка всё еще не улыбается. Не отступает, даже не шарахается.

Дернуться вперед, схватить, обыскать, вырубить, драпануть? Рано. Подожду. Вдруг за комнатой следят? И я еще не пыталась даже толком сесть. Вдруг бежать не смогу? Может, у меня вообще нога сломана? Или швы разойдутся? Может, я вообще на одних зельях держусь?

- Зеркало можно? – и даже выдавила улыбку. И лишь запоздало вспомнила, что от моего кривого оскала бывалые наемники на городском дне порой шарахались. На всякий случай.

А вот девчонка оказалась крепче: еще теплее заулыбалась в ответ. 

Жаль, нельзя попросить нож. А у девушки на поясе я его не вижу. Да и на столике рядом с кроватью стоит несколько баночек. Но ни одного острого предмета.

Ладно, только оставьте меня одну – будут мне осколочки. Самых разных видов и степени удобства.

Но раз меня, возможно, с кем-то путают – пусть путают и дальше. Представляю, как сейчас может лыбиться мой оскал – если еще и шрамированный. Но к нему они тут уже должны привыкнуть, похоже.

Голос, кстати, получился тихий и мягкий. Ну я и проболела. Еще и воспалением глотки? Иначе куда ушли все мои родные хрипло-низкие нотки? Я в море еще и простуду словила? А запросто. Вода холодная, я была тяжело ранена. Между прочим, как раз в грудь.

Где я, кстати? Допустим, это Лаэрты. О них я знаю мало, но при всем домашнем воспитании для девиц, гаремов у них нет. Оборотней – тоже. 

А если эта девушка уже замужем? Я могу быть в доме ее мужа? Это уже оставляет варианты. В том числе, очень паршивые.

Валить отсюда, да поскорее! Едва одну оставят. 

Девчонка не побоялась передать мне зеркало прямо из рук в руки. Да откуда они тут такие непуганые взялись, а? Я же ей сейчас могла просто зубами в горло вцепиться. Или рвануть за запястье к себе, ребром ладони по горлу – и всё. Ей хватит. Она же не Двуликая. 

Про хрупкие виски и прочее я уж молчу. Не настолько я слаба и сейчас. Даже присесть уже могу. А уж двинуть изделием из бронзы... 

Или даже кулаком.

Никакая стража уже не успеет. 

Изящная, позолоченная игрушка на бронзовой ручке раскрыла передо мной прозрачную гладь. Майя в детстве обожала зеркала. Могла часами перед ними сидеть, любуясь своей красотой.

А я теперь тут одна, за нас обеих...

Не заорала я чудом.

Нет, никаких шрамов. Лицо – безупречно красиво. 

Просто оно не мое.

Из зеркала на меня глянули темно-фиалковые (да, теперь я разглядела оттенок лучше) глаза и нежные черты несчастной девчонки в голубом. Той самой, с прибрежной скалы. Ариадны, тонущей в кровавом закате. Под сенью черными крыльев Птицы-Плакальщицы.