К флэшмобу о зеркалах

Лучше поздно, чем никогда...
Ну а что делать-то? Другие-то флэшмобы у меня сейчас -- мимо. "Противоправными действиями" в моих текстах занимаются всё больше хулиганы да мелкие жулики (а кто был поталантливее -- либо "в завязке", либо творит непотребное исключительно за кадром). С домовыми -- и того хуже. А с зеркалом хотя и один-единственный интересный эпизод, но всё-таки есть. Возможно, я его когда-то уже выкладывал -- ну да авось все уже позабыли. Итак. Присоединяюсь к флэшмобу от Марики Вайд.

Первым делом Танька отыскала в своих вещах заветный полотняный мешочек. Там среди заколок, гребешков и прочих полезных для всякой девушки вещиц лежало маленькое бронзовое зеркальце. Им-то Танька и вооружилась. Долго, напряженно вглядывалась она в отражение и размышляла.

Из зеркала на нее привычно смотрела худощавая очень бледная девушка с пышными рыжими волосами, с громадными ярко-зелеными глазами почти без белков, с торчащими в стороны заостренными ушами. Да, пожалуй, выглядела она нелепо, может быть, даже смешно и уж точно не была красавицей – но и страшным чудищем тоже не казалась.

Чуть приободрившись, Танька перешла к исполнению второй части задуманного. Пустив в ход платочек, она крепко-накрепко привязала зеркальце к спинке стула. Потом встала перед ним, словно перед иконой, на колени. Прижала ладонями уши к голове, прищурилась. И вновь пристально посмотрела на свое отражение.

Нет, красивее она не стала. Хуже того, теперь стало бросаться в глаза то, что не замечалось прежде: чересчур длинная шея, мертвенно-бледный цвет лица, странная форма скул...

Вздохнув, Танька отвела ладони от головы. А потом еще раз глянула в зеркальце, полюбовалась на полиловевшие щеки, на печально опустившиеся уши – и вдруг презрительно фыркнула.

Ну что же она все-таки за бестолочь! Да тетя Бриана вкатила бы любому студенту за такое безобразие «неуд» – прямо в зачетку! Кто же ставит эксперименты вот так: без контроля, без повторностей?

И тут снова пришлось печально вздохнуть. Где же их, повторности, взять-то, если весь холмовой народ – сама Танька и ее мама? Да и посмотреть на себя чужими глазами – хоть Беорна, хоть кого-либо еще – все равно не получится. И расспрашивать тоже бесполезно. Кто же решится заявить «великолепной», что она зловещее чудище! Даже Олаф – и тот, пожалуй, такой правды не скажет – причем по искренней дружбе, чтобы не обидеть.

Неторопливо размотав скрученный в подобие веревки платок, Танька отцепила от стула зеркальце, потом аккуратно убрала его в полотняный мешочек. А сама стала одеваться. Спать ей уже совсем не хотелось.

P.S. Полагаю все-таки, что Танька на себя наговаривала, комплексовала. Впрочем, судите сами: