О некоторых особенностях средневекового времени

Сразу поясню: рассказ будет содержать немало обобщений и упрощений, ибо география велика, и мы должны понимать, что Италия Х века – это не тоже самое, что Дания VI-го. Хронологические рамки – раннее средневековье. Итак,

О линии времени

Если попросить современного человека графически изобразить линию времени, то процентах в восьмидесяти гомо сапиенс выберет единственно возможный вариант – спираль. Прямая как стрела линия не подходит как минимум потому, что означает, что ни одно событие не повторяется, а круг означает, что не происходит никаких изменений. А вот спираль – другое дело. Попробую объяснить на картинке (так проще). Картинку рисовал левой ногой, так что не обессудьте.

Возьмём, к примеру, малый круг (назовём так для упрощения сутки). В точке «А» наступает утро, время неторопливо движется по спирали – день, вечер, ночь, и в точке «В» наступает следующее утро, затем в точке «С» и т.д. Что сия схема означает? То, что присутствует некая повторяемость событий, но при этом утро А не то же самое, что утро В. Т.е. присутствуют некие общие черты, но и А, и В, и С – это разные события, отстоящие друг от друга на временной шкале. С кругом побольше, скажем, годовым – та же история. Пахота, сев, сбор урожая и т.д. сменяют друг друга.

Об экономике

Здесь без краткой лекции об экономике не обойтись. 

Раннее средневековье (это условно V-X века) – очень бедно оснащённый мир, мир аграрный и технически отсталый. За весь этот период не было сделано ни одного уникального открытия в технической сфере, ни одного изобретения. Скажу даже больше: верхнюю границу мы можем сильно продлить. Например, водяная мельница была известна в Иллирии со II в. до н. э., а в Малой Азии с I в. до н. э. В римском мире она известна прекрасно, римляне эту мельницу довели практически до совершенства, но в раннее средневековье общим правилом становится ручной жернов. А в Х в. «Сен-Бертинские анналы» описывают сооружение аббатом водяной мельницы близ Сент-Омера как «самое дивное зрелище нашего времени».

Плуг, до винтиков описанный Плинием Старшим, т.е. хорошо известный в Римской империи и раньше, в Европе практически не известен, и появляется на изображениях только в IX в., а победное шествие начинает в XI-м. Борона, ветряная мельница и т.д. и т.п. Связано это с возникновением городов или ещё с чем – в данном случае не тема для изучения. Ну, и т.д. Мне не хотелось бы превращать этот опус в рассказ об агрикультуре, так что сразу к резюме. Складывается совершенно определённое ощущение, что раннесредневековой общество, отрезанное от римской культуры, само, на своём опыте заново начало изобретать те вещи, которые древним цивилизациям были известны давным-давно. 

А вот теперь к сложному. Мы реально не видим никаких технических изменений на протяжении почти полутысячи лет. Общество стагнировало, замерло, закаменело. В жизни средневекового крестьянина НИЧЕГО не менялось на протяжении столетий. Утром крестьянин вставал, завтракал, шёл на поле, работал, возвращался домой, ел, занимался домашними делами – и ложился спать. Утром – по новому кругу. Заметные изменения были связаны только с сменой земледельческих работ, но и те имели обыкновение повторяться практически без изменений. Время в сознании замкнулось в круг, названный Марком Блоком, отцом исторической антропологии, «аграрным циклом».

О временных циклах

Такое однообразное (повторюсь – на протяжении столетий) существование привело в формированию ни на что не похожего представления о течении времени. То, что ты не успел сделать сегодня, можно будет сделать завтра, ибо завтра будет точно такой же день. Ирландцы говорили: «Когда господь сотворил время, он сотворил его достаточно».

Даже более того. Смотрели «День сурка» с Биллом Мюрреем? Вот это оно самое и есть. Завтра будет не завтра. Завтра опять будет сегодня, только заново. Конечно, кое-какие отличия в течении дней имелись, и их несложно было заметить. Т.е., с одной стороны, один день был непохож на другой. Сегодня ты встал с левой ноги, завтра можешь встать с правой. Сегодня ты здоров, а завтра можешь заболеть. Но для раннесредневекового крестьянина эти различия сводились к эффекту песочных часов. 

Когда в часах все песчинки упали вниз, и ты переворачиваешь склянку, ты думаешь, что вниз начинают сыпаться новые песчинки? Ничего подобного. Набор песчинок одинаков. Другое дело, что та песчинка, которая в прошлый раз упала первой, сейчас может оказаться в середине или конце. Но все песчинки рано или поздно упадут с одинаковым результатом: внизу образуется такая же, как прошлый раз, кучка.

В остальном – и в главном – изменения отсутствуют. 

О делении времени

И эти обстоятельства рождали удивительное свойство: совершеннейшее пренебрежение ко времени и неумение его измерять. Беда Достопочтенный, крупнейший мыслитель Европы VIII века, в своём сочинении «Об основании хронологических расчётов» писал: «Что такое «час»? «Hora» – час, называется так потому, что он есть «ora», то есть предел. Мы называем пределами борты одежд, края рек и морей. Вот что такое час». 

Вы что-нибудь поняли? Поздравляю. Это – определение часа от виднейшего учёного, повторяю.

Иначе говоря, hora – это такая любая точка во времени, после которой события начинают повторяться.  «Hora» - это некий предел. Событие доходит до предела, и начинается снова, после зимы опять наступает лето, и так до следующей зимы. 

Дальше – больше. Разные промежутки времени именуются одним и тем же словом. Сутки – это hora, и год – это тоже hora, как и столетие, как и всё время существования человечества от сотворения мира и до апокалипсиса. Это, кстати – самый большой круг, все прочие располагаются внутри него.

И вот здесь – самое интересное и специфичное. Итак: так как время течёт по кругу, события повторяются. Мы сейчас, празднуя Рождество Христово, прекрасно понимаем, что речь идёт не о праздновании рождения как факта, а о годовщине этого события, случившегося столько-то лет назад. Но это – не про средневековое сознание. Для них Господь рождался каждую «хору». Они праздновали факт рождения, свято веря, что в эту самую секунду где-то в святой земле появляется на свет маленький Иисус. А через несколько месяцев – распятие. А потом – Пасха.

Если вы пытаетесь уразуметь сказанное при помощи современной логики, то придётся вас разочаровать. Она вам не поможет. Просто примите это как данность: Христос рождается и умирает каждый год, чудесным образом успевая прожить за этот год свои 33 хоры. Знаете ли, чем занялись крестоносцы, летом 1099 года захватившие Иерусалим? Многие из них с рвением принялись искать ту самую пещеру, чтобы присутствовать на этом великом событии – рождении бога.

О графине Шампанской

Ещё один пример неумения измерять время, причём относящийся к куда более поздним временам.

В XIII в. король Франции Филипп-Август вознамерился выдать замуж одну из богатейших и знатнейших наследниц королевства, юную графиню Шампанскую.

Здесь примечание: а) король имел право распоряжаться руками дворянских вдов и наследниц, оставшихся без попечения родителей, б) графиня как раз сделалась сиротой, в) Филипп жаждал устроить её брак с одним из своих протеже, чтобы закрепить Шампань за короной, и г) условие должно быть соблюдено одно – девушка должна быть совершеннолетней.

О счёте времени

Последний пункт требует, конечно, объяснений. Совершеннолетие – понятие не очень определённое. Короче, ей должно быть лет 12-13, чтоб уж совсем законно. Это представление досталось средним векам в наследство от позднеантичных времён, и было хотя и смутным и непонятным, но незыблемым. А это означает, что годы всё же как-то считали. Делали это учёные в разных монастырях, но делали, как бы помягче выразиться, катастрофически коряво. Счёт вели от создания мира, а дальше начинали путаться в показаниях. Годы, о события которых они ничего не знали, т.е. их как бы не было, просто пропускались, другие годы накладывались друг на друга и т.д. Например, автор «Истории франков» Григорий Турский (VI век) писал свою хронику по 5-летним циклам, потому что ему так казалось удобно. Но сейчас, как видно, между некоторыми из этих пятилетий имеются пробелы, хотя Григорий и описывает их непрерывно следующими друг за другом, а некоторые пятилетия имеют значительные наложения друг на друга.

Если мы сейчас откроем любое издание раннесредневековых хроник, то обнаружим там разбивку на абзацы, и каждый абзац начинается с обозначения даты, заключённой в квадратные скобки. Так вот – это результат изысканий современных учёных, а в те времена тексты писались сплошняком, и чаще всего без цифр. Условно: «В этом году король наш Карл пошёл с войной на свевов. А в этом году сушь стояла необычайная и много урожая погибло. А в этом году напали на Франкию лангобарды и принесли большие опустошения» и т.д. и т.п. Так вот: догадайтесь с одной попытки: здесь идёт речь о 3- последующих друг за другом годах или об одном, или вообще о десяти, а хронист выделил только запоминающиеся события? Ответ (приблизительные) можно получить, только сравнивая между собой все сохранившиеся рукописи в поисках описаний похожих событий.

...и снова о графине Шампанской

Возвращаемся к бедной девушке. Бедной – это условно, конечно. Итак, требовалось, чтобы она была совершеннолетней, но тут и обнаружилась засада: никто не мог сказать точно, сколько ей лет. В соответствующей амбарной книге было записано, что родилась она в канун дня св. Николая – и всё. 

Королю Филиппу просто свербело присоединить Шампань, но для этого требовалось соблюдение законности. И по его указу на протяжении нескольких месяцев королевские легисты допрашивали всех, могущих обладать информацией на этот счёт. Кто-то вспомнил, что тогда был «большой дождь», другие – что-то ещё, в тот же год родился сыночек у соседнего мельника и т.п., пока, наконец, не выяснилось, что девочке ну никак не меньше 14-ти лет. От сердца монарха отлегло.

И этот случай – совсем не единичный. 

Смерти людей знаменитых и могущественных почти никогда всегда не оставались незамеченными. Например, создатель-основатель Франкского государства Хлодвиг Великий. Он завоевал огромное королевство, создал судебную систему, бюрократию (правда, примитивную, но всё же), с помпой вступил в лоно католической церкви и т.д. Известие о смерти этого монарха волнами и отголосками прокатилось по всей Европе, и о нём не написал только ленивый. Путём сопоставления дат и событий в разных государствах историки с лёгкостью выяснили, что умер Хлодвиг 27 ноября 511 года.

Но вот его рождение… В те варварские времена дети рождались пачками, пачками же и умирали, и появление на свет какого-то младенца не сопровождалось особыми эмоциями, разве что у матери и мамок-нянек. Вот когда мальчик уже взрослел и становился предметом внимания или гордости своего родителя – тогда да. А до этого момента он оставался всего лишь одним из своры детей, носящихся туда-сюда по усадьбе.

Так что родился Хлодвиг… где-то в промежутке между 466 и 470 годами, день, естественно, неизвестен вообще. Той юной графине ещё повезло, что появилась она на свет в куда более цивилизованные времена, и в семье могущественного сеньора, т.е. была потенциальной наследницей (так и оказалось), и только поэтому факт её рождения попал в анналы истории. Родилась на св. Николая, в большой дождь. Во как.

А вот абсолютному большинству населения средневековой Европы было суждено родиться в неизвестный день в неизвестном году и умереть (если посчастливится) в определённый день, но, увы, в опять неизвестном году.

Об именах детей и немного об ущербной педагогике

Тема – непреподъёмно большая и тяжёлая, рассказывать можно почти бесконечно, поэтому постепенно закругляюсь, но хотелось бы рассказать ещё об одном удивительном выверте средневекового сознания, который становится понятным только в связи с вышесказанным.

Итак (снова к нашим баранам) одни и те же события повторяются год за годом, ничего нового не происходит. Всё, что происходит, уже когда-то было. «А как же дети?», спросите вы победно. Разве это не «новое»? Оно же не каждый день и даже не каждый год? – и попадёте впросак.

Потому что всё логично. Младенец – это своеобразная реинкарнация отца или матери. Или деда, бабки, любого из прошлых поколений. Родился мальчик – так это, господа, не новый мальчик, это маленькая копия его отца. Обратимся опять к графике, только рисовать ничего не буду, поскольку тут всё просто.

Представьте круг – это жизненный цикл отца. Обозначим на нём точку А – это дата рождения сына, и точку Б – это дата смерти отца. Какое-то время отец и сын (Я и второе Я) сосуществуют вместе, и отцу даётся время от А до Б, чтобы научить сына всему, что он знает. В точке Б отец умирает, и сын продолжает его жизненный путь по заведённому порядку. Т.е. по кругу. Отец продолжает существовать в теле сына.

А вот теперь догадайтесь с одной попытки, какое имя дали сыну при рождении?

Догадались? Вот и молодцы. Отсюда бесконечные поколения Иванов, Джонов, Генрихов и прочих. Ибо сын – это его отец, и звать его должны так же, и никак иначе.

Кстати, а не знаете ли, какое самое популярное имя у французских монархов? Это Людовик, это все знают. Но, наверное, не подозревают, насколько, ибо их, Людовиков, было отнюдь не 18-ть, а заметно больше. Потому что Хлодвиг – он на самом деле Chlodowech, Chlodwig. С течением времени варварское «Ch» из имён исчезает, и остаётся… Людовик (на французский манер), или Людвиг – на немецкий. Так что, по большому счёту, к числу 18-ти Людовиков-Капетингов следовало бы прибавить ещё всех Людвиков-Каролингов, и Меровингов до кучи.

И ещё парочка наблюдений (с логикой тут тоже плохо, с современной, я имею в виду).

Во-первых, ключевое: «мой ребёнок – это я сам».

Если мы поищем изображения детей на раннесредневековых миниатюрах (а это дело непростое, поверьте), то обнаружим интересную особенность. Дети практически неотличимы от взрослых, они имеют те же самые пропорции в теле, одеты в такие же одежды и т.д., только размеры этих человечков, меньше, чем у взрослых. Дети – это взрослые, только поменьше.

Раннее средневековье не видит отличий детей от взрослых, ни визуально, ни юридически. Дети полагаются право- и дееспособными, их подвергают тем же наказаниям за преступления, их заставляют работать сразу, как это возможно, и т.д. и т.п. Вспомните, кстати: никого ведь не изумляет ребёнок-король, которому кланяются и относятся к нему, как к взрослому, хотя бы формально?

И отсюда во-вторых: если мой ребёнок – это я, то почему, чёрт его дери, он не знает того, что знаю я? Почему он не знает молитв, не помнит того, что помню я?

И вообще дети очень испорчены. Бартоломью Английский, монах XIII века, рассуждает о детях как о испорченных взрослых, не помнящих своих обязательств: «Дети часто имеют дурные привычки и думают только о настоящем, пренебрегая будущим. Они любят игры и пустые занятия, не обращая внимания на то, что выгодно и полезно. Они считают важными дела, которые не имеют значения, и неважными важные дела. Они больше плачут и рыдают от потери яблока, нежели от потери наследства. Они забывают о милостях, оказанных им» и т.д. в таком же духе.

Объяснение этому очень просто: вследствие своих маленьких размеров и физической маломощности дети более подвержены воздействию Сатаны, который овладевает их душами, и самый лучший способ для их воспитания точно такой, как и в отношении нерадивых взрослых – физическое наказание.

На самом-то деле дети всё знают и всё помнят, это всё в глубинах их памяти, но Сатана не даёт им это вспомнить либо признаться в своём знании. Бить детей надо даже не за какую-то провинность, а для профилактики, ибо всем известно, что дьявольские силы не терпят боли и выходят из тела в случае её появления. А потому – розги и ещё раз розги.

Всех детей обязательно пороли перед началом занятий в школах, и в обязательном порядке – после их завершения, без оглядки на успеваемость, а весь прогресс педагогики за первые полтысячи лет средневековья свёлся к пониманию следующего: чтобы ребёнок признался в своих знаниях, его следует не только бить, но и между битьём напоминать ему об этих знаниях. Если будет зацепочка, то невинной душе легче будет за неё ухватиться и вырваться из лап Сатаны. Т.е. душе – пряник, а дьяволу – розги, и только таким образом процесс образования будет успешным.

Удар розгами, и грозный вопрос: «Ведь это буква А, не так ли?!» - и сквозь плач вопль ребёнка: «Да, да, учитель, это она!». И снова удар розгами, для закрепления материала. Вот примерно так.

О средневековых комиксах

С детьми немного разобрались, и на этом материале ещё один нюанс.

Если жизнь идёт по кругу, то с какого момента стоит начать описание этой жизни? С какой точки на окружности следует начать описание круга?

Верно, без разницы.

И в результате мы имеем цепочку миниатюр (в данном случае я не буду привязываться к какому-то конкретному персонажу, хотя примеров множество, а просто поясню ситуацию). Итак, миниатюры расположены четырёхугольником.

Миниатюра №1 (верхняя левая): на ней нарисован замок, а перед замком какого-то коленопреклонённого товарища король посвящает в рыцари.

Миниатюра №2 (верхняя правая): На ней изображены похороны какого-то знатного человека.

Миниатюра №3 (нижняя левая): Вот так сюрприз! Здесь нарисовано чье-то рождение. Кровать под балдахином, женщина, вокруг врачи и повитухи.

И, наконец, миниатюра №4 (нижняя правая): на ней кто-то во главе отряда скачет, направляясь в военный поход.

Ничего для средневековье экстраординарного, а для миниатюристов – вообще дело обычное. Начало жизненной истории – это вообще-то пункт №3. Родился некий человек, вырос, отправился на войну, взял штурмом замок, за что король произвёл его в рыцари, потом состарился и умер. Но вот обратите внимание на логику художника! Недолго думая, он решил начать описание жизни этого господина с самого важного момента в его жизни. И это, конечно, не рождение, а момент славы, момент возведения его в рыцарское достоинство. А потом – всё по кругу. Потом он умер, потом родился и отправился на войну. Ничего необычного.

И ещё слава богам, что это всё не изображено на одной картинке сразу!

Я не шучу. Вот вам классический пример: миниатюра, изображающая битву при Креси 1346 г. Это на самом деле комикс! Подробно разбирать не буду, найти всё легко, но здесь мы видим в качестве происходящего якобы одновременно: подход англичан к месту битвы, первоначальную дислокацию, начало сражения, начало отступления французской армии и, наконец, бегство последних оставшихся в живых. 

В общем, если не знать особого отношения средневекового человека к течению времени, то при взгляде на эту миниатюру может случиться взрыв мозга, каковой взрыв и привёл в конечном итоге историческую науку к осознанию того, что для понимания процессов, причин и явлений часто недостаточно знать даты, цифры и имена, и, как итог – к появлению исторической антропологии.

Всех благ.