Из рабочего

Она покидает сад. Ищет Рейнара. Она целенаправленно обходит дом. Останавливается, слыша голоса, мысленно досадуя, что он вновь не один. Досадуя, что вольно или невольно  подслушивает разговор, не предназначенный для ее ушей.

… — Зачем ты приходишь ко мне каждый день? Ты же знаешь, я не хочу тебя видеть! Не хочу! И причина тому проста – ты продался им. Ты прогнулся под них! Под Ордо! Под Рони! Тебе плевать на все, что они натворили! Ты забыл об отце, словно его не существовало! Ты простил! Уходи! Я знать тебя не хочу!

— Я не уйду, Ильман. И ты это знаешь. Знаю, ты не можешь простить мне, что я не мщу. В твоем черно-белом мире, должно быть, только месть может быть правильной. Но месть – это путь в никуда.

— Прекрати! Ты не имеешь права читать мне морали! Ты не голодал, не выживал месяцами с полупустым желудком. Не унижался, не брался за самую грязную и тяжелую работу, ради того, чтобы просто пожрать! Не давился отбросами! Ты жил у Рони на всем готовеньком! Ты не знаешь, что это такое – прятаться по уцелевшим участкам городских коллекторов в сезон проливных дождей, потому что иной крыши над головой недоступно! Четыре года как крыса – по подземельям! Вот что такое путь в никуда! И этот путь не только мой. Ордо обрек на это миллионы. И за это я с удовольствием вцеплюсь ему в горло! И ему и его дорогой доченьке, которая никогда не знала голода.  Не знала, что это такое – быть игрушкой. Товаром… Впрочем, ты никогда не поймешь! Ты не поймешь… Уходи!

— Как ни странно, я понимаю, - голос Рейнара звучит намного тише. – Ты не поверишь, но я понимаю. И Лия… тоже. Блеск шелковых одежд не гарантирует свободы, сытость – счастья. Что такое быть игрушкой в руках Судьбы – она знает не хуже чем ты. Когда Эльяна потребовал плату за свою неоценимую помощь, Ордо был не в том положении чтобы торговаться или выгнать его с планеты. А в плату Эльяна потребовал ее. 

— В жены. 

— В жертву…

— Велика жертва – стать женой молодого богача! Уходи, Рэй. Хватит! Я не хочу тебя видеть! Не хочу с тобой говорить! Уходи!

— Но я уходить не хочу, - спустя долгих несколько секунд звучит ответ. – А выгнать меня ты не сможешь. У меня на этом свете остался лишь один родной человек – мой брат. И хотя я люблю и Дагги и Лию, уважаю Рони и Ордо, брат у меня все же один. 

— Тогда брату придется выбрать. Брата или… - в голосе Ильмана глухая злость. - В этой жизни всегда приходится делать выбор, Рейнар.  И на двух стульях тебе усидеть не удастся. А предатель мне братом быть не может. Уходи!

И в ответ словно туманом стелется тихий, сдержанный, мягкий, обволакивающий голос, качая реальность. И слабнут ноги. И ей приходится прижаться к стене, чтобы устоять на ногах. А уйти теперь она и вовсе не может.

— Может брат скажет брату, кого тот, по его мнению, предал? Может брат подумает и о том, что слишком спешит назвать меня предателем?  Потому что он – не всеведающий. И он не знает того, что знаю я, знает Дагги , что узнал и отец – от того, кто меня пытал – по чьему приказу меня пытали.

Рэй задает эти вопросы совершенно спокойным, ровным голосом. В интонациях ни боли, ни вызова – так может звучать только голос чистого разума.

— Ты прятался по коллекторам, Ильман, - шелестит голос колдуна. – Ты выживал. Тебе пришлось нелегко. И все же я не желал бы тебе моей судьбы – той сытости, о которой ты говоришь. Я остался в живых только чудом. И Дагги – тоже. Но каким-то чудом мы оба выжили. Хотя нас приговорили к смерти. И нас, и отца. И приговорил не Ордо. И уж тем более не Рони.  Они оба – были марионетками в чужих руках.

— Уйди, Рэй, - но голос Ильмана уже не так уверен.  – Уйди. Я не хочу этот бред слушать! Выдумай что-нибудь более правдоподобное…

— Ты не хочешь верить, - откликается Рейнар. – Я бы тоже не захотел. Но ведь ты знаешь…  Ты знаешь как можно направить человека на тот путь, которого он  в здравом разуме не выбирал. Ты знаешь. И я знаю. Я сам приводил в разум омороченных тобой марионеток. И я не хочу, чтобы твоя омраченность  привела тебя к краю обрыва. Потому что твоя жажда мести… - твоя ли она, брат?

И голос Ильмана уже не звенит от гнева, он теряет силу и слабнет. 

— Оставь меня, Рэй.

И только шаги рушат тишину.  Звук неровной походки, да звук открываемых и запираемых дверей. И Рэй – вот он рядом. Устало прислоняется спиной к стене, замечает ее и улыбается ей – все так же устало, но от улыбки на душе становится намного светлее. И уходят они от этих закрытых дверей вдвоем, вместе, рядом. А она отмечает – бисерины пота на лбу юноши, несколько более шаркающую, чем обычно походку, дрожь рук. То, как устало, тяжело он падает на скамью в близлежащем, тенистом уголке сада. Отирает платком лицо, прикладывает платок к носу и быстро прячет. Но она успевает заметить пятнышко крови.

Нет, не просто дался Рейнару этот краткий разговор. Совсем не просто. 

Юноша замечает ее сочувственный взгляд, кивает. 

— С ним сложно. Он – тот еще упрямец, мадам…

— Но ты не должен, - тихо протестует она.

— А если не я, то кто? – Он запрокидывая голову, смотрит в небо. – У кого еще хватит сил достучаться до этого омраченного? Может, у вас? У Ордо? У Лии?  Он никого не хочет слушать.  Он и меня не хочет слушать. Ему сейчас милы лишь те, кто вторит его боли и подкидывает топливо в костер его омраченности, толкая к мести. Боюсь, он сейчас не услышит и Дагги, даже если тот на коленях будет умолять его не трогать  Аториса и Лию.  А я не хочу, мадам, чтобы мой брат сжег себя на костре собственной боли и мести.