Работа писателя с историческими источниками

Источниковедение - дисциплина, которую мог бы преподавать доктор Хаус: все врут. Историк никакие источники не принимает на веру, всегда пытается понять, в каких обстоятельствах и с какой целью создано то или иное свидетельство и извлекает информацию с учетом этого.

Белый и красный террор - тема эмоционально заряженная, с самого начала обросшая разного рода искажениями и фальсификациями. Но это не значит, что с источниками по ней нельзя работать. Можно, только очень аккуратно. Сопоставляя с контекстом и извлекая ровно ту информацию, которая в них действительно содержится.

Вот например что пишет Питирим Сорокин о красном терроре в Архангельске в июне - июле 1918 года:

В Архангельске в это время была настоящая мясорубка. Большевистский комиссар Кедров казнил людей сотнями и даже тысячами. Свои жертвы коммунисты расстреливали, топили или забивали до смерти. Чувствуя, как шатается почва под ногами, они пытались укрепить свои позиции безудержным террором.

Сопоставляем это свидетельство с тем, что нам известно о Советской власти в Архангельске в этот период: она держится на соплях, мобилизация в Красную армию проваливается, в уездах идут бои с нежелающими мобилизовываться, и основные силы брошены туда. В самом Архангельске большевиков остается полтора землекопа. В центр идут телеграммы "применять террор сил нет". Возможен ли описанный Сорокиным террор в таких условиях? Весьма маловероятно. Однако свидетельство у нас есть. Какую мы можем извлечь из него информацию? "Питирим Сорокин распространял сведения о разгуле красного террора". Для художки допустимо чуть расширить: "В среде сочувствующей белым интеллигенции ходили слухи о разгуле красного террора". Мы тут не будем делать вывод, были это заведомо ложные слухи, добросовестное заблуждение или все же некая интерпретация реальных событий. Как источник сведений о собственно красном терроре это свидетельство вряд ли может быть использовано; слишком уж плохо бьется с историческим контекстом.

Посмотрим на свидетельства о белом терроре на Севере. Самое известное из них - "Записки заключенного" Павла Рассказова об ужасах концлагеря, устроенного интервентами на острове Мудьюг. Можем ли мы доверять тому, что там написано? Рассказов умер в 1922 году, а книга издана в 1928. Есть в этой истории и внутреннее противоречие: с одной стороны, нам описывают истощенных узников концлагеря, с другой, они совершают побег и пробираются через тайгу чуть ли не тыщу километров. Это вызывает разумные сомнения.

Посмотрим на исторический контекст. У нас конечно слово "концлагерь" ассоциируется с хтоническим ужасом - во многом благодаря свидетельствам о других концлагерях другой эпохи - тоже по меньшей мере отчасти мифологизированным. Но вообще лагеря для военнопленных и интернированных были обычной практикой в ПМВ. Обязательно ли для них характерен садизм руководства и осознанное истребление людей? Совсем не обязательно. Было ли это все на Мудьюге? По Рассказову выходит, что было, но я не считаю это свидетельство заслуживающим доверия. Можно сделать вывод, что в конце двадцатых конструировался инфернальный образ интервенции на Севере вообще и концлагеря на Мудьюге в частности. Это, впрочем, не значит, что зверств на Мудьюге на самом деле не было; но и не значит, что они были.

Интересный момент: даже если конкретный свидетель лжет, из этого не следует, что того, о чем он лжет, на самом деле не было. И Сорокин, и Рассказов (ну или кто там писал от его имени) могут сообщать неправду; из этого не следует, что красного или белого террора в этом месте и времени не было, или что они не были чудовищны. Мифологизация - такое дело.

Но как, спросите вы, нам писать книжки по мотивам исторических событий, раз верить нельзя никому? (Даже себе, мне - можно) Кое-кому в некоторые моменты можно на самом деле, хотя, конечно, с оговорками. Например, сюжет кульминационной главы "Белого севера" я взяла из воспоминаний одного белого офицера. Штука в том, что там описан чрезвычайно тяжелый и неприятный эпизод; при этом автор прямым текстом называет свое поведение в этой ситуации оправданным. И вот это говорит нам о многом. Мемуары писались в эмиграции, явно не под дулом чекистского маузера, автор еще тогда строил карьеру и причин очернять себя у него не было.

Вообще огромная конечно ответственность на тех, кто пишет художку, пусть даже сколь угодно развлекательную, про тяжелые моменты русской истории. Здесь столько зависит от интерпретаций, от эмоциональных акцентов, от художественного осмысления. О моих книгах примерно одинаково часто говорят, что их нельзя читать, потому что автор за красных, и что их нельзя читать, потому что автор за белых. Хотите верьте, хотите нет, но автор за народ, разделенный трагическими событиями, и за то, чтобы такое не повторялось.

Я не первый день в интернете и знаю, что в комментариях, пока модераторы их не закроют, появятся эмоционально заряженные суждения о красных и о белых, а также, вероятно, о личности автора. Прошу не обижаться, но беседы в таком ключе я, как правило, не поддерживаю, мне это не интересно. Мне интересна родная история во всей ее сложности, а не вырванные из контекста оценки. Надеюсь, не только мне ) для таких людей и пишу.