Взгляд, который обжигает
Автор: Гилберт СавьеУвидел утром в ленте запись Елены Станиславовой на тему "любовь и овцы", и был там чудесный отрывок про поцелуй. Впрочем, заинтересовал этот отрывок не поцелуем, а описанием удивительного ощущения, когда взгляд говорит больше, чем тысяча слов. Он и приковывает, и обжигает, и пугает, и манит, в общем, все сложно. А что, влюбленность - она такая.
Конечно же, не мог пройти мимо этой темы, у меня целая куча такого-всякого, потому предложил Елене сделать из этого поста флешмоб. Тема редкая и точно никогда не всплывала.
Неожиданно мужчина дернул во сне головой и открыл глаза. Девушка не успела отвести свои, но, кажется, он ее даже не заметил. Поправив очки, пальцами помассировал шею справа.
— Прости, я задремал. День выдался слишком насыщенный. Сколько сейчас уже? — он достал из кармана часы. — Начало третьего. Ну, завтра хотя бы суббота, это радует. Значит, Сесиль еще не приехала. Пора бы уже.
Наконец, он посмотрел на Эрику.
— Ты что, даже не попыталась убежать? Дверь открыта.
— Мне некуда бежать, мсье. Да это и бессмысленно, вы все равно меня найдете, и будет только хуже.
— Хм… Ты правильно рассуждаешь.
Он замолчал и просто смотрел на нее. Эрике вновь стало не по себе. Она опустила голову почти к коленям и спрятала лицо в ладонях.
— Простите, мсье, я не могу.
Девушка услышала, как заскрипело кресло, отпуская хозяина. Услышала его шаги — слева, сзади, все дальше. Видимо, мужчина отошел к окну и смотрел вниз, на улицу.
***
— Ну, Эрика, до встречи.
Мужчина направился к выходу, девушка вышла в прихожую вслед за ним.
— Мсье…
— Да? — Гиллис обернулся к ней, уже будучи у дверей.
Девушка опустила голову, глядя на свои ладони, пальцы нервно теребили друг друга. Она не знала, что ей сказать — попрощаться ли? поблагодарить ли за свое освобождение? молить ли о том, чтобы он отказался от того, что предлагал ей, в обмен на… она не знала на что? сказать ли, что она еще боится, но постарается научиться доверять ему?..
Ее размышление прервала его ладонь, поднимающая ее за подбородок. Мужчина стоял совсем рядом, она не услышала, как он приблизился. Долгий, напряженный взгляд глаза в глаза. Он поднял руку и скользнул по ее волосам кончиками пальцев. Затем пальцы ласково пробежали по щеке. Быстрое, уверенное движение — и вот уже его рука сжала ее плечи, а его губы обхватили ее. Эрика хотела дернуться, высвободиться — и не смогла. У нее перехватило дыхание. Короткий приступ паники — и вот, ее ноги словно перестали слушаться, в груди что-то затрепетало, а сердце забилось сильнее. Снова страх, снова наворачивающиеся слезы? У нее закружилась голова, и глаза закрылись сами собой. Дрожь поднималась волнами, теплая, отдающая в шее и затылке. Она хотела вырваться и убежать, но у нее не было на это сил.
Наконец, мужчина выпустил ее из своих рук. Покачнувшись, она осталась стоять на месте, но глаза поднять на него не смела.
— Напомню, на всякий случай: из квартиры тебе выходить нельзя. Если тебе что-то понадобится — скажешь Мари, если нужно что-то срочно передать мне — опять же, скажешь Мари, или напишешь, она передаст записку извозчиком или жандармом. Я зайду на днях. Чувствуй себя, как дома. Собственно, ты и есть дома. Доброй ночи.
Дверь за ним закрылась, в замочной скважине щелкнул ключ. Девушка нашла в себе силы, чтобы добежать до кресла и рухнуть на колени перед ним, зарывшись лицом в подушки. Страшно, стыдно, жутко, жутко… Внутри все переворачивалось, словно вытягивая жилы от колотящегося сердца вниз, вдоль ребер, к солнечному сплетению. Дышать было нечем.
***
— Что же ты читала?
— Монтеня, мсье.
— Монтеня…
— Да, мсье.
— Странный выбор. Может быть, выбрать тебе что-нибудь попроще, какой-нибудь роман?
— Может быть, потом, мсье, я хочу дочитать эту.
— Вот как…
Его взгляд сфокусировался, словно вынырнул из пучины на поверхность. Мужчина молча и не моргая смотрел на нее. Сейчас, при дневном свете, когда блики не скрывали его глаз, Эрика рассмотрела их. Они были зеленые, как у змеи. Она и сама перестала моргать, застыла, словно загипнотизированная. Голова кружилась. Эрика почувствовала, что больше не в состоянии смотреть ему в глаза, как неожиданно раздался стук, и в дверь вошла горничная с подносом: дымящийся кофе, сливки, сладости. Мужчина перевел взгляд, чтобы отпустить Мари. Невыразимое облегчение!
— Сахар, сливки?
— Да, спасибо, мсье.
Осторожно пить горячий кофе — прекрасный способ избежать зрительного контакта.
Тихо поскрипывали рессоры. Пейзаж за окнами, залитый мягким светом то и дело скрывающегося за перемежающимся облаками солнца, мягко покачивался не в такт уверенному перезвону копыт лошадей по булыжной мостовой. Последние приготовления остались за закрытыми дверями особняка де Савиньи, последние советы прозвучат здесь и сейчас.
Вчерашнее наваждение не скрылось, не растворилось с первыми лучами солнца, не осталось воспоминанием, удовлетворенным его жаркими фантазиями, но Гиллису удалось взять себя в руки и посвятить все утро подготовке к визиту. Они сумели обсудить и сам прием, и прочитанное вчера, отрепетировать заученные движения, но сейчас, за опущенными занавесками, сидя на мягких сидениях маленькой закрытой кабинки почти вплотную — перышку не упасть — Гиллис не мог противиться мыслям-видениям, настырно лезущим в голову. Вот она сидит на его коленях, сжимая их своими бедрами, такая податливая, жаждущая, доступная; вот — едва-едва прогибается в пояснице навстречу поцелую, как истомленный инстинктом зверь, открывая свое самое уязвимое место — живот, — упираясь затылком в войлоком смягченную спинку диванчика с плюшевой обивкой и невольно отрывая от нее уголки лопаток; вот ее коленочки импульсивно сжимаются, пытаясь спрятать от ласковой и настойчивой ладони сокровенное, но такое доступное по причине бескомпромиссно худеньких ножек.
Гиллис выдохнул и резко отдернул занавеску, впуская в полумрак экипажа теплый свет холодного январского дня. Нельзя предаваться фантазиям о гибкой спине, узких бедрах и маленьких упругих ягодицах, когда его разум должен быть холоден и внимателен.
«Нельзя, не здесь, не сейчас», — твердил мозг, запрещая сердцу биться быстрее.
— В фойе должно быть зеркало. Непременно нужно остановиться и осмотреть себя, поправить одежду, прическу. Сделать это можно только один единственный раз: больше в зеркала смотреться нельзя, даже если они будут повсюду. Это одно из главных правил этикета на приемах и балах, — окончательно отогнав от себя сладкие грезы, бесцветно начал последние напутствия Гиллис.
— Да, дядя.
— Зато в зеркала не возбраняется наблюдать за кем угодно, только незаметно.
— Хорошо.
— Личные вопросы недопустимы, ты не должна отвечать на них. Исключение из этого правила — хозяева дома, да и они вряд ли спросят у тебя что-то личное. Если кому-то вздумается обратиться к тебе, можешь смерить наглеца высокомерным взглядом и отойти в сторону. Судья и его жена — единственные, с кем тебе можно будет общаться и от кого отходить не стоит. Ариан можно доверять почти во всем, в пределах придуманной нами легенды, больше доверять нельзя никому, ты поняла меня?
— Да, дядя.
— Если обстоятельства будут требовать от тебя перемещений по дому — ходи только с ней, скажи ей, что дядя так велел.
— Я поняла.
— Говорить можно обо всем и ни о чем конкретно — обсуждать погоду, новости дня, литературу, политику. Хм… — Гиллис запнулся на мгновение, поняв, что из вышеперечисленного девочка могла безбоязненно говорить только о погоде. — В общем, думай быстро, но все же думай перед тем как что-то сказать, чтобы не выдать себя.
— Угу, — кивнула девушка.
— И не смотри мне прямо в глаза, даже если я на тебя буду смотреть. Мгновение — и тут же отведи взгляд в другую сторону. Это важно.
— Хорошо, дядя.
Гиллис тяжело вздохнул: если раньше только девочка могла выдать взглядом свою влюбленность, то теперь, глядя в ее глаза, он сам может утонуть в нем, а это категорически недопустимо.
— Не забудь, все будут смотреть на тебя. Постарайся не обращать на это внимания, вскинь подбородок и гляди на всех свысока или же сквозь них, будто они прозрачные. Как раз лишний повод вспомнить про осанку. Запомни: их нет, есть только ты и твоя цель.
— Да, дядя.
— Знай себе цену, ничего не бойся, и если вдруг допустишь какую-то ошибку, сделай вид, что так было задумано.
— Да, дядя.
— Подъезжаем, — обронил Гиллис, посмотрев в окно, и совсем тихо добавил: — Ну, смотри в оба.
Напоследок — будто бы совершенно невинный ободряющий жест перед предстоящим — не глядя накрыл ладонь девушки своей и мягко сжал, словно маленькую птичку, замершую, уложившую головку на грудь, и машинально подумал о том, что, одеваясь после утренней ванны, забыл надеть яшмовый медальон Шамиран. Зато он идет не один. Да и чем ему может помочь невзрачный маленький камушек в форме птички? Ничем, обычная суеверная предосторожность. А вот записку, написанную Жозе, он зачем-то положил в карман.
Выпускать руку Эрики не хотелось. Стиснув ее напоследок чуть сильнее, словно прощаясь, он с удивлением и радостью почувствовал робкое пожатие в ответ, отчего кровь в жилах забурлила и вспенилась. Острое и неутоленное желание, трепещущее исступлением в кончиках пальцев, жаждущих почувствовать как девочка вздрагивает под ними от страха и возбуждения, смешанных в равных пропорциях, словно на весах дьявольского аптекаря — было подобно сладкому, пагубному зелью, переполняющему его до самых краев.
