Немного текста

— Я от вас не отстану, господин Да-Деган, - говорит она. – Я вас не брошу. И вообще, так просто вы от меня не отделаетесь.

Она ставит на стол напротив него чашечку ароматного свежего бульона – капельки жира, что жемчужинки. Она подвигает к нему свежайший, еще горячий хлеб.

Она сама не может удержаться, чтобы не отщипнуть от одного из кусков этого хлеба корочку и не отправить ее в рот. 

— Ешьте, Дагги, ешьте, - просит она. – Вы ведь мне не откажете в такой малости – разделить со мной трапезу?

— Зачем вы приехали, мадам? – спрашивает он. – У вас кончились деньги? Я ведь могу предположить сколько в  последнее время вы потратили. Весь выигрыш пустили по ветру?

Раньше бы она обиделась – теперь смеется. 

— До последней монетки, - говорит, ничуть не смущаясь. – Вы ешьте, о делах поговорим потом.

Она смотрит как он вертит в руках столовые приборы, как словно нехотя, понемногу начинает есть. И как отставляет в сторону едва тронутый бульон. 

— Не могу, - говорит. – Просто не могу.  Вы простите, мадам, мне плохо. А еще дела… И за этот провал у Та-Аббас с меня еще спросят. 

— Тень? – серьезно спрашивает она.

— Или Император. Плохой вышел из меня талисман.

— Своевольный, - она улыбается. А потом просит. – Поцелуйте меня. Поцелуйте на счастье. Поцелуйте как в тот вечер, когда получили эту проклятую Гильдию. Или сегодня вы сами недостаточно пьяны для этого?

Она видит как он вдруг краснеет. Смущается, отводит взгляд.

— Мадам, зачем? – шепчет тихо. – Вы простите меня за ту ночь… Я, видимо, действительно, был слишком пьян. Заигрался с Судьбой. Это случается…

И снова как несколько часов назад она прикрывает ему пальцами рот. 

— Молчите. Не нужно извинений. Просто сначала выслушайте меня… Я в тот вечер еще не видела Эрмэ. Не знала – каков Император. Не знала, что нельзя бояться теней. Я понятия не имела, чего страшитесь вы. Что толкнуло вас на тот отчаянный шаг.  Вы не были мне неприятны. Я как капризный ребенок ревела из-за отсутствия выбора. Не понимала, что и у вас его, в сущности, нет. Мы не поняли друг друга. Наделали ошибок. Но еще тогда, в то утро я знала, что была бы не против ту ночь повторить. Если бы мне дали выбор… Вы, конечно, можете меня выгнать… Можете даже утопить. Но это – мой выбор – прийти и сказать вам об этом. Я люблю вас. Любила всегда. С малолетства. С девчонок.  Еще до того, как встретила Доэла.

Он мотает головой, он пытается сопротивляться.

— А как же Арвид, мадам? – напоминает совеем тихо. – Всего что было – не отменить. Вы уже его выбрали. И он – вас. А потом тот ужин. Вы и Тень… Таганага вас принудил?

Она мотает головой, поднимается на ноги. Спрашивает:

— Я слишком лигийка для вас? Слишком ветрена и неверна? У меня было слишком много мужчин? Доэл, Арвид, Император, Тень, вы… Прибавьте к этому количеству еще пяток любовников, которые у меня были, пока я и Доэл… пока мы были вместе. Да, Дагги, меня нельзя назвать верной женой. И Доэл знал о моих мужчинах. Просто жизнь – такая штука, в ней не бывает просто… Я не знаю каким чудом я выносила Дона. У меня до этого ребенка и после – двенадцать выкидышей и три замершие беременности. Мне говорили и не раз, что без шансов – мне, хоть однажды, родить ребенка. Мне повезло. Мой сын – чудо, которые иногда все же случаются. Но одного чуда мне мало. Слишком мало… Медики пытались до меня достучаться. Остановить. Уговорить. Донести, что так  бывает. Просто мы все, рэане, однажды давным-давно были слишком малочисленной общностью. Мы прошли через бутылочное горлышко через которое не проходил в Лиге больше никто и никогда. В некоторых женщинах нашей расы – фатальная программа – результат последствия скрещивания поколений со слишком малым генетическим разнообразием.  Нам просто не дано – выносить.  Наши мальчишки  нюхом чувствуют это и тянутся – к ирдалийкам, ольшанийкам, лакэми. И рэанские девушки тоже стараются избегать чистокровных рэан. Я хотела второго ребенка… И Доэл не стал меня осуждать. Вы не знаете, как я любила его, но мне нужно было просто его отпустить. Давно.  Я его и себя мучила. Я нас обоих мучила, как оказалось.

Она замолчала, пытаясь вспомнить, как это – дышать. Смотрела за окно – на небосвод – яркую, слепящую синь, белизну облаков, зелень и охру склонов. Кусала губы. 

— Дагги, - проговорила вдруг, – неужели вы не понимаете, этот ребенок, пусть от Императора – для меня не несчастье. Тень сказал – я его выношу…

— Вы верите тени?

Она невольно посмотрела на запястье. Коснулась пальцами другой руки кожи – где в нее впиталась маслянистая тяжелая жидкость. 

— Нет причин не верить. 

— Зелье?

— Да. Я готова была за одно обещание душу продать. Что в сравнении с этим его просьба – подыграть, устроив для вас тот спектакль? Просьба после того как. Все о чем я в своей жизни я мечтала – от него я уже получила. И я ненавидела вас в тот миг. Всей душой ненавидела. Но это прошло. И если когда-нибудь мы с Арвидом еще встретимся, поверьте, я решу наши с ним проблемы сама.

— Мадам…

— Вам жаль для меня поцелуя?

И отчего-то вновь – как когда-то давно, ощущение сложного, очень сложного танца – десятки переходов, сотни фигур, и танцуется он не на теплом паркете, а на холодном и невероятно скользком льду. И каждый шаг может привести к падению. Они как кометы в космосе – могут пронестись одна мимо другой, лишь  слегка соприкоснувшись  хвостами. 

— Дагги, - шепчет она. – Я прошу у вас прощения за все, а за тот вечер – особенно. За то, что ловила отраженья в зеркалах -  свое в руках Тени и ваше, и наслаждалась вашей болью. Я, должно быть, обезумела. Мне казалось, то что я творю – оно поможет мне, вытянет яд, что мне станет легче. Но это так не работает. Я не должна была уезжать тогда. Не должна была позволить Тени увести меня. Но своя боль ослепляет – другой уже не сочувствуешь. А истинный смысл происходящего – весь полный смысл, он становится понятен позже, потом. Однако, в тот вечер я поняла, что вы меня любите. Если бы только знали, насколько мне жаль… 

Дали Небесные! Как же страшно, как больно – что он встанет, улыбнется. Что скажет – он не в состоянии ей простить. Что он не хочет видеть ее. 

А он молчит. И только дрожат губы – словно он вот-вот расхохочется. Над ней – разумеется, а над кем же еще?

— Дагги…

Не осмелиться произнести вслух – только подумать. Бояться, что он уйдет сейчас с это предельно честного разговора – эта честность порой что нож, так сильно ранит. Бояться, что он скажет ей – ему уже все равно.

А он молчит. Молчит и молчит… Но хоть не смеется. Он к ней подходит. 

— Почему вы говорите это все мне, мадам? 

И улыбается она – вымученной усталой улыбкой. Выдыхает устало и тяжело.

— Между нами было слишком много обмана. Личных страхов, недопонимания, неверно истолкованных умолчаний. Мы не видели друг друга – настоящими. Мне кажется, нам обоим давно стоило перестать врать – и другим, и самим себе. У нас просто нет другого выхода. Я не хочу этой лжи. И я понимаю – я не оставлю вас наедине с тем, что вас мучает. Не смогу уйти. Чтобы избавиться от меня – вам придется меня убить. Как советовал Катаки – мешок на голову и на дно…

А потом она улыбается снова, делает шаг, прижимаясь к головой к его груди. 

— Я люблю вас…

… Я люблю вас…

Какое же это безумие. В сумасшедшем водовороте движения на неистовых скоростях мимо друг друга несутся галактики, звезды, планеты… И лишь двум песчинкам почему-то нужно остановиться, вырвавшись из потока, притянуться друг к другу.  Чтобы единым целым – дальше, навсегда… Навсегда, покуда не ослабнет сила неистового этого притяжения. Но песчинки – не звезды. Им и мгновение звезд – навсегда. Звезды в своем движении не заметят их – этих, выпавших из потока песчинок. 

«Я люблю вас»…

Я люблю…  Повторять это мысленно, повторять это вслух, повторять, безмолвно крича в высокое небо. Царапать старый изржавленый доспех душевной брони голыми пальцами. Исколоть все руки до крови – но не отступиться. 

«Я люблю вас, Дагги Раттера, люблю…»