И снова о Мюнхгаузене…

      Ну, просто снова посмотрел. Даже не весь фильм — отрывок. А вообще это какая-то магия... второй раз нарываюсь на этот фильм, начиная с момента, когда Марту запихивают в карету, и баронесса начинает её убеждать солгать. И Марта говорит совершенно потрясающую фразу:

     «Неужели вам надо убить человека, чтобы убедиться, что он живой?»

     Не понимаю людей... тех, кто этот фильм не любит, поскольку считают, что он «затянут». И вообще не любят Янковского.

     Ну при чем тут Янковский?!

     Наверное, я ненормальный: я не вижу Янковского, я вижу Мюнхгаузена. Когда я смотрю фильм, я вообще не вижу актеров. Где-то на бэграунде есть информация, что они есть, — но мне это абсолютно не важно. Эта информация так же не имеет отношения к восприятию фильма, как состав воздуха — к тому, что я постоянно дышу.

     Как-то так...

     «Затянуто»... тоже всегда заставляло недоумевать. А кто придумал правило, что какие-то события в жизни людей должны происходить всегда стремительно, и показывать их надо парой минут на экране, а описывать одним абзацем на книгу, — а есть и «длинные» события, имеющие законное право на полчаса экранного времени и двадцать страниц?

     Взять ту же любовь дружбу. Её возникновение (особенно во всей текущей куче фэнтезийных историй) принято описывать в стиле «они встретились, выпили, подружились навеки». Или они встретились (двое существ, абсолютно разных по возрасту, воспитанию, сословию и зачастую расе), обменялись парой слов (желательно у костра, а ещё лучше, чтобы в сюжете фигурировала фляжка доброго эля, пива или виски, обязательно доброго, злой эль — уже не то) — и вот они уже друзья до гробовой доски, они прикрывают спины друг друга в бою, они отважно кидаются жертвовать собою, дабы Друг Жил, Ничего Не Жаль Ради Друга.

     Моя хрупкая детская психика в возрасте примерно 11 лет была сражена наповал описанием Рождения Дружбы у известного писателя Крапивина. Дословно я, конечно, не помню, но суть следующая: идет по улице мальчик лет десяти, видит другого мальчика (незнакомого), они встречаются глазами... Стоп-кадр. Великая Дружба Родилась. Дальше герои друг за друга в огонь и в воду, на пытки и смерть в прямом смысле слова. Причём, судя по содержанию книги, они даже и не особо много разговаривали. Слово здесь, понимающее молчание там, и коллективный взгляд на волшебные картины, которые рисуют в небе облака.

     Героям Крапивина было столько же лет, сколько мне, они тоже были одиночками, фантазерами и мечтателями, непонятыми ни сверстниками, ни взрослыми — поэтому я любил эти книги (тогда дефицитные и мало публикуемые) и в 10-12 лет не особо вдумывался — просто завидовал, что с этими героями случилось такое чудо — Друг. Один взгляд в глаза — и Чудо Свершилось, да.

     Похоже на ритуал запечатывания или что-то в этом роде... Дети, не смотрите в глаза вон тому мальчику — он колдун, он вас зачарует. Ах да, и ещё (судя по авторитетным источникам) таким свойством обладают взгляды вампиров. Он посмотрел, поймал твой взгляд — и опаньки, ты уже в его власти. Мирным послушным теленком идешь на водопой на кормежку вампира.

     Нет, я не дебил, я понимал — это сказка. Хотя в историях Крапивина иногда «сказочность» очень условна — волшебство как таковое отсутствует, просто иногда случаются очень удачные совпадения, а точнее — героям попадаются очень нетипичные люди. Например, крайне интеллигентная и даже аристократичная бабуля в несовременном наряде, курящая сигары (или могла бы, но в продаже только Беломор), отлично разбирающаяся в оснастке парусных судов и с полувзгляда понимающая душу и сердце 10-летнего героя, разбившего ей мячом форточку.

     Опять же, пересказ губит книжки, а уж пересказ ироничный — тем более; и если вы и правда хотите понять, как пишет Крапивин, его надо читать (кстати, один из очень немногих русских писателей, крайне популярных в Японии).

     Но это самое «взгляд в глаза — и вот она дружба» меня зацепило. Ну не бывает так. Даже для сказки это слишком. В детстве мне от этого просто было как-то неуютно — а вот сейчас я дорос до идеи, что вообще-то это штука вредная.

     Угу-угу, портит детей.

     Нет, вообще, конечно, чтение книг такого уровня детям вроде бы только на пользу. Особенно современным детям, которые, кажется, вообще читать не обучены. А уж думать — тем более. Но я так устал постоянно ориентироваться на дебилов — давайте условимся, что я дальше говорю о детях (и взрослых) с наличием интеллекта и в принципе знающих, что такое книжка и как её потреблять внутрь. И зачем.

     Ну уж раз пошла такая пьянка, что японское аниме и сериал «Winx» портят детей, — отчего бы не поговорить о порче детей книгами знаменитых русских писателей...

     Ведь не бывает в жизни этого самого «встретились глазами — подружились». Я и в любовь такого типа не особенно верю: влечение от одного взгляда может возникнуть, и страсть может вспыхнуть... но будет ли то любовь? Кстати о птичках: а вы уверены, что брак Ромео и Джульетты был бы счастливым? Их чувства распалял запрет. Вообще любая преграда разжигает, так человек устроен. Плюс ребята были совсем юные: ему 17, ей вообще 14... Но где гарантия, что «пламенная страсть» не угасла бы так же внезапно, как и родилась, если бы преград не было? И тем более — что два человека за сорок всё ещё любили бы друг друга?

     Меня снова выносит на Мюнхгаузена... на их отношения с Мартой. Многолетние отношения... и все-таки — конфликты, всё-таки — непонимание, всё-таки пусть ненамеренное, через боль, но предательство... и я не только о Марте, которую шантажировали и которая хотела его спасти, — а он разве не предавал её? Нет, он её любил. Но он был не только любящим мужчиной — он был бароном Мюнхгаузеном. Оставаясь собою, он невольно предавал... не любовь, но любимую. И сам от этого страдал. И не мог иначе.

     Вот так тоже бывает. И даже — именно так и бывает чаще всего... Затянуто, скучновато, правда? Реальная жизнь — она такая скучноватая штука... ни погонь, ни фаерболлов, ни лихих дуэлянтов, убивающих весело и с жизнерадостным смехом (и так же весело отрубающих головы женщинам)... реальная жизнь — она не похожа на лихо закрученные усы, гармонирующие с так же лихо закрученным пером на шляпе. Затянутая она. Сближение с любимой — годы... постижение себя — десятилетия. И за возможность подбивать уток не глядя, чтобы тушка падала прямо на тарелку через каминную трубу, надо платить свободой, достоинством, гордостью... об уважении окружающих и вовсе молчу.

     Вот так всё затянуто... и запущено...

     Неинтересно. Безнадежные, отчаянные глаза Марты. Его молчание и кривоватая улыбка. Взгляды в доме — и потом взгляды сквозь решетку, а много ли поменялось? Ничего... Но в то же время — двое тихо скользят по камням пустынного двора тюрьмы... рядом, вместе. Говоря без слов — понимают. Понимая — остаются по разные стороны решетки.

     Затянуто, господа. Живости, живости не хватает. Сократить, урезать, добавить поцелуйчик, крупным планом, кадр на грудь, да, грудь ей там малек обнажите, а то зритель заскучает. И харе молчать — дуэль уже давайте! И погоню!!! Под бодрый музончик. Где у нас погоня?! Как это — по сюжету не полагается?! Да вы спятили, милейший, это снимать кино без погони не полагается!!! Каскадеры в шляпах с перьями, на коней и живенько, живенько, погнали!!!

     А чего это он столько смотрит и молчит? Ах, он не просто молчит, а улыбается? Режиссер, вы в своем уме? Нафиг зрителю смотреть, как он улыбается, пусть врагов мочит! Шпагой. У него враги есть? Прекрасн... Что значит — врагов нет, поскольку его «враги» — приземлённость и обывательский страх перед необычным и непонятным? Режиссер, вам надо к невропатологу. И отдохнуть на пляже, пивка попить. С воблой. И поменьше думать, а лучше вообще не думать. Зрителю не надо ваших философий, зрителю экшн нужен!!! Дуэли! Прыжки с балконов! Аццкая страсть под луной! Лязг стали о сталь и шпор с копытами о брусчатку! А он у вас всё по лестницам ходит, да смотрит, да слова говорит непонятственные. Это ж зрителю думать придется?! Нет, режиссер, вам определенно надо в отпуск.

     А зачем он в финале так долго торчит возле пушки, опять куда-то смотрит и опять о чем-то говорит?! Э, я не понял — так он летит или не летит? А как летит, покажете? Хэппи-энд, все счастливы, поцелуй крупным кадром? Или он погиб, труп в луже крови, рядом рыдающая подруга, разорванное кружево и слезы крупным кадром? КАК не покажете?! КАК не полетит?! Это он просто куда-то там лезет?! И всё?!

     Режиссер, вам надо не в отпуск, вам надо к психиатру. А пока попейте валерьянки. Нет, лучше дайте сюда валерьянку, я сам выпью. Вы что?! Зрителю ведь ОПЯТЬ думать придется!!! В финале! А зритель и так за весь фильм устал думать, вы прикиньте, два часа думать без передышки, бедный зритель!

     Не покатит. Сценарий переписать, всё переделать. Затянуто, батенька, затянуто!..

     Нет, не выходит из меня писателя постов на тему «Того самого Мюнхгаузена»...

     И о чем я там? Ах да... о дружбе.

     Мне всегда казалось, что сближение напоминает сборку паззла... или лучше — починку сложного механизма. Или проще — ключ... вы видели, как мастер вытачивает копию вашего ключа? Если посмотреть — ключ в точности такой, как надо. Но когда сравниваешь с образцом, а тем более — когда пытаешься отпереть замок, сразу «вылезают» крошечные шероховатости, несовпадения — и хоть они мелкие, но замок не откроется, и снова мастер кропотливо возится с токарным станком...

     Когда двое сближаются, чаще всего это происходит так: найдены «точки соприкосновения» — общие взгляды, общие интересы, одна и та же любимая музыка, книга, актриса, марка автомобиля, порода собаки... И осознав эту «общность», люди тянутся друг к другу. Это ещё не дружба — это знакомство, это собеседник. Бывает так, что сближает вас общее дело — работа, хобби, поход, покорение вершины, игра в одной спортивной команде... Это ещё не дружба — это товарищество.

     Дружба возникает, когда к этому добавляется тепло. Иррациональное «мне с ним приятно». Болтать, провести свободное время, попить пива, просто помолчать... Приятно, даже если не обязательно, и более того — у тебя дела, а ты вот тут, с другом. А потом — так же иррационально — ты понимаешь, что проблемы этого чужого человека тебя тревожат, что его успехи тебя радуют (даже когда тебе самому хреново), что когда он куда-то пропадает с твоего горизонта — тебе становится холодно и одиноко (даже если тебя есть кому согреть холодной ночью). А потом приходит ещё более иррациональное осознание, что для этого человека ты готов чем-то пожертвовать. Просто потому, что ему это надо. И никакой компенсации. А иногда ты отдаешь нечто очень важное для тебя... скрипишь зубами, материшь судьбу (а иногда и его, и себя-дурака) — но отдаешь, потому что иначе никак, потому что это — друг.

     И не надо пошлых мыслей... да, это любовь. В ней нет физического влечения — но во многих видах любви его нет: братья и сёстры, дети и родители... Друг — это, по сути, брат, который связан с тобою узами не крови, а души. Или сестра, неважно. Но если ты не можешь сказать, что любишь этого человека, — тогда это не друг. Есть такое отличное слово — «приятель». Приятный для тебя. Люди постоянно путают друзей (особенных, немногих, любимых) и многочисленных приятелей...

     Но это превращение знакомого, товарища, приятеля — в друга... оно похоже на вытачивание ключа. Пока вы не сблизились на некое «расстояние Икс» — вам кажется, что вы просто «близнецы» и идеально понимаете друг друга. Но вот эта граница близости пересечена — и выползают все шероховатости, все нестыковки... там, где в замке бороздка, — ключу не хватает нужного выступа... или он есть, но чуточку другой формы — и уже вы «не вписываетесь», уже в отношениях пробуксовка, разлад.

     То же самое в любви... в той ее части, которая начинается утром, когда вы (с сожалением) выползаете из постели, и надо жить дальше. Любовь при свете дня — это дружба и есть... и найти этот незримый контакт душ, «вписать» их друг в друга, добиться, чтобы каждый выступ попал в свой паз — этому, увы, ваша бурная ночь не поможет...

     Потому что в любви (с бурными ночами или без оных) вам не удастся остаться абсолютно тем, каким вы были до этого сближения. Это цена за возможность быть кому-то другом. Цена за любовь. Это мало кто понимает сразу, и, наверное, многие и потом не понимают, а может, не хотят себе в этом признаваться... не хотят платить.

     Вообще людь — забавное зверушко. Он постоянно кричит о свободе — но если прислушаться к его крикам, то свободу людь понимает так: «я делаю, что хочу, а вы мне не мешайте!»

     А если ты, людь, хочешь того же самого, что и вот тот в очках, а билет всего один остался?

     Такой простой вопрос к желателям свободы.

     Еще забавнее — когда с одной стороны наш очень свободный людь, а с другой — амбал с пушкой, чье понятие о свободе выражается короткой фразой «гони кошелек, мобилу и ключ от тачки». И это вам ещё повезло, если у амбала нет более экзотических пожеланий.

     Но он ведь тоже желает свободы. А вы его ограничиваете.

     Мы не свободны никогда. Мы не свободны от рождения — нам навязали генотип, страну, национальность, культуру, традиции, язык, имя и во многом характер. Нам навязали тех людей, от которых мы зависим в самый уязвимый период своей жизни, и мы от этих людей и всего, что они с нами и из нас сотворили, никогда не освободимся. Мы никогда не свободны от своих снов, от своих странных желаний, от тьмы своего подсознания. От родной полиции, паспортного стола, заборов вокруг частных садов и виз при въезде-выезде. Мы никогда не свободны от жары, мороза и дождя, от тошнотворного скрежетанья за окном, тупости большинства окружающих, слишком громкой музыки соседей, характеров своих родных, пробок на дорогах и смерти.

     Свобода — штука крайне относительная... по сути, это миф, иллюзия. Выдумка для облегчения жизни подросших детей... жизнь-то не шоколадная, так надо ж чем-то подсластить.

     С другой стороны — свобода, конечно, существует. Свобода личного духовного выбора. Иногда вам разрешено выбрать на развилке у камня одну из трех дорог (и не факт, что возможность выбирать вас порадует). Иногда дорога у вас одна — но вы можете выбрать, с кем и как идти по ней. Как минимум — вы можете выбрать, идти ли со злобно нахмуренным лбом, уставясь под ноги, — или насвистывать, оглядываясь по сторонам, — или смотреть на горизонт и в небо... Этой свободы никто у вас не отнимет — кроме вас самих.

     Но никто не сказал, что за это не придется платить.

     Между прочим, смотрящему в небо очень просто налететь на камень или переломать ноги в незамеченной рытвине или канаве. Не говоря о том, что пока ваш взор устремлен к звёздам, кто-то запросто может натянуть поперек дороги прочную веревку.

     Выбор, всего лишь ваш собственный выбор, господа... Они вам нужны, эти облака, очертания гор и звёзды? Смотреть под ноги — безопасно... до того момента, пока не окажется, что прямо над вами завис прилетевший с тех самых гор дракон. Зубастый и голодный. А вокруг вас — компания несимпатичных личностей с кастетами, подобравшихся, пока вы прилежно пялились в землю, обходя лужи и камни.

     Выбор... это всегда лишь ваш выбор. И за каждый — своя цена.

     А вы думали — бесплатно, и всё самое вкусное, и желательно сразу? Нет, господа... огорчительно, но — нет. У судьбы пока не сезон распродаж...

     Цена дружбы, цена за любовь... Вы задумывались, почему возле этих слов постоянно всплывает ещё одно — «узы»? Узы брака, узы дружбы, цепи любви... Если ваше сердце не принадлежит вам — как вы можете быть свободны? Если ваше счастье оказывается тесно связано с чувствами, волей и судьбой другого человека — разве вы не в оковах?

     Но разве надо стремиться разорвать их?

     Несвобода... это ведь тоже иллюзия, знаете ли. Если вам больно — вы можете погрузиться в свою боль и смаковать её, но можете и улыбнуться сквозь слёзы и включить любимую песню. А можете погрузиться в мир чужих судеб — написанных, нарисованных или... живых. А можете напиться и заснуть. Или пойти гулять по городу... или вскочить в автобус незнакомого маршрута и ехать неведомо куда...

     Или вы можете пойти к тому, кто вам дорог, и спросить, как у него дела. Или не спрашивать ничего, а просто сесть рядом и помолчать. Или не пойти, но устремиться к нему мыслями, написать какие-то слова, сложить смешные неуклюжие стихи... или стихи, которые заставят тысячи людей замирать, читая их, и помнить ваше имя, даже когда вас много веков как уже не будет...

     «Железные решетки мне не клетка,

     И каменные стены — не тюрьма».

    Ричард Ловлас (1618-1658)

     Это я запомнил на всю жизнь, когда читал одну из самых любимых книг — «Одиссея капитана Блада».

     Любовь — равно как и любовь к другу — это несвобода, выбранная по доброй воле, и значит — это одна из высших свобод, какая нам дана. Это путь в душу другого человека... бесконечный — в бездонность.

     Если оставить метафоры пафосные и вернуться к фрезерным станкам — то в тот самый момент «нестыковки» мы тоже свободны... уйти, например. Не брать напильник и доводить ключ до идеальности — а просто устремиться на поиски идеально подходящего замка. Только стоит спросить себя — а возможно ли найти его, идеальный? Не слишком ли много потеряешь, в угоду тщеславию, страху или просто лености души отказавшись хоть чуточку поработать над собою? Ведь, быть может, там и работы-то было — не час ожесточенной работы с натиранием мозолей и засыпанием всего вокруг металлической стружкой, а всего-то одно легкое движение по зубчику ключа напильником...

     Да, вот такие у меня непоэтические ассоциации... ну что поделаешь — где лежат, там и берем...

     Я не верю в существование «идеальных пар». Как не верю и в «дружбу с первого взгляда». Это соблазнительно, да. Увидеть — понять без слов (и не напрягаться в мучительных поисках понимания) — и обрести надежного «друга на всю жизнь» (не сомневаясь, не ссорясь, не ломая ног на пути в чью-то душу — а главное, совершенно не меняя ради дружбы ничего в себе. Не платя).

     Не верю. И вы знаете... да, бывают ключи, абсолютно не подходящие к замкам. Когда для достижения гармонии надо не просто где-то что-то по мелочи отшлифовать — а всего себя перекроить и переделать. Мне кажется, что оно не стоит того... хотя из каждого правила бывают исключения. Но довольно часто дружба и любовь «ломаются» на малом. На десятой доле миллиметра, на одном движении... навстречу к другому человеку.

     Нас не учат, что любовь — это труд. Нам рассказывают сказки о «первых взглядах» и о том, что «логика отрицает любовь», что задумываться о том, как и почему ты любишь, — для любви смертельно. Сколько же отговорок и уверток сочинили себе люди в отчаянной попытке как можно чаще жить бездумно!

     «Не анализируй того, что приносит тебе счастье само по себе, потому что, разложенное на составляющие, оно потеряет своё волшебство. Например, не стоит пытаться проанализировать, почему ты кого-то любишь, или почему кто-то любит тебя».

     Это часть давнего диалога. Следующей репликой девушки было заявление, что «от анализа что-то важное потеряете, но ничего не приобретёте, потому что любят часто не за что-то, а вопреки. Если вы в своих чувствах уверены, то в анализе они не нуждаются».

     Яркий пример того, как силен в людях страх перед ясностью взгляда. Само слово «анализ» — пугает и вызывает отторжение. Словно «думать» — это некое разрушительное действо, сходное с расчленением тел... Но разве прекрасная картина станет менее прекрасной, если художник расскажет мне, ученику, почему именно эту краску положил именно в этом месте холста? А разве любой медик не способен оценить красоту человеческого тела только потому, что знает, как оно устроено? И музыкант, способный записать значками на линованной бумаге чарующую рапсодию, — разве перестанет получать наслаждение, слушая её?

     Как далеко меня занесло... А ведь я просто думал о Мюнхгаузене...

     Поиск легких путей, поиск жизни бездумной. Люди часто путают это с умением жить Мечтой. Люди вообще постоянно всё путают. Он говорил — «улыбайтесь». Но разве он имел в виду «высмеивайте»?

     Он говорил — «все глупости совершаются с серьезным выражением лица». Но разве он хотел сказать, что люди должны превратиться в глумящихся, лишенных идеалов пустышек с вечной издевательской или бессмысленной улыбкой?  

     А ведь кто-то, после того, как он улетел, «объяснили» его слова именно так. Кто-то сцапал его душу и выкрутил и вывернул наизнанку, чтобы оправдать цинизм, чтобы оправдать жестокость, чтобы оправдать всех тех, кто смеется лишь тогда, когда кто-то другой плачет.

     Наверное, он бы ужаснулся, если бы спустя пару месяцев вернулся и увидел, во что превратили его слова.

     Как ужасался Иешуа Га-Ноцри, который жаловался Пилату на человека с козлиным пергаментом, записывающим вовсе не то, что Иешуа сказал. А ведь Левий Матвей искренне желал записать именно слова и мысли учителя, — но сколько существовало людей вокруг Иешуа, вокруг Мюнхгаузена, которые намеренно желали извратить, исковеркать их мысли, использовать для собственной выгоды, да просто высмеять — из злобы, зависти, неприязни...

     Чему завидовать? Иешуа, бедный странник, распятый на кресте. Смешной чудак Мюнхгаузен, затравленный хищницей-супругой и доведенный до отчаяния невозможностью дать счастье той, кого он любит. Вроде бы судьбы из серии «врагу не пожелаешь».

     А ведь им завидовали... это странная, не сразу заметная зависть, проистекающая из чувства, что этот «непохожий» — знает нечто, наглухо скрытое от тебя. Он нищий, он в тюрьме, в него бросают насмешками и грязью, — а он смотрит куда-то в горизонт и улыбается. Что же он видит — такое прекрасное, что позволяет ему не замечать убожества, которое царит вокруг? Что за неслышимую песню он способен уловить, если она заглушает хихиканье и злословье толпы?

     Зависть слепых — к зрячему... злоба на то, что ему нечто, недоступное им. И желание... нет, не подойти и сказать: «Научи меня», — нет, желание ослепить его тоже. Вырвать глаза, лишить слуха — пусть станет таким же убогим, чтоб, когда мы уничтожаем его, он не смел смотреть куда-то в небо и задумчиво улыбаться.

     «Да что в нем такого?! Просто лжец! Иди ещё хуже — ненормальный фантазер, неспособный „смотреть на мир реалистически“, псих, живущий в мире своих глупых фантазий! Его лечить надо! А как вылечим — в тюрьму. На тот случай, если всё-таки не псих. Мало ли. Чтоб чего не вышло».

     Что в нем такого... А это ведь не объяснить. Сам факт, что этот вопрос задан, уже означает — не поймут они ответа. Хоть ты напиши трактат, хоть поэму, хоть оперу, да ещё и нарисуй об этом картину... Не поймут.

     Он — Огонь.

     «А что такое — огонь? Потрогаешь — обожжешься? Ой, не смешите!!! И шашлыка на нем не зажаришь, и чаю не вскипятишь».

     Он — Ветер, один из немногих, кто по-настоящему свободен.

     «Чушь, пустословие! Да он не может пойти туда, достать это, насладиться вот тем, и вообще он в тюрьме! Ветер, хи-хи-хи. Что ж он так печально улыбается? Грош цена такой свободе! Нетушки, мы уж лучше в лимузинах с ветерком — вот это так свобода!»

     Он — Живая вода, он пробуждает спящие души и оживляет тех, кто засыхает в пустыне. Он зовет, он воспламеняет, он придает сил.

     «Да у вас бред. Самообман. Вы просто такие же сумасшедшие. А он просто никто. Да и не барон он вообще, а обычный садовник Мюллер, и мы вам это на раз докажем! Мы вообще уже обсмеялись над вами и вашим, хи-хи, бароном Мюнхгаузеном!»

     Но тогда почему же вы подсунули ему сырой порох?

     Почему вы вообще все здесь собрались и ждете, не отрывая взглядов... чего? И почему у вас такие напряженные, нервные, испуганные лица? Неужели вы думаете... или даже точно знаете в глубине души, хотя сами себе никогда не признаетесь в этом... что даже с сырым порохом он полетит?

     «Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь».