Удивляющиеcя персонажи

К флэшмобу от Елены Логиновой (Ануровой) "Удивление".

Поскольку моим персонажам часто приходится путешествовать, удивление оказывается для них обычнейшим состоянием. Но поводы и причины для удивления бывают у них очень разными.

Ограничусь материалом из "Большого путешествия" -- там разного хватает.

Танька вот -- студентка-естествоиспытательница. Она и удивляется чудесам природы -- незнакомым по родной Британии. Вот она впервые знакомится с цикадами, а потом еще и наблюдает за тем, как цикада покидает личиночную шкурку и превращается во взрослое насекомое.

Танька полулежала, прислонившись затылком к сероватой, испещренной глубокими трещинами и покрытой зелеными пятнами мха коре. Над ее головой нависала толстая, причудливо изогнутая ветвь, покрытая узкими листьями, немного похожими на листья ветлы. Тут и там среди листьев виднелись скопления буровато-зеленых плодиков, формой и размером напоминавших ягоды ядовитого сладко-горького паслена. Плодики казались подозрительно знакомыми. Но опознать их Таньке никак не удавалась: голова у нее по-прежнему болела, кружилась и очень туго соображала.

А потом кто-то некрупный – то ли большой жук, то ли мелкая ящерка – деликатно заскребся коготками по древесной коре совсем рядом с ее ухом. Безотчетно – какое уж тут любопытство, когда шумит в ушах и раскалывается голова! – Танька повернулась на звук – и испуганно отшатнулась.

Сгорбленное желтовато-бурое существо размером чуть побольше майского жука, не то насекомое, не то рак, размахивая похожими разом и на клешни, и на крючья пожарных багров передними ногами, деловито карабкалось по стволу возле ее лица. Сначала Танька даже не поверила своим глазам: существо показалось ей бредовым виде́нием, призрачным порождением перегретого мозга. На всякий случай она моргнула. Существо и не подумало исчезать, а когда Танька надавила пальцем себе на веко – честно раздвоилось.

Между тем безумие продолжалось. Высоко над Танькиной головой что-то скрипуче скрежетнуло, потом послышался жужжащий звон, быстро сделавшийся нестерпимо громким. Всверливаясь Таньке в уши, с кроны понеслось однообразное, словно издаваемое неким механизмом, пронзительное «ци-ци-ци-ци-ци-ци-ци». Птица? Или, может быть, какой-нибудь здешний кузнечик?

Не утерпев, Танька попыталась высмотреть в листве таинственного певца. Однако стоило ей задрать голову, как всё сразу же поплыло перед глазами, а к горлу подступила легкая тошнота. И все-таки она сумела одержать маленькую победу: таинственный певец отыскался! На толстой ветке примостилось странное насекомое, похожее сразу и на огромную муху, и на ночную бабочку: лобастое, пучеглазое, со стеклянно-прозрачными крыльями и толстым буровато-серым телом. Насекомое почти не двигалось, лишь изредка переступая короткими цепкими ножками. Оно вовсе не терло ими по крыльям и самими крыльями тоже не шевелило, так что было совершенно непонятно, с помощью чего оно издавало звук. Но оглушительный звон совершенно определенно исходил именно от него: уж Танькины-то уши обмануться не могли!

И снова Таньку захлестнуло чувство досады. Конечно, странное, совершенно незнакомое насекомое следовало бы поймать – но, похоже, особо надеяться на это не приходилось. Дело было даже не в Танькином самочувствии: заставить себя подняться она, наверное, смогла бы. Но до певца ей все равно было не дотянуться: слишком уж высоко тот устроился. Оставалось лишь одно: попытаться стряхнуть насекомое на землю. Правда, скорее всего, оно не упало бы, а попросту улетело: вряд ли такие большие, роскошные крылья были у него только для красоты.

Но так или иначе, а сейчас ей требовался помощник.

– Лиах! – тихо позвала Танька.

– Я тут, леди ши! – рявкнул тот в ответ со всей мочи – хотя стоял под соседним деревом, буквально в пяти шагах. Разумеется, насекомое тотчас же замолчало – однако пока все-таки осталось сидеть на прежнем месте.

Танька замерла в ужасе.

– Не шуми, пожалуйста, – жалобным шепотом попросила она.

– Что? – так же громко переспросил Лиах и немедленно хрустнул подвернувшейся под ногу сухой веткой.

Насекомое сорвалось с места и, быстро замахав крыльями, унеслось прочь.

– О-о-о!.. – обхватив руками голову, Танька горестно застонала.

Лиах хмыкнул, недоуменно пробормотал:

– Да что такое стряслось, леди?..

– Ну... – замялась Танька. – Лиах, я тебя лишь об одном попрошу. Если я скажу, чтобы было тихо, – пожалуйста, не шуми.

– Хорошо, леди, – пожал плечами тот.

И он замолчал, с угрюмым видом уставившись в зеленую траву под ногами.

Танька тоже замолчала. Вскоре, немного поостыв, она уже сама стала жалеть, что затеяла весь этот разговор с Лиахом. В конце концов, откуда было знать военному моряку о натуралистических наблюдениях и пополнении зоологических коллекций? Да и насекомое в самом деле оказалось неплохим летуном, так что хоть без Лиаха, хоть с Лиахом – а так просто поймать его все равно не удалось бы.

– Лиах, – снова позвала она.

– Да, леди ши, – осторожно откликнулся моряк. Голос его прозвучал теперь заметно тише.

Танька ободряюще улыбнулась.

– Ага, вот так. Спасибо!

И, не удержавшись, тихо вздохнула.

– Вы уж меня простите, леди ши, – вдруг вымолвил Лиах. – Я ведь простой рыбак с Лох-Махона, в ваших колдовских делах ничего не смыслю.

– Да какая из меня колдунья? – улыбнулась Танька в ответ. – Помнишь, ты сказал, что я лекарка? А я даже о себе-то не позаботилась, от солнца не убереглась!

Лиах вдруг смутился, его и без того бронзово-красное от загара лицо сделалось совсем пунцовым.

– Ох, леди ши, – отозвался он, с виноватым видом опустив голову. – Кабы я знал тогда, кто вы на самом деле...

«Может, и хорошо, что не знал», – привычно подумалось Таньке. Впрочем, вслух она ничего не сказала. Моряк вызывал у нее симпатию, обижать его не хотелось. От его певучего мунстерского говорка было тепло и уютно – даже несмотря на не проходившие тошноту и головную боль. «Лох-Махон – это ведь где-то недалеко от Корки, а значит, и от родных мест Орли», – сообразила вдруг Танька. И снова она промолчала – не решилась спросить Лиаха, не знает ли тот случайно маленькую, теперь уже совсем опустевшую деревеньку Иннишкарру.

– Вы только скажите, чем вам помочь, – я всё сделаю, леди ши, – помявшись, произнес вдруг Лиах.

– Да нет, ничего пока не нужно, – отозвалась Танька и, на всякий случай улыбнувшись, добавила: – Ты только больше не шуми, пожалуйста!

В ответ Лиах покладисто кивнул:

– Хорошо, леди.

Обиды в его голосе вроде бы не было, так что Танька облегченно вздохнула. А Лиах ненадолго задумался, а затем предложил:

– Давайте я схожу дружка вашего встречу!

Не раздумывая, Танька кивнула. Лиах осторожно, явно стараясь не шуметь, отправился в сторону моря.

А Танька встала на колени и, повернувшись к дереву лицом, принялась внимательно осматривать его ствол. Раз уж «певца» она упустила, стоило попытаться поймать хотя бы то чудище с клешнями-крюками.

Как ни удивительно, «чудище» отыскалось довольно быстро. Переместившись на пару пядей вверх по стволу, оно уцепилось за неровности коры и теперь тяжело дышало, ритмично подергивая головой. Странное чувство овладело вдруг Танькой: она впервые в жизни видела подобное существо, и все-таки в происходившем с ним упорно чудилось что-то очень знакомое.

Вскоре спинка у «чудища» сильно вздулась. Спустя еще немного времени она разошлась посередине, и в образовавшейся трещине показалось бледно-зеленое тело. Тут-то наконец всё и встало на свои места. «Чудище» линяло – сбрасывало старую шкурку, подобно бабочке, вылупляющейся из куколки.

Как завороженная смотрела Танька на долгий и явно мучительный процесс превращения. Из уродливой шкурки, так и сохранившей форму прежнего «чудища», медленно выбиралось совсем другое существо – зеленовато-серое, с широким лбом, с выпуклыми черными глазами. Окончательно покинув старую оболочку, существо устроилось на ней сверху и стало медленно расправлять пронизанные редкими светло-зелеными жилками крылья. Вскоре Танька с удивлением узнала в этом существе «певца», очень похожего на спугнутого Лиахом, но совсем бледного.

С замершим сердцем Танька наблюдала, как крылья «певца», сначала совсем крошечные и мутные, становились всё длиннее, всё прозрачнее. И даже когда «певец» окончательно принял взрослый облик, она долго не решалась потревожить его – боялась повредить наверняка не совсем еще затвердевший панцирь.

Наконец Танька решилась. Медленно протянув руку, она аккуратно столкнула «певца» в подставленную ладонь, затем стремительно накрыла его другой – и лишь тогда облегченно перевела дух.

А Здравко -- мальчишка из средневековой балканской деревни -- самой обычной верховой езде -- и то удивляется.

 Случалось, впрочем, что в Подгоряны по торговым и прочим делам наведывались степняки – булгары и авары, – и вот те всегда являлись верхом. Здравко хорошо помнил свой испуг от первой встречи с булгарскими всадниками: они показались ему жуткими чудовищами – наполовину людьми, наполовину конями. Отец тогда вволю посмеялся над ним – однако и сам он, и другие взрослые удивлялись и искусной верховой езде степняков, и их необычной конской сбруе. Особенно Здравко почему-то запомнилось, с каким интересом отец разглядывал аварские кованые стремена. 

В один из таких приездов степняков Здравко – тогда еще совсем ребенок – впервые побывал в седле. Веселый бритоголовый парень в белой длиннополой одежде – то ли сын, то ли слуга булгарского купца – подманил его к себе и, зачем-то нахлобучив ему на голову свою шапку – остроконечный кожаный колпак с меховой оторочкой, – посадил на коня. Тогда Здравко ничуть не испугался – лишь изо всех сил вцепился обеими руками в торчавший впереди выступ седла, чтобы не упасть. А парень, широко улыбаясь, торжественно провел коня в поводу через добрую половину Подгорян – на зависть приятелям Здравко и, как потом оказалось, к ужасу его матери. Думал ли тогда маленький мальчик из славянской деревни, что когда-нибудь ему придется осваивать и седло, и стремена, и поводья по-настоящему, по-взрослому?

Вот молодая ирландка Маэл-Бригид впервые видит геккона и скорпиона. Удивляется она им? Конечно. Хотя скорпиону больше пугается.

Переведя дыхание, Брид двинулась вдоль стены – к широкому, больше похожему на арку, чем на дверной проем, входу. И, добравшись до него, облегченно ввалилась внутрь.

Здание встретило Брид полумраком. Спугнутая большеголовая ящерка стремительно пронеслась у нее под ногами, а затем метнулась к стене и как ни в чем не бывало побежала наверх по вертикальной поверхности. На то, чтобы удивиться, сил у Брид хватило. На разгадывание удивительной ящеричьей цеплючести – уже не нашлось. «Эх, была бы тут Этайн – она бы всё мне объяснила... – с тоской подумала Брид и тут же поправила себя: – Нет, лучше бы Олаф!» С Олафом она, по крайней мере, не ссорилась.

Войдя внутрь, Брид сделала еще пару шагов. Затем она вяло опустилась на земляной, усеянный обломками камней пол и привалилась к теплой, но все-таки не раскаленной стене. Голова у нее по-прежнему кружилась, глаза заливал едкий пот, а перед взором непрестанно расплывались темные пятна и один за другим проносились яркие светлячки.

Со стуком покатился зацепленный ногой большой камень. Из-под него внезапно выскочило странное желтовато-бурое существо, похожее на маленького рака с длинным, раздутым на конце хвостом. От неожиданности Брид взвизгнула. В ответ существо закинуло хвост на спину, судорожно взмахнуло им и метнулось прочь, в темноту.

Брид испуганно замерла. Теперь ей казалось, что за пределами освещенного пятна́ всё кишит такими же тварями – уродливыми, жуткими, словно явившимися из ночного кошмара. Но покинуть тень и вновь оказаться под палящим солнцем было еще страшнее.

Некоторое время она терпеливо выжидала. В темноте по-прежнему клубились разноцветные пятна, но теперь Брид уже не обманывалась – понимала, что это всего лишь виде́ние, порождение солнца, опалившего ей глаза. «Вот и страшный рак мне тоже померещился!» – повторяла она мысленно раз за разом – и никак не могла себя в этом убедить.

Зато авантюрист Родри удивляется и правда странным вещам:

 – Эге-гей! – радостно закричал Родри и, воспрянув духом, помчался вниз по склону к дороге – кратчайшим путем, повозке наперерез! Впереди его подстерегали заросли кустарников – высокие, густые, может быть, еще и колючие – но какое сейчас ему было дело до таких пустяков!

В заросли Родри вломился, как испуганный крупный зверь: с шумом и треском, ломая кусты, круша всё на своем пути. И почти сразу же беспомощно остановился. Проклятые штаны, сразу в нескольких местах зацепившись за корявые ветки, снова сползли! Мало того, вроде бы совсем не колючие кусты жестоко исцарапали ему так некстати оголившиеся ноги.

Сначала Родри от души выругался. Затем наклонился, подтягивая в очередной раз подведшие его штаны. И вдруг ошарашенно замер.

Совсем рядом, шагах в двух, с прогалины между кустами пялился на него темными провалами глазниц человеческий череп. Рядом с черепом валялось несколько крупных выбеленных солнцем костей.

– Ого... – пробормотал Родри.

Вообще-то с покойниками он сталкивался за свою жизнь не раз. Случалось, даже проворачивал на похоронах и поминках всяческие делишки – не то чтобы веселые, но, по крайней мере, доходные. И все-таки сейчас ему сделалось не по себе. Ослепительно-белые кости на темной, усыпанной почерневшими веточками, словно обугленной земле выглядели поистине зловеще, и, в довершение всего, на них отчетливо виднелись следы зубов. Кто-то явно основательно поработал над останками, обглодал их. «Лев! – с ужасом подумал Родри. – Или гиена!» Ноги у него ослабли, к горлу подкатил липкий страх. Все мысли о дороге, о повозке, даже о городе вылетели из его головы. Теперь там вертелось лишь одно: «Прочь! Скорее прочь отсюда!» 

Пошатываясь, Родри сделал короткий, неуверенный шаг – и вдруг как завороженный, вопреки собственной воле, двинулся прямиком к прогалине. Так и пребывая в этом странном, помраченном состоянии духа, он медленно опустился на колени перед жуткой находкой, дрожащими руками приподнял череп и замер, напряженно всматриваясь в борозды и трещины на гладкой кости – несомненные отметины клыков огромного зверя.

– Бедняга... – запинаясь, пробормотал Родри. – Не хотел бы я себе такого конца!

Словно услышав его слова, разом стих ветер. Тотчас же где-то вдалеке тревожно вскрикнула птица. А и без того перепуганный Родри совсем потерял самообладание.

– О святой Петрок Ланнведхенекский! О могущественный Араун Аннонский! – жалобно воскликнул он дрожащим голосом. – Смилуйтесь надо мной, пощадите!

Новый порыв ветра налетел на склон холма, ворвался на прогалину, погнал по земле сухие, полуистлевшие листья. А Родри, немного опомнившись, опустил наконец череп на землю – на то самое место, где он лежал прежде.

– Я пойду отсюда, ладно?.. – неуверенно произнес он, обращаясь не то к христианскому святому Петроку, не то к королю потустороннего мира Арауну, не то к самому черепу. Но как бы то ни было, а ответом ему было молчание.

– Ну я пошел... – повторил Родри, осторожно поднимаясь с колен. И тут прямо возле его ног слабо блеснула красная медь.

Вздрогнув, Родри замер. Затем его рука непроизвольно потянулась к валявшейся на земле загадочной медной штуковине. А еще через мгновение Родри поднес к глазам позеленевший с одного боку похожий на монету кружок с двумя кривыми прорезями посередине.

Первое, что испытал Родри, рассмотрев находку, было разочарование. Медяшка если и походила на монету, то лишь на самый беглый взгляд. На ней не оказалось ни лица императора, ни орла, ни всадника с копьем, ни даже какой-нибудь надписи – ничего, только две вытянутые изогнутые дырки! А монет с дырками Родри не просто не видывал – прежде он даже никогда не слышал о таких. Однако и украшением кружок тоже определенно не был: слишком уж простеньким и невзрачным он выглядел.

Выбросить находку Родри, однако, не решился. Более того, он не смог бы, пожалуй, даже помыслить о чем-либо подобном. С самого начала у него не возникало сомнений: медный кружок достался ему неспроста. Это был чей-то дар – может быть, святого Петрока, может быть, Арауна, но скорее всего – какой-то здешней, незнакомой ему, но тоже могущественной силы. И, разумеется, гневить эту силу черной неблагодарностью не следовало.

Так что раздумывать Родри не стал. Первым делом он вновь опустился перед черепом на колени. Затем, поколебавшись, откусил от пальца заусенец и размазал выступившую капельку крови по белой голой кости.

Обряд этот Родри придумал на ходу. Была ли такая жертва верной, он не имел ни малейшего представления, но ничего другого предложить неведомому божеству сейчас не мог. Затем, немного поколебавшись, Родри на всякий случай пробормотал «отче наш» и перекрестился. Ходили слухи, что молитвы Йеси Кристу действенны во всех римских землях.

На сем заканчиваю дозволенные на 12 часов речи в блоголенте. :)