И вдогонку – ещё один подарок

     Он быстро отдалялся от Черты, кутаясь в непривычно широкий плащ, наискось примятый тяжёлой сумкой. Небо бледнело; мокрая ледянистая морось сменилась обычным дождём, а вскоре должен был прекратиться и он: ночь вытеснил тусклый рассвет.

     На новом кожаном поясе, в затейливо тиснёных ножнах, мерно постукивал по бедру подарок Энта – короткий узкий меч. Дашар, поправил себя Вил. Его имя – Дашар.

     – Возьми, – друг сунул ему, уже готовому в путь (и с тоской ожидающему безумного спуска с балкона) кое-как свёрнутый ремень с пристёгнутым к нему овальным чехлом. – Пригодится.

     – Это что? – подозрительно спросил он.

     – Багрянка, – раздражённо фыркнул Энт. – И сейчас тебя покусает. Возьмёшь или мне попросить?

     Энт был такой весь день сборов: едкий, колючий, нарывающийся на ссору. А Вил не знал, как ему в сотый раз объяснить то, что для Рыцаря должно быть очевидным: от него не уходят, его просто на время оставляют, чтобы в новый замок прийти не крадучись, прямиком из этого, где жил втайне на шажочек от воровства, а с высоко поднятой головой, без вранья за спиной. Но Энт не хотел понимать. И обсуждать. И смиряться.

     Поэтому смириться пришлось Вилу. Хотя грядущая разлука радовала его не больше, чем Энта, и вообще-то именно ему было о чём тревожиться – он-то знал точно, что его ждёт на дорогах холодной зимой. Но нарычать на друга – веселья бы им обоим не прибавило. Как и пуститься в красочные объяснения, что именно произойдёт снаружи и отчего не надо ещё и здесь заранее всё усложнять.

     Он осторожно развернул ремень, провёл пальцем по изысканному тиснению, по тусклому металлу пряжки. И не сразу понял, что чехол – на самом деле ножны: рукоять кинжала была туго обмотана такой же иссиня-чёрной кожей. А сам он был лёгким и миниатюрным: едва ли до локтя длиной.

     – Что это? – тихонько повторил он, завороженно поводя острием из стороны в сторону, проверяя баланс. Он никогда не видел такого оружия: тонкого, изящного – и безмолвно звенящего смертью. И в самом деле – багрянка. Существо маленькое и хрупкое на вид, но довольно одного броска, укуса, удара – и чья-то жизнь окончится…

     – Это твой.

     Вил бережно вложил кинжал в ножны. Казалось, тот околдовал его синеватым блеском стали: убирать с глаз совершенно не хотелось. Хотелось держать… взмахивать, попробовать пару выпадов и стоек… предложить Энту бой – сталь со сталью, всерьёз. Танец на равных, танец Рыцаря и вэй.

     – А по правде чей?

     – Отец подарил на восьмой день рождения. Так что я могу спокойно передарить. Он сделан для меня, ничья рука до тебя его не касалась. Никто не сражался им. Его зовут Дашар.

     – Даиш’арэ, – поправил Вил, почти не думая: языку хиан-эле когда-то учила его мама, и странное напевное слово древнего наречия запало в память накрепко. – Великодушие.

     Энт кивнул. Это выражение Вил хорошо знал: сказать, что на уме, отчего-то нельзя, но хочется.

     – Ты назвал?

     – Нет, папа. Имя выгравировано на клинке. Он хотел, чтобы я не забывал, в чём суть силы. И Ордена.

     – И ты можешь отдать?..

     – Уже отдал. Он твой, я же сказал. Не нравится, выброси.

     – Ага, бегу, – пробормотал Вил. Всё больше теряясь: Энт был совсем на себя не похож. И что с ним таким надо делать? И как быть с кинжалом?

     «Дашаром», отозвалось эхом в сознании. Он твой, и у него есть имя…

     – Это за те два дня рождения. Я ведь тебе тогда ничего не подарил.

     – Ты подарил, – горячо возразил Вил. – Ты мне играл свою музыку! Я её помню. До ноты.

     Энтис слегка покраснел. И казался очень довольным, хоть и без особого успеха прячущим это.

     – Но я хотел ещё и другое. Дашар. Он единственная вещь, которая совсем моя, не Ордена. Дарить чужие вещи – не то… просто нужные предметы, которые тебе отдали из доброты. Только то, что твоё целиком, даришь по-настоящему. Я часто жалел, что ушёл из замка без Дашара. Но я его редко носил… – он помедлил. – Вообще-то никогда.

     – Почему?

     И уже спросив, понял сам: и причину, и что задавать вопрос не стоило. Но Энт мирно ответил:

     – Сперва берёг. Он же красивый. А малышам всё равно нельзя сталью сражаться. Таскать с собой и хвастаться – глупо. А потом папа умер… из-за меня… я так думал. И я всё отодвинул от себя, запер всё с ним и мамой… чтобы не сойти с ума. По-моему, я понимал, что если достану Дашар, попробую сделать то же, что и он. В горло воткнуть страшно, а по вене резануть проще некуда.

     Пальцы Вила стиснули маленький кинжал накрепко. И в этот миг он почти решился бросить сумку в дальний угол, стащить тёплые дорожные одёжки – и остаться. И не сводить глаз. В замке хватает ножей и помимо Дашара.

     – Возьмёшь? Он острый, что угодно разрежет. Настоящая сталь. Твоим уже только грибы крошить можно.

     – Спасибо.

     Вил бездумно крутил кинжал в пальцах, рискуя всерьёз порезаться, но сейчас ему было не до осторожности. Идея подарков в виде вещей была для него внове. Мама никогда не любила собирать вещи: они лишь оттягивают плечи, говорила она, таскать с собой стоит только самое необходимое, без чего никак не обойтись в пути. Когда она устраивала сыну праздники, то дарила то, что не имеет сумрачного веса: новые стихи и песни, красивые места… истории – она знала множество чудесных историй обо всём: о зверях, растениях, удивительных событиях, случившихся давным-давно в Тефриане… истории он про себя считал сказками, но мама говорила так увлечённо и живо, будто сама в них верила и даже знала героев; и Вил своими мыслями не делился – просто слушал, радуясь очередной сказке. Каждый её подарок был драгоценностью – пусть и не той, что можно убрать в сумку, а после в тяжёлое время обменять на пищу и кров… И когда Энт дарил ему свои простенькие напевы, это было нормально, привычно, правильно. И дорого – как ни один в мире предмет.

     И теперь он пытался усвоить нечто совершенно иное: можно отдать вещь не когда тебе её не надо, не из жалости или доброты, даже не в том редком случае, когда владельцу вещь ещё пригодилась бы, но он понял, что другому она куда нужнее. Тут было другое: отдать как знак дружбы, нечто вроде тёплых слов, помощи, руки на плече… доверия, улыбки, самой главной песни.

     Наверное, от этих мыслей в его сердце шевельнулось странное горячее чувство, то ли смущение, то ли нежность… и скорее противясь этому чувству, чем отдаваясь, он поднёс кинжал к лицу и коснулся гладкой стали губами. Энт рывком отвёл вниз его руку:

     – Спятил? Порежешься! Он на волос заточен!

     Но кроме резкости, был взгляд… и цвет мелодий, а в них-то Вил разбирался. Его друг грустил и боялся, и злился, на него и не только, но кроме того, был как-то остро, отчаянно рад… всего лишь из-за принятого подарка?

     «Он теперь твой, и у него есть имя…»