Вонища, пожар, кровь и злость

«Смелость и дурость – не одно и то же»

Песни Койота

Бункер полыхал нестерпимо жарким пламенем, рвущимся наружу там, где и не заподозришь. Бункер горел и в груди пекло, отзываясь болью. Не такой, как в правой руке, но лучше с того не становилось. Почему-то, йа.

- Надежно стреножили? 

Черный силуэт, угловатый от защитной экипировки и торчащих подсумков, кивнул на Хаунда. Тот в ответ не бросил даже взгляда. Скрипел зубами, закусив бороду и глядя на пламя, пляшущее джигу. 

- Не убежит, - хмыкнул кто-то из взявших его из засады, - хомуты из пластика, по десятку на руки с ногами. Правая, кстати, наверно, сломана. Он ей еще и приложился о что-то.

- Почему наверно?

В бок Хаунда ткнули ботинком. Под ребра, но он даже не дернулся, чуть скривился. 

- Федоровича угандошил. Кулаком. Но ствол выронил, пальцы не сжимаются.

- Хорошо. 

Хаунд, жуя свою жесткую бороду, косился на главного. Не Савва, хоть что-то хорошее. Было бы обидно, если бы он, все же, сейчас оказался тут. У горящего дома Хаунда… Гнида.

- Пришел в себя, урод?

А вот это, натюрлих, уже лично ему. Незнакомый голос, Хаунд такого не помнил. 

- Я-то, может, урод, но не дебил. В отличие от тебя. 

- Что?

Хаунд кивнул на пятерку бойцов в черном, стоящих по периметру горящего бункера. И оскалился. Командир штурмовой группы успел только повернуться туда. И все.

Жахнуло. Асфальт, остатки перекрытия над входом в ангар, сраную икебану из останков желавших убить Хаунда раньше и, само собой, пятерку бойцов, расщепило на атомы, раскидав к чертям собачьим. Хаунд оскалился, получил под ребра еще раз и заклекотал безумно-больным хохотом. 

- Сука-а-а… - протянул командир, вставая. – Чертова лохматая падла. Я тебя сейчас сам в шашлык превращу. 

- Хер тебе в рыло, сраный урод. – Хаунд постарался харкнуть и не попасть в собственную бороду. – Мог бы, так не пеленали, пристрелили и все. 

- Что там было?!

- Танковые снаряды.

- Чо?

- Через плечо, да в ухо. Иди в жопу. 

Дульник уперся ему в затылок. Неприятное ощущение, что и говорить. 

- Давай, стреляй. Сам потом займешься той хренью, из-за которой я живой. 

- Падла. 

Да еще какая… Хаунд оскалился. Пятерых за него забрал сам бункер, отлично, счет даже сейчас в его пользу. Дальше? Поживет – увидит.

- Все отошли? – командир пересчитал людей. – От парней точно ничего не осталось? Сволочь… Грузите его, уходим. Нечего время терять.

Голову, задрали за пучок тугих косичек, нацепили черный мешок. Конспираторы хреновы, йа. 

Удаляющаяся вонь сгорающего дома. Ауфвидерезеен, дорогой, спасибо тебе. 

Запах четырех солдат, несущих его куда-то. Порох, кровь, горючка, сталь, недавно съеденное мясо, вчерашний самогон, смешивающийся с потом, едкий и почти неуловимый запах «винта», нарко-синтетика, недавно начавшего расползаться в оживающем городе, грибок на ногах у двоих, недавняя баба, тоже у двоих, причем одна и та же, недавно подхваченный ими же триппер, вскроющийся завтра утром или сегодня ночью с первым зассывом, чистое белье у переднего правого, со склада длительного хранения, махорка в кармане у заднего левого, начавшийся рак у любителя чистого белья. 

Хаунд трясся, подкидываемый на неровностях полувекового асфальта и тренировался. Скоро точно понадобится. В чем тренировался? В одородедукции, тёйфельшайссе. То есть в умении раскладывать запахи на составляющие и делать верные выводы из всего этого дерьма. Не видя ничего.

Две бронированные халабуды на дизеле. Текущее масло у дальнего. Двенадцать и семь, две штуки, в корме броневиков. Это что? А, начинка МДЗ, мгновенного действия зажигательных, значит тут еще башни от старых БТР, с торчащими из них КПВТ калибра четырнадцать с половиной. Да, смазка поворотного механизма, ее ни с чем не спутаешь. Просиженные лавки, недавно покрытые новым брезентом, сшитым нитками из шерсти, провощенными какой-то химической дрянью. Спрятанная под сиденье мехвода фляга с самогоном. Страх в разом вспотевшем самом мехводе. Натурально, вакса, в большой жестяной банке, убранная в дальний угол вместе с промасленными тряпками. Древняя каша, гречневая, с кусками настоящего тушеного мяса, почти не испортившаяся. Остывающая портативная спиртовка, где еду подогревали. Остаток выветрившихся спиртовых таблеток. Скрываемый уретрит у наводчика, выдаваемый остатками антибиотиков, оседающих в почках и остатках мочи даже на штанах. Стальная коробка, провонявшая портянками, носками, куревом, кровью и даже кем-то обосравшимся и сдохшим тут же на прошлой неделе. 

Хаунд чуть не взвыл, когда его бросили ровно к тому борту, где семь-восемь дней назад опростался кто-то умирающий. Хреново порой иметь хорошее обоняние, натюрлих. 

- Все?

- Так точно.

- Едем. Семенов!

- Я, товар…

- Рот прикрой. Пил?

- Никак нет.

- Два наряда в казарменных сортирах. 

- Есть.

Надо же, Хаунд ухмыльнулся под тканью, у них тут субординация и Устав. 

Трипперно-грибковый поставил ногу на его спину. Ничего, потом эту самую часть опорно-двигательного аппарата он ему выдерет. Разом, прямо из района тазобедренного сустава, или по кускам, начиная с щиколотки, потом колено, ну и так далее. 

Двигатель у них работал лучше всего остального, даже завелся мягко мурлыкая. Нормальный такой камазовский движок, если помнит правильно. Надо же, где пригодились уроки Кулибина. 

- А почему вообще загорелось?

Стрелок из башни? Точно, он самый. Жрет галеты, думает, что неслышно. 

- Рот прикрой, Авдонин. Потому что они больные на голову, решили сдохнуть, а не сдаться. 

Хаунд оскалился. Больные на голову? Ну-ну. 

- Чего он там дергается? Успокойте!

Удар прикладом. Темнота.

В мир пришла Беда и мир свихнулся. И здесь живёт Пёс.
Пёс - дитя Войны и Беды, плоть от плоти мира, сгоревшего в пламени и возродившегося из пепла.
Пёс - не человек и не зверь, существо не помнящее своего прошлого и прорубающее дорогу среди безумия настоящего.
Читать: https://author.today/work/series/20250