Про умирающий мир, или Два стихотворения

Я сейчас перекладываю на этот сайт свой старый незаконченный текст под названием "Московиты" - о том, как рухнул окружающий мир в позднем русском Средневековье. И нет, это не про самопиар.

Просто вчера выкладывал главу, в которой был такой кусок текста: 

Эпоха умирает долго. Нет, закончиться она может в один миг, и нам ли, уроженцам страны Атлантиды, этого не знать? Несколько августовских дней, несколько месяцев на исходе тысячелетия, и все разом посыпалось. Сложилось, как карточный домик. Падая, верхние перекрытия ломали нижние, здание погребало самое себя, и куда там остановить – заметить никто ничего не успел. И все. Не то что страна – весь мир стал другим.

Не страна – эпоха кончилась. И лишь мы, бывшие атланты, разметанные бурей по разным берегам, смотрим иногда на море, сомкнувшееся над нашим прежним миром, и лучше всех понимаем, что прав был лохматый старик, чьи фотографии с высунутым языком так любили вешать над рабочим местом представители почти вымершего племени ИТР-овцев. Все относительно в этом мире. Жизнь человеческая – смешная секунда в сравнении с протяженностью эпохи, но иногда может оказаться длиннее ее. «Ну разве не хорош анекдотец?», говаривал в таких случаях старина Швейк.

Пережившие эпоху, любящие или ненавидящие ушедший мир – все мы донашиваем его внутри, примеряя к себе чудное определение «наследие старого режима». Или она доживает в нас. Так или иначе — эпоха закончилась быстрее, чем закончились мы.

Эпоха заканчивается быстро, но умирает медленно. Все вокруг по-прежнему, сегодня вроде все так же, как вчера, и кажется, что ничего не происходит. Но на самом деле где-то там, глубоко внизу, что-то дрогнуло. И от этого ничтожного толчка, качнувшись, тронулись с места глубинные пласты и сначала еле заметно, потом все быстрее и быстрее двинулись навстречу друг другу. Они скользят, наращивая скорость, что бы однажды встретиться и, столкнувшись, вздыбиться разломом. Старый мир уже обречен, но пока еще не подозревает об этом — эпохи умирают медленно и незаметно. И лишь самые… Даже не самые умные, а самые чуткие люди не разумом, а кожей ощущают – что-то не так. Что-то меняется. Задолго до смерти появляются знаки ее, высыпают, словно сыпь на теле. Так, чепуха какая-то, все не всерьез, все по мелочи, но изменения эти – неотвратимы и неотменимы. Тем и навевают чутким жуть.

Перечитал и вдруг подумал, что лучше всех, как ни странно, грядущие апокалипсисы предчувствуют поэты. 

Но только настоящие, конечно. Каким-то своим верхним собачьем чутьем чуют.

И сразу вспомнил два своих любимых стихотворения про грядущее умирание мира, написанные в разных концах Земного шара двумя великими русскими поэтами.

Иосиф Бродский свое "Назидание" написал в 1987 году, и я его даже цитировать до конца не буду - настолько мне жутко от этого детального описания грядущего хтонического ужаса 90-х на бывшей одной шестой.

I
Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
в избах, банях, лабазах -- в бревенчатых теремах,
чьи копченые стекла держат простор в узде,
укрывайся тулупом и норови везде
лечь головою в угол, ибо в углу трудней
взмахнуть -- притом в темноте -- топором над ней,
отяжелевшей от давеча выпитого, и аккурат
зарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.
II
Бойся широкой скулы, включая луну, рябой
кожи щеки; предпочитай карему голубой
глаз -- особенно если дорога заводит в лес,
в чащу. Вообще в глазах главное -- их разрез,
так как в последний миг лучше увидеть то,
что -- хотя холодней -- прозрачнее, чем пальто,
ибо лед может треснуть, и в полынье
лучше барахтаться, чем в вязком, как мед, вранье.
III
Всегда выбирай избу, где во дворе висят
пеленки. Якшайся лишь с теми, которым под пятьдесят.
Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе,
чтоб приписать за твой счет что-то еще себе;
то же самое -- баба. Прячь деньги в воротнике
шубы; а если ты странствуешь налегке --
в брючине ниже колена, но не в сапог: найдут.
В Азии сапоги -- первое, что крадут.
IV
В горах продвигайся медленно; нужно ползти -- ползи.
Величественные издалека, бессмысленные вблизи,
горы есть форма поверхности, поставленной на попа,
и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропа
в сущности вертикальна. Лежа в горах -- стоишь,
стоя -- лежишь, доказывая, что, лишь
падая, ты независим. Так побеждают страх,
головокруженье над пропастью либо восторг в горах.
V
Не откликайся на "Эй, паря!" Будь глух и нем.
Даже зная язык, не говори на нем.
Старайся не выделяться -- в профиль, анфас; порой
просто не мой лица. И когда пилой
режут горло собаке, не морщься. Куря, гаси
папиросу в плевке. Что до вещей, носи
серое, цвета земли; в особенности -- белье,
чтоб уменьшить соблазн тебя закопать в нее.
VI
Остановившись в пустыне, складывай из камней
стрелу, чтоб, внезапно проснувшись, тотчас узнать по ней,
в каком направленьи двигаться. Демоны по ночам
в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам
может легко заблудиться: шаг в сторону -- и кранты.
Призраки, духи, демоны -- дома в пустыне. Ты
сам убедишься в этом, песком шурша,
когда от тебя останется тоже одна душа.
VII
Никто никогда ничего не знает наверняка.
Глядя в широкую, плотную спину проводника,
думай, что смотришь в будущее, и держись
от него по возможности на расстояньи. Жизнь
в сущности есть расстояние -- между сегодня и
завтра, иначе -- будущим. И убыстрять свои
шаги стоит, только ежели кто гонится по тропе
сзади: убийца, грабители, прошлое и т. п.
VIII
В кислом духе тряпья, в запахе кизяка
цени равнодушье вещи к взгляду издалека
и сам теряй очертанья, недосягаем для
бинокля, воспоминаний, жандарма или рубля.
Кашляя в пыльном облаке, чавкая по грязи,
какая разница, чем окажешься ты вблизи?
Даже еще и лучше, что человек с ножом
о тебе не успеет подумать как о чужом...

А Роберт Рождественский свою "Бессоницу-90" написал, как нетрудно догадаться, в 1990-м году и там все прямым текстом (надеюсь, что "лесенка" получится):

Мы --

         боящиеся озонной дыры, СПИДа и кооператоров, 

нашпигованные с детства лекарствами,

                                                  слухами и нитратами, 

молящиеся, матерящиеся,

                                     работающие и бастующие,  

следователи и подследственные,

                                             стареющие и растущие, 

спорящие, с чего начинать:

                                       с фундамента или с кровли, 

жаждущие немедленной демократии

                                                    или крови, 

мы --

         типовые, типичные,

                                       кажущиеся нетипичными, 

поумневшие вдруг на "консенсусы",

                                              "конверсии"

                                                     и "импичменты", 

ждущие указаний,

                           что делать надо, а что не надо, 

обожающие:

              кто -- музыку Шнитке,

                                          кто -- перетягиванье каната, 

говорящие на трех языках

                                      и не знающие своего, 

готовые примкнуть к пятерым,

                                            если пятеро -- на одного,  

мы -- на страже, в долгу и в долгах,

                                           на взлете и на больничном, 

хвастающие куском колбасы

                                         или теликом заграничным, 

по привычке докладывающие наверх

                                           о досрочном весеннем севе, 

отъезжающие,

                 кто за свободой на Запад,

                         кто за деньгами на Север, 

мы --

     обитающие в общежитиях,

                                      хоромах, подвалах, квартирах, 

требующие вместо "Хлеба и зрелищ!" -

                                              "Хлеба и презервативов!" 

объединенные, разъединенные,

                                             -фобы, -маны и -филы, 

обожающие бег трусцой

                                   и детективные фильмы, 

мы --

     замкнувшиеся на себе,

                                   познавшие Эрмитаж и Бутырки, 

сдающие карты или экзамены,

                                         вахты или пустыe бутылки, 

задыхающиеся от смога,

                                   от счастья и от обид, 

делающие открытия,

                               подлости,

                                             важный вид, 

мы --

      озирающие со страхом воспаленные веси и грады, 

мечтающие о светлом грядущем

                                  и о том, как дожить до зарплаты, 

мы --

       идейные и безыдейные,

                                       вперед и назад глядящие, 

непрерывно ищущие врагов

                                        и все время их находящие, 

пышущие здоровьем,

               никотинною слизью харкающие, 

надежные и растерянные,

                                    побирающиеся и хапающие, 

мы --

      одетые в шубы и ватники,

                                         купальники и бронежилеты, 

любители флоксов и домино,

                                      березовых веников и оперетты, 

шагающие на службу с утра

                                        по переулку морозному, 

ругающие радикулит и Совмин,

                                             верящие Кашпировскому, 

орущие на своих детей,

                                 по магазинам рыскающие, 

стиснутые в вагонах метро,

                                       слушающие и не слышащие, 

мы -- равняющиеся на красное,

                                      черное

                                              или белое знамя, 

спрашиваем у самих себя: 

что же будет со всеми нами?