Ночь, Беда, дорога и люди...

Жизнь похожа на бои без правил.

Не всегда побеждает тот, кто первым ударил.

И если сегодня ты победил.

То хватит ли завтра воли и сил?!

«Не говори», Черный Обелиск (с)»

            Кирпичная стена. Старая, с вывалившимися кусками. С полустертой звездой на облезших воротах. С еле заметными номером войсковой части и двуглавым орлом.  Завалившееся двухэтажное здание у КПП. Жирная грязь под ногами. Парок озябшего дыхания. Ярость, закипающая внутри. Ярость, плавно перетекающая в опасность. Опасность, колюче поблескивающая черными гранями злобы, превращающаяся в смерть. 

            Смерть, лениво и тихо, приближалась к бывшему учебному центру войсковой части. Кралась под шелестящими потоками, низвергающимися с неба. Хитро смотрела тёмными провалами на рыжие всполохи за стеной. Пряталась за рёвом ворочавшейся грозы.

Тучи ворчали, грохотали, полыхали изнутри, наползая друг на друга. Молнии били белыми сияющими вилами. Протыкали черную брюховину неба, жалили землю. С треском, слышным даже за громом, полыхало дерево. Алое пламя не залить молоком черной коровы. Не залить и дождем. Особенно если вместо воды с неба стегает острыми плетьми кислота.

            - Чёртова ночь… - Чолокян почесал заросший подбородок, покосился в широкую темноту пустого окна, - чёртова.

            Молния полыхнула ещё раз. Воткнулась ломаными росчерками куда-то за разрушенную стену. Осветила голубым темноту на втором этаже большого ангара. Смешалась с багровыми отсветами пламени, лениво ворочавшегося в двух обрезанных железных бочках. 

            - Такой ночь дома сидеть хорошо, - Чолокян покопался в сумке, достал кусок вяленого мяса и начал неторопливо жевать, – А приходится здесь торчать. Нормально?

            Никто не ответил. Силы у людей кончились, когда они месили грязь по дороге сюда. Острый запах аммиака, признак кислотного дождя, смешавшегося с обычным, гнал вперед. Сейчас каждый сидел и отдыхал. Кто как. Людей в ангаре собралось много, человек десять. 

            - Да и черт с вами… - проворчал, сражаясь с жёсткими волокнами, Чолокян, - сидите тут, как бирюки. Пойду к лошадям схожу. 

            Ржавая, но пока крепкая лестница заскрипела под его шагами. Внизу, подсвеченные еще одной рыже-огненной бочкой, фыркали, сопели, хрустели кормом лошади. Их-то оказалось куда меньше, чем людей. Всего пять, три вьючные и две верховые. Самого Чолокяна и его спутника. Вернее, спутницы. Тоненькой и замёрзшей молодой девчушки, кутавшейся в солдатское синее одеяло у костров. Чолокян, недавно купивший жену, бухтел матерками, глядя наверх и подкидывал корма своим четвероногим любимцам. 

            - Скотину жалеет, есть даёт, - проворчало что-то мягко-пухлое, закутанное поверх рваного резинового плаща в уйму лохмотьев, - нет бы людям подкинул чего…

            - Я тебе сейчас таких свежих и горячих накидаю, отказываться заколебёшься! – рявкнул снизу Чолокян. – Ты кто такой, чтобы я тебя кормил, а?

            «Мягкое», то ли мужик, то ли баба, заткнулось и спрятало личико, еле видное в свете пламени, куда-то в своё тряпье. 

            - Не собачься, крещёный, - устало повысил голос здоровенный мужик в теплом армейском бушлате, растягивающий на перилах ОЗК, - не то время. 

            Чолокян, ругавшийся под нос по-армянски, спорить не стал. Дядька внушал уважение ростом, шириной плеч и выражением единственного глаза. Второй, слезящийся и запавший, пересекал жуткий шрам. Тоже внушавший уважение. Как и двуствольный вертикальный «ИЖ».

            - Сейчас сообразим, Серёжка, чего поесть, - дядька подмигнул мальцу, прицепившемуся к нему где-то в Абинске. В тех трех кварталах, что остались от Абинска. – И с другими поделимся. 

            - Добрый ты какой… - высокая, не годам гибкая женщина с седыми волосами усмехнулась. Волосы серебрились даже в плохом освещении. – С чего вдруг?

            Дядька не ответил, начав заниматься куртёшкой мальчика. Серёжка, живой пострел лет двенадцати, смотрел на него во все глаза. Он порывался помочь, но мужик, явно чего-то опасавшийся, запретил ему вставать с лежанки и укутал в плащ-палатку. Мальчонка, привалившись к рюкзаку, порой кашлял.

            - Ну-ну, - седая усмехнулась, блеснув зубами, оставшимися. Прореха во рту темнела внушительно. – Ещё и заботливый…

            Дядька повернулся. Красивым и опасным движением матёрого хищника. «Мягкое», кутавшееся в отрепья, замерло. Замер Чолокян, даже не опустив ногу на ступеньку. Замерла его супруга. Замерли остальные. А вот седая плевать хотела на красивую хищность. Только положила руку на роговую рукоять выгнутого большого ножа, сделанного из автомобильной рессоры. 

            - Я не добрый, - дядька усмехнулся, - просто не такой злой, как ты… Багира.

            Седая вздрогнула. Да так, что даже подбородок дёрнулся в сторону. Пальцы, сжимающие рукоять, разжались. Одноглазый кивнул, и бросил ей плоскую банку. 

            - Чёртова ночь, - повторил Чолокян, сев рядом с женой и погладив её по плечу. Свою верховую он гладил куда нежнее. – Не надо ссориться. Место плохое. 

            - Всё у тебя плохое и чёртово. – Коренастый седобородый дед, одетый в что-то, больше всего напоминающее тулуп, развязал горло вещмешка. Качнулся, блеснув отсветами пламени, большой крест. – Вот, братие и сестры, к общей трапезе. Не побрезгуйте.

            Чолокян, зашевеливший носом, замер. Запах, что и говорить, не казался приятным. По первости и для тех, кто его не понимал. Чолокян понимал. Темная старая ладонь держала густо пахнущий козий сыр. Крепкое запястье, уже покрытое пигментными пятнами, обвивали четки.

            - Тебя-то, отец, куда понесло? – женщина, названная одноглазым Багирой, вздохнула. – Ты же из ахтырской церкви?

            - Храма, дочка. - поправил её священник, - а звать меня Евдокимом. Приживался я там, теперь решил дальше пойти. Вера сейчас-то ой как нужна. Без неё, что говорить, плохо людям. Души слабеют, а где душа ослабела, там и тело гибнет. Угощайтесь, мне вот добрые женщины на дорогу собрали. Недалеко только ушел. 

            - Вера… - одноглазый хмыкнул. – Тело слабеет от недостатка витаминов, нормального белка, болезней и…

            - Дайте поесть уже, - фыркнуло «нечто» и потянулось к перевернутому пластиковому ящику, где уже кто-то незаметный резал сыр. – Вера, тело… жрать хочется. 

            Отец Евдоким вздохнул.

            - Вера должна быть. Она же вперёд нас движет, заставляет в даль смотреть…

Мир свихнулся, Мир окунулся в Войну и почти сгорел. На пепелище павшей цивилизации мы строим нашу жизнь заново, строим во время Беды. Беда порождает разных детей, её дети могут оказаться спасителями, а могут безжалостно убивать. Её дети - мутанты, нарушающие все биологические законы.
Но у Беды есть свои герои. Герои, идущие по дорогам стали, крови, боли и силы воли.
В лучших традициях постапа - хардкорно, с монстроуродами и с уродами-людьми в нужном количестве. ТТХ и патроны, копья и ножи, топоры и мускулы - все идет в ход.
Читать: https://author.today/work/series/18688