субботний отрывок

Еще один фрагмент из романа "Буй-Тур блюз", мистической истории о городе на Волге.

Тем временем из  проулка  вынырнул еще  один  популярный итильский

персонаж -фотограф  Брандмауэр.  Он вечно   пребывал   в поисках

интересного кадра ,и передвигался бегом,  как будто опасался,  что

этот кадр может от негоу драть.  Мало  кто в  городе  не видел  его

долговязую фигуру в джинсах и жилете с 49 (или 149) карманами, ни один

из которых не пустовал.Говорили,  что Брандмауэра  не трогали  даже

местные братки,когда он рассекал вблизи их сходбищ.Все знали,  что

его не интересует ничего,кроме цвета и ракурса. Впрочем, неизвестно,

будут ли братки  столь  же миролюбивы  после вчерашнего...  Однако и

Брандмауэра держать за совсем блаженного не стоило. Когда он не снимал

(например, если в  городе полностью отключали уличное освещение,  что

зимой случалось нередко),  и  садился выпивать  с   приятелями,то

становился почти нормален.

Вооружение Брандмауэра могло быть  легким-  малая  камераи  разные

феньки,распиханные  по  бесчисленным карманам.  И тяжелым - огромный

холщовый мешок,куда он складировал большую камеру и треногу. Сегодня

он  был  при малом.Выбежал на середину улицы,замер.  Привлекли его

внимание те жекартины,  что  Шехонского,или  какие-то  другие,но

Брандмауэр сделал стойку,ухмыльнулся - блеснули на солнце белые зубы

в темной курчавой бороде.Яростно  защелкала  камера,нацеленная  на

ограду, картины и художников.

Не поздоровавшись с Брандмауэром ( тот был в состоянии рабочего транса

и все равно бы его не узнал),  Шехонский двинулся дальше.  Он свернул

через квартал на улицу,уводившую на очередную гору. Именовалась гора

Шведской.Дело  в  том,что  в  конце того  периода,  когда Итиль

представлял собой исключительно военную крепость на восточных рубежах,

то есть в ХV - ХVIII веках,  верховные власти заимели привычку ссылать

в  этот  город пленных,  захваченных  на западных фронтах - литовцев,

поляков,шведов.  Они зачастую жили  вольно,обрастали  семьями,  и,

получив свободу,как правило,  оставались в Итиле,  заселяясь на этой

горе.  В Х1Х веке рубежей  здесь  уже не  было,  а привычка  ссылать

осталась,только  военнопленных  сменили политические.  Их стараниями

Итиль приобрел репутацию очень мрачную места и вообще тюрьмы  народов.

Нынче,  глядя на окружающее беснование жизни,  вспоминать об этом было

презабавно.

К нынешней Шведской  горе  всяческие военнопленные  и узники совести

имели такое же отношение,как  к  шведской стенке.  Но  именно здесь

располагалось информационное агентство "Ареал", где работал Шехонский.

В отделе на месте парился только Володя Перемазов.

-- Приперся? - недовольно осведомился он.

Перемазов получал зарплату  побольше,  и мог  позволить  себе толику

сознательности. Кроме того,  по  ресторанам обедать  он  не ходил,

поскольку был обременен двумя детьми школьного возраста,  и экономил,

обходясь бутербродами.

-- Жара,  - неопределенно отозвался Шехонский, включив компьютер. Этим

словом можно было  объяснить  все,что угодно,  а рассказывать,  как

глазел на ограду с картинами, почему-то не хотелось.

-- Угу.  Как будто не май, а июль. А пару недель назад еще снег лежал.

Кстати, ты заметил,  что  несмотря на  все  эти вопли  о глобальном

потеплении, зимы становятся все дольше, и снега выпадает все больше?

Шехонский кивнул.

-- Кстати, - не унимался Перамазов,  - ты не помнишь, кто сказал, будто

к холоду нельзя привыкнуть? Нансен? Или Амундсен?

-- Не помню. Но кто бы ни сказал, он в этом разбирался.

При отсутствии кондиционера разговоры о зиме и холоде освежали не хуже

воспоминаний о прошлогоднем  снегопаде.Однако  пора  было заниматься

делом.Перемазов   шваркнул  на стол  кипу  факсов,пока  Шехонский

просматривал электронную почту.

Ничего важного, или хотя бы заслуживающего внимания среди сообщений не

было. Единственное,что  несколько  развеселило обоих - информация о

том, что завтра в Балабановской библиотеке  открывается международная

конференция "Хазарское наследие в Итиль-городе и его окрестностях".  И

Шехонский, и Перемазов были согласны, что никаких хазар здесь сроду не

было, если  не  считать Яши  Пеппера  с гуманитарного факультета.  Но

хазары сейчас в большой моде,  спасибо этому сербу,  и  под  них  можно

срубить хороший грант, особенно у тупых американцев.

-- А  ты  бы все-таки сходил,  - сказал Перемазов,  когда они исчерпали

запас хохм по хазарскому поводу.  - Завтра все будет исключительно про

мокруху на Староканавной.  Не  будем подавать  образ  родного города

однобоко. А больше идти некому.  Бусин в отгуле,  у Люды опять ребенок

болен.

"Что же сам не сходишь?" мог бы спросить Шехонский,  но не стал.  Ясно

же - не к лицу и не по летам заниматься такой белиберденью.

-- Сходи... Можешь до обеда сюда не являться. Отмсти неразумным...

-- Уговорил.

После шести, когда закончился рабочий день, народу в центре города еще

прибавилось, благо пресловутая  жара  сошла на нет.  Но художники на

Преображенке уже свернули  свой  базар,и  прутья  ограды сиротливо

сиротливо зияли первозданной пустотой.

А вот Брандмауэра Шехонский увидел снова.  Отрезок улицы до трамвайной

остановки они с Перемазовым прошли вместе, и там, на углу у очередного

ресторанчика за столиком под навесом увидели фотографа, отдыхавшего от

трудовых подвигов.Компанию ему составлял Колян, дизайнер из "Черного

пруда". Судя по коньячным бутылкам на столе,  платил фотограф.  Художник

категорически предпочитал водку - это Шехонский помнил,  в отличие  от

его фамилии.

-- Что-то "Черный пруд" давно ничего не издавал, - сказал он.

-- У тебя что,склероз?  Они года два как не издательство.  Мрут книжные издательства, одно за другим. Компьютерные игрушки лепят...

Лицо Брандмауэра,и без того загорелое, в тени навеса казалось совсем

темным. На сей  раз,  в отличие  от  прошлой встречи,  он  заметил

сотрудников "Ареала" и отсалютовал им стаканом.

-- А!  Гуманитарный факультет!  Узок их круг,  страшно далеки  они  от

народа... - коньяк   отправился    в глотку  фотографа,  физика по

образованию.

Колян на шутку никак не прореагировал, благо был, при столь же солидной

бороде, значительно моложе Брандмауэра.  Лапусю, наверное, это тоже не

рассмешит, подумал Шехонский.  Им не вбивали  со  школьных лет,  как

опасно будить Герцена...