14.06.17. Из вспомнившегося.

На дворе стоит зима. Ударили морозы. Холод ощутимо пробивается сквозь  стиранный ватник, надетый поверх свитера и хлопковой кофты с высоким  воротником и длинными рукавами. Дешевые кальсоны, надетые под ватные  шаровары, сползают, обнажая больную поясницу. Заиндевевшие руки несут  такую же заиндевевшую бухту троса. 

Второй "Мерин"  заглох. Сел аккумулятор. Вся надежда на то, что при помощи первого,  белого, его удастся чуть вытащить, дергнуть и запустить. Или хотя бы  обеспечить доступ к  грузу, дабы перегрузить его в рабочую машину.  Перегружать почти три тонны  муки на морозе в канун праздника не очень  хочется, и ты надеешься на то, что машина "оживёт".

Цепляешь  трос к машинам. Руки в перчатках тебя почти не слушаются. С ошалелым  взглядом садишься за баранку, это твой первый раз за рулём. Тебя тащат  на буксире,  А ты должен держать руль ровно и вовремя затормозить. Тебе  шестнадцать.

Машина заводится. Пока она работает в холостую и  греется, ты можешь выпить растворимый кофе и уйти на задний двор  поколоть дрова, чтобы согреться. Кофе моментально остывает, на улице  минус тридцать. Топор со звоном врезается в чурки.  Тебе звонит мама, и  ты расстегиваешь ватник, чтобы добраться к телефону в внутреннем  кармане. Отвечаешь. Тебе стало тепло, но холод пробивается к грудине  через расстегнутую куртку. Мама спрашивает о том, как ты. Мама - самое  дорогое и близкое в твоей жизни.

Подруга мамы, жена твоего  начальника пытается повыше поднять воротник свитера, из сочувствия к  тебе. Чтобы ты не так мерзнул. Это слабо помогает, но ты с  благодарностью улыбаешься. Вам нужно выезжать.

Ты едешь в кузове  половину пути, на мешках с мукой, подложив под себя сербскую шинель.  Чтоб не запачкаться. Смотришь на огни и тусклый свет лампочки в кузове.  На половине пути перелезаешь обратно в кабину и пытаешься отогреть  пальцы в хэбэшных перчатках. Пальцы еле гнутся и кровоточат, из-за чего  на мешках с мукой после выгрузки остаются багряные следы. Иначе никак — в  толстых перчатках неудобно брать мешок.

Ты умело складываешь  мешки в штабель внутри магазина, с раскачкой выбрасывая их наверх. Вы  выгружаетесь вдвоём с шефом, потому что ты не в состоянии выкинуть мешок  один, ведь он всего на десять килограмм легче тебя. По окончанию  разгрузки ты отряхиваешься от муки,  снимаешь перчатки и получаешь  деньги. Тут же покупаешь плитку шоколада, с апельсиновыми цукатами и  орехами — для мамы. Прячешь остаток денег во внутренний карман.

Едешь  домой, половину пути проведя на арке заднего колеса, подложив шинель —  от геммороя. Просишь высадить на вокзале, чтобы шеф с женой не крутились  почём зря. Идешь домой по пустых ночным  улицах.

Снимаешь  валенки в подъезде, не занося в  квартиру. Вытряхиваешь ватник и штаны  на крыльце подъезда, на ногах сланцы и высокие шерстяные носки. Моешься с  хозяйственным мылом, беспокоясь за руки. Ужинаешь.

Включаешь  компьютер и читаешь выражения людей о том, что тебе нужно думать  позитивно. Криво улыбаешься, ощущая что пальцы рук начали гнутся и ты  можешь набрать ответ. Шлешь нахуй людей с их советами.

Вспоминаешь   этот момент спустя два года, когда ты едешь с одногруппницей с  практики и стоя рядом с ней на остановке посередине пути, слышишь о  собачьем холоде в минус пять, и о том, как быстро остыл чай на ветру.  Вспоминаешь этот момент из жизни —  и многие другие; каждый  раз, когда  тебе начинают что-то втирать про жизнь и прочее.

Лежишь на  кровати в хостеле за полтора часа перед ночной на комбинате и  думаешь о  том, что это и есть русское гонзо. Отмечаешь, что раньше всё-таки  жилось хоть и беднее, но лучше.

Мама — по-прежнему самое дорогое и близкое в твоей жизни.