День памяти и скорби

Сегодняшний выпуск субботнего отрывка совпадает с трагической и все еще памятной датой, уже восемьдесят четвертой годовщиной начала Великой Отечественной войны, то я позволю себе привести отрывок из книги "История одного офицера. Отмоленный", которой нет и не будет на порталах и которую я написала и напечатала для родных, поскольку она посвящена истории моей семьи, судьбе моего дедушке и времени Великой Отечественной в том числе. 

Вася Радин с одноклассниками другими учащимися артиллерийских спецшкол теперь тоже почти каждую ночь дежурил на крышах, копал рвы, на Можайской оборонительной линии. Кто ж знал, что лагерные сборы будут проходить в условиях военного времени? Что к учебным стрельбам к концу июня прибавятся дежурства в отрядах городской противопожарной обороны? А занятия по тактике и топографии будут посвящены созданию настоящих оборонительных сооружений. 

 Первый сигнал воздушной тревоги в Москве прозвучал 21 июля 1941 года ровно через месяц после начала Великой Отечественной войны, и с этого дня каждую ночь в ожидании налетов город погружался в темноту, прорезаемую только светом прожекторов, а бойцы противопожарных формирований занимали посты на крышах, чердаках, в верхних этажах зданий, 

Фашисты стремились сровнять Москву и Ленинград с землей, уничтожив все население. Для этого на московское направление немцами была брошена самая крупная стратегическая группировка Вермахта, включавшая в себя усиленный второй воздушный флот. Фашистское командование делало ставку не столько на тяжелые фугасные, которых не хватило бы, чтобы вызвать массовые разрушения, сколько на вызывавшие пожары зажигательные бомбы, как это было в городах Европы.

Даже Лондон с его преимущественно каменной застройкой не мог должным образам противостоять немецкой авиации, страдая от сильных пожаров. А в Москве хватало деревянных зданий, включая склады, пакгаузы, рабочие общежития и бараки, в которых к тому же готовили на примусах. Да и на территории многих заводов, таксомоторных и автобусных парков хватало деревянных построек. И все же массовых пожаров, уничтожающих целые кварталы, удалось избежать. И не только благодаря героизму летчиков и зенитчиков, но и силами частей противопожарной обороны, которые сумели обучить и организовать горожан на борьбу с огнем.

Дедушка как о чем-то обыденном рассказывал о своих дежурствах.

– Да ничего сложного. Это даже дети умели, – пожимал он на мои расспросы плечами. – Надевали брезентовые рукавицы, брали в руки щипцы и следили за небом. Обычно «зажигалки» сбрасывали кассетами, и они рассыпались по крышам. А горели-то как красиво! Ярким бело-голубым светом. Если на твой участок падала «зажигалка», надо было ее поддеть щипцами и сунуть в ящик с песком, бочку с водой или просто сбросить на землю.

– А как же вы их поднимали? Он ж, наверное, тяжелые были.

– Да не больше двух килограммов. На нас в основном сбрасывали малокалиберные зажигательные авиабомбы. Там корпус делали из электрона – сплава магния и алюминия, начиняли термитным зарядом. Они полностью сгорали, даже крышу пробить не могли. 

 Вот только дедушка умалчивал о крупнокалиберных «зажигалках», начиненных жидкой смесью, по составу похожей на напалм, и о том, что нередко электронно-термитные зажигательные авиабомбы имели заряд, который взрывался через полторы минуты после воспламенения термита. Именно за такой короткий срок «зажигалку» следовало бросить в бочку с водой.  

 Также спокойно и обыденно вспоминали о дежурствах и дедушкины ровесники из числа родственников и коллег. Одна из них рассказывала, что зажигательные бомбы спускали на маленьких шелковых парашютах, которые они с девчонками собирали и шили куклам платьица. А еще она вспоминала прорвавшийся в город немецкий истребитель, который летел по широкому проспекту между домами и стрелял из пулемета по окнам. Дедушкина двоюродная сестра без особого ужаса вспоминала, как взрывная волна от упавшего на соседней улице фугаса аккуратно уложила ее на землю.