Субботние соломинки

Пока солнце не заволокло пороховым дымом очередного наступления франкистов.

— Где черти носят Анатоля?! Пациент уже на столе, — гаркнул Владислав.

— Его нет, — сказала Зося. — Нигде. Слышите выстрелы — похоже, началось наступление. Госпиталь надо эвакуировать.

— Надо было раньше, — глухо ответил Владислав, прислушиваясь к приближающимся звукам. — Теперь поздно.

Он помолчал и сказал в пустоту между мной и Зосей:

— Если поторопитесь, можете нагнать Анатоля. Хотя, он слишком быстро бегает.

— Какие инструменты готовить, пан доктор? — как будто не услышав последнего замечания, спросила Зося. А я, молча, стала драить руки над раковиной, слушая отрывочные указания Владислава. Надела маску и подошла к столу.

— Слушайте меня внимательно, панна Наджея, я два раза повторять не привык. Скальпель и зажим!

Может, у меня слегка и тряслись колени, но руки не дрожали точно.

— Хорошо, очень хорошо, из вас когда-то выйдет толк, панно.

Стрекот выстрелов и взрывы раздавались все ближе, с потолка за моей спиной обвалился кусок штукатурки, но я старалась слушать только команды Владислава, цепляясь за них, как утопающий за соломинку:

— Скальпель! Зажим! Тампон! А, пся крев! Держи же зажим! Кровь хлещет — то дьябла варто!

Крики, выстрелы слышались уже на лестнице. Звенели инструменты в тазике, который держала в дрожащих руках Зося. На лбу Владислава выступили крупные капли пота, но руки его уверенно двигались:

— Шейте, коллега! — велел он, и тут в операционную ворвались солдаты в синих рубахах, на рукаве три полосы — красная, черная и снова красная. Я запомнила это так хорошо, никогда не забуду. Первым же выстрелом один из них убил раненого на операционном столе. Зося выронила тазик с инструментами и метнулась в сторону, кто-то из «синих» ударил ее по лицу, она свалилась обмякшим кулем у стены.

— Что ж ты делаешь, мразь?! Это ж госпиталь. По международному праву — неприкосновенная территория, — срывая маску, закричал поляк.

Что ему ответили, я не поняла — до таких тонкостей испанский не знала. Но Владислав побледнел, желваки заходили у него под кожей, а «синие» издевательски заржали. Кто-то схватил меня сзади за волосы, запрокидывая голову и швыряя одновременно на колени. Хохот усилился и из того, что сказали, я разобрала лишь:

— Красная тварь!

— Отпусти ребенка, шейцег! — Владислав ухватил скальпель и замахнулся на того, кто держал меня. — Гай ин дрэрд!

Врача ударили прикладом в лицо, он упал на спину. Правая половина лица поляка превратилась в кровавое месиво, я не была уверена, уцелел ли глаз. Я даже не знала, жив ли он вообще.

 Стрельба в коридоре не прекращалась. Прикрытая дверь распахнулась, выстрел убил того, кто держал меня за волосы. Он упал, накрывая меня своим телом, заливая кровью. Я бестолково копошилась под навалившейся тяжестью, не в состоянии выбраться. Выстрелы стихли, кто-то стащил с меня мертвое тело. Я подняла голову и увидела Дона и других ребят из пятнадцатой интернациональной. Красные трехлучевые звездочки на их рукавах казались мне сейчас дороже всего на свете.

«Миленькие, родненькие!» — хотелось кричать мне, но я, кажется, обезголосила от страха. Так и сидела на полу, покачиваясь из стороны в сторону, прижимая к груди стиснутые в кулаки руки.

— Где, прах все побери, охрана госпиталя?!

— Влад, — плакала Зося, на четвереньках между ногами солдат ползя к врачу. — Владичек!

Она вцепилась в него мертвой хваткой, ощупывая разбитое лицо. Врач застонал и кое-как сел. Потом ухватил Зосю за плечи и начал трясти:

— Жива? Жива! — они так и поднялись, держась друг за друга, и Владислав сипло сказал:

— Откуда мне знать, где охрана. Небось сбежали, как и Анатоль, как только началось наступление.

— Это еще не наступление, — задумчиво протянул Дон, — может один из залетных разведотрядов…

Вдруг они все как по команде повернули головы туда, где в установившейся недавно тишине начал нарастать и приближаться басовитый гул, словно рой рассерженных шершней. Лицо Зоси слиняло до голубоватой белизны.

— Кондоры! — закричал кто-то рядом.

— Вон из здания! — рявкнул Дон, хватая меня за шкирку и одним рывком вздергивая на ноги. Но мы успели сделать лишь пару шагов к дверям, когда первый удар грома встряхнул госпиталь. Я даже не знаю, услышала ли этот звук. Скорей, почувствовала всем телом — земля содрогнулась в судорогах, разорванная первыми бомбами, сброшенными с немецких бомбардировщиков. А дальше — по нарастающей. Дон сбил меня с ног, швырнул на пол и упал сверху, прикрывая собой. Мир вокруг корчился в эпилептическом припадке. И я билась в диком, первобытном ужасе на полу, как рыба, выкинутая на берег. Если б Дон меня не удержал, я бы погибла наверняка. Древний инстинкт заставляет бежать и прятаться в безопасное место. Только вот безопасного места нигде не было, и бежать — некуда. От лестницы, ведущей из здания, осталась лишь пыль и острые клыки развороченных перекрытий. Но Дон меня удержал. Он прижал меня так, что я с трудом могла дышать, зажал одно ухо рукой, а в другое шептал:

— Тише-тише, там-там-тадритам.

— Мы погибнем.

— Нет, если пообещаешь, что станцуешь со мной джигу.

— Я не умею.

— Я научу. Обещай!

Глупо, наверно, в это верить, особенно мне, воспитанной так, что слово «чудо» считалось предосудительным. Но я до сих пор верю, мы уцелели благодаря чуду и этому обещанию. Когда бомбардировка закончилась, от здания госпиталя осталось только левое крыло, где мы и находились.