Проблемы поиска

На флешмоб П. Пашкевича "Бессмертные среди смертных":

Таких есть у меня, это сарьют, безмассовые сознания. Обитают в Океане Хиггса (см.), и им пофиг, что творится "на поверхности". Опасна им, разве что, черная дыра или Йалис (см.), и то - далеко не всякий. Основная трудность у сарьют - в "сцеплении" с реальным миром. Возможности как-то влиять на него напрямую у них нет, возможность его восприятия, - ограничена восприятием других разумных существ в нем. Но вот видеть, что думают другие, - для сарьют вполне можно, как и ощущать "тени" материальных предметов. Влезть в работу компьютера, - если он квантовый, - пожалуйста, если на лампах - увы. С вселением в тела, - если только "смотреть", всё равно будет ощущение "взгляда в спину", хотя бы бессознательное. Общаться так с кем-то, - надо близко "подходить", и тут возможны варианты, - от слов до образов, но полного "слияния разумов" не выйдет, - Неделимая Сущность (см.) просто "провалится" в тело. Выйти из него для сарьют трудновато, тут нужно большое психологическое усилие, и если растерялся, скажем, - может не получится. Или нужно сильное ощущение, потеря сознания, например. Тут вообще осторожность надо соблюдать, во избежание "застревания". Состояние психики "носителя" для сарьют никакой роли не играет, если есть органические повреждения, - будет труднее управлять телом, только и всего.

Отрывок из "Йэннимурской эры":

Малла ещё немного попятился и уперся спиной в стену. Девушка подходила всё ближе. Вернее, ЭТО походило на девушку – широкие бедра и высокая грудь, густые длинные волосы каскадами золота спадали на спину. А вот лица не было. На его месте зияла темно-багровая воронка, усаженная острыми, загнутыми внутрь зубами. Существо это было слепым, но оно как-то ощущало его и безошибочно реагировало на все его движения.
Юноша мог, собственно, попробовать проскочить мимо и выбежать за дверь, но не мог сдвинуться с места – его тело стало словно каменным. Все его чувства исчезли, остался один лишь страх.
Существо подошло совсем близко. Оно схватило его за плечи и потянулось к его лицу. Малла попытался отпихнуть его, но оно словно оказалось из стали. Мерзкая воронка неумолимо, дюйм за дюймом, приближалась к его глазам. Малла ощутил исходивший из неё влажный жар. Странно, но он не чувствовал запаха.
Отвратительная плоть коснулась его. Многочисленные зубы с хрустом вошли в кожу, ручьями потекла кровь. Малла дико взвыл в уже неуправляемом животном ужасе, чувствуя, что его лицо сдирают с черепа, и бешено рванулся, падая куда-то...
Раздался громкий костяной стук. Боль на миг ослепила его, рассыпаясь белыми искрами... и сон кончился.
Какое-то время юноша сидел на полу, потирая гудевшую голову. Он испытал ни с чем не сравнимое облегчение, поняв, что всё это был кошмар. Но его кожа всё еще чувствовала прикосновение чужой плоти, ощущала, как в неё входят зубы. Всё это было слишком натуральным для сна. Но, пожалуй, и неудивительно, что ему снится подобная жуть – когда он засыпал, настроение у него было паршивое. После победы над Клеххат всё пошло как-то не так. Вместо победных торжеств началась подготовка к бегству. Сарьют все были заняты и не обращали на него внимания, а ему здесь, в транслайнере Хеннат, делать было совершенно нечего. Он никому не был нужен.
Малла помотал головой. То странное спокойствие прошло и он вновь мог ощущать эмоции, только радости они несли мало. Сердце его всё ещё колотилось от пережитого страха.
В конце концов, юноша понял, что выглядит довольно глупо, сидя на полу. Он встал, с чувством потянулся и, как был, в одних пятнистых шортах, вышел в коридор, пустой и тихий. Фрактальные пёстрые узоры танцевали на стенах, но сейчас они лишь раздражали и злили его.
Он направился к комнате Охэйо – но прежде, чем успел открыть дверь, та сдвинулась сама. На пороге появилась Маула – тоже босиком, в диковинном одеянии из длинных серебристых нитей, усыпанном цветами, которые, казалось, росли прямо из него. Однако, кулаки её были сжаты, глаза метали молнии. Проходя мимо Маллы, она толкнула его бедром так, что не ожидавший подобного подвоха юноша упал.
Маула остановилась, едва глянув на него сверху вниз, презрительно хмыкнула и пошла дальше, непринужденно наступив на живот. Малла охнул, чувствуя, что его глаза сейчас вылезут на лоб. Когда он смог набрать воздуха, на его языке вертелось несколько нелестных слов, однако там они и умерли – в таком настроении Маула могла просто выбросить его за борт.
Едва она удалилась, за дверью раздался вопль Охэйо, полный ярости и боли. За воплем последовала длинная череда произносимых с чувством выражений. Часть их Малла уже знал, но в общем ему показалось, что Аннит заговорил вдруг на каком-то совершенно неизвестном языке.
Время для визита было явно не самое подходящее, но юношу одолело любопытство. Осторожно растирая живот, он заглянул за незапертую дверь.
Охэйо, в своем черном, с серебром, одеянии, сидел на полу, глубокомысленно трогая пальцы правой ноги. Они покраснели, словно ошпаренные, и уже начали опухать.
– Ноготь сломал, – сообщил он, взглянув на юношу. Лицо у него также было хмурое. – Теперь, наверное, начнется воспаление, и я умру.
– Что случилось?
– Так... Стену пнул.
– Зачем?
Охэйо поднялся одним гибким движением и немного неловко похромал к окну с якобы космическим пейзажем, который нельзя было принять за настоящий и с сорока шагов и который развлекал его своей нелепостью. Небрежно опираясь на него спиной, он поджал ногу, осторожно растирая пальцы.
– Ну, знаешь, когда ты с трепещущим сердечком и горячими ушками предлагаешь любимой девушке... скажем, побыть вместе в самых романтических выражениях, а в ответ слышишь «А не пошел бы ты?..» в довольно интимных подробностях, то чувствуешь себя... не вполне умно. А поступаешь и того хуже.
– Вы поссорились с Маулой? Но почему?
– Одна из моих марьют захотела выйти замуж за парня из Сарьера. НЕ марьют. Я, естественно, отказал, а Мауле это не понравилось. Это было неделю назад, но память у неё не короткая.
– Но почему...
Охэйо насмешливо посмотрел на него из-под упавших на лицо волос.
– Малла, любой нормальный парень выберет девушку-марьют. И что тогда делать обыкновенным девчонкам?
– Но, если эти двое любят друг друга...
– У того парня тоже есть девушка, которая его любит. А марьют просто задурила ему и себе голову.
– А кто придумал её такой?
– Допустим, я. Но это была хорошая работа, Малла. Она просто сбежала к любимому, наплевав на мой запрет.
– Марьют? Сбежала?
– Все мои марьют принадлежат мне – до тех пор, пока они хотят этого. Если они решают иначе, что я могу сделать?
– Но почему тогда Маула...
– Должно быть, ей не понравилось, что я просил её. Если бы я её просто обнял и начал целовать, она вряд бы возмутилась.
– Она мне на живот наступила.
– Но ты упоминаешь об этом не без удовольствия.
Малла смущенно засмеялся.
– Да.
– Когда-то – ещё в самом начале – она была княжной и жила в замке. В настоящем. И свято верила в то, что земля плоская. Она была очень почтенной и религиозной особой. Когда она умерла, ей было девяносто восемь лет. Трудно поверить, правда?
– А кем был ты?
Охэйо сел у стены, обхватив руками колени. В этот миг он походил на мальчишку, забытого в пустом доме. Малла сел в той же позе напротив.
– Ты вообще представляешь, каково это – быть сарьют? Помнить всё, что случилось едва ли не за целую вечность? То, что было за срок обычной человеческой жизни, я могу вспомнить сразу, без труда, как и ты. Но вот дальше... иногда я минуты по две сижу и вспоминаю, как жил когда-то, тысячи лет назад. Моя память – как громадный темный дом. Можно долго, очень долго бродить там и удивляться, каким я был раньше. Есть целые тысячелетия, о которых я почти не вспоминаю. Если начну, то времени ни на что другое не останется. Иногда это так надоедает – вспоминать... Знаешь, что самое странное? Понимать, что ты сам когда-то был совершенно другим.
– Но каким?
– Глупым. Стыдно сказать, но я не помню ничего, что было до Хониара. Там, под Зеркалом, мы вели странную жизнь, Малла. Там нам не нужно было есть, пить, дышать, наши тела были неразрушимы, но мы сами росли очень медленно. И ещё медленнее осознавали окружающий мир. Одно из самых первых моих воспоминаний – я бреду в полной темноте по дну озера, легкие у меня полны воды, мне страшно, и я не знаю, как здесь оказался. Я бродил там очень долго... все мы бродили в полумраке, прежде, чем научились говорить друг с другом...
– А потом?
Охэйо улыбнулся, не поднимая глаз.
– Потом мы стали ещё глупее, потому что открыли любовь. А уж когда мы стали сарьют... мне приходилось дни напролет бегать за ящерицами, отрывать им головы и поедать живьем. Потом мы с Маулой рыли нору, так это заняло девять дней. Говорить друг с другом мы ещё не могли и рисовали слова на песке... знаешь, мне до сих пор порой не достает хвоста.
– А потом? Когда у вас появились транслайнеры и остальное?
– Тогда мы начали бездельничать. Я могу назвать целую кучу глупостей, сделанных по принципу: «а почему бы и нет?»
– Например?
– Например, я выводил всяких диковинных тварей – специально для чувственной любви. А потом... ну, развлекался с ними. Это было очень приятно, но глупо.
– Ты?
– Я. Потом мы с Маулой разводили чудовищ – некоторые до сих пор живут в зоопарке транслайнера. Обычно я хороню свои ошибки... Впрочем, я – ещё не самый большой недоумок. Кое-кто на Тайат хотел поставить мне памятник. «Анниту Охэйо, величайшему из людей». Я запретил. Не хватало ещё, чтобы мне птицы на голову гадили...
– Но без тебя не было бы их мира.
– И ещё многих других. Только, знаешь, это занятие сомнительное – выводишь на планете вредную живность, ночей не спишь, подгоняя геном будущих колонистов к природным условиям... а когда возвращаешься через пару сотен лет, видишь, что среди них процветают богопротивные извращения и рабство, основанное на цвете волос – чем светлее волосы, тем выше ранг человека. Милая система, а? Сначала я ржал, как ненормальный, а потом меня взяла такая злость... У меня на корабле было пятьдесят гигатонных боеголовок, и я выпустил их все. Пыль только через восемь лет рассеялась. Будь у меня светлые волосы, я бы повел себя иначе, но когда к тебе относятся, словно к скотине, всего лишь потому, что ты черноволосый... Я попытался вбить в их тупые головы немного ума, но напрасно. Знаешь, что самое забавное? Бедные твари ни в чем, собственно, не были виноваты – это я заложил в них сомнительные склонности. По недосмотру. У меня в голове всегда полно мути. Её можно вроде как загнать на дно, но, когда ты творишь, ты творишь не такой, какой себе нравишься, а такой, какой есть на самом деле. И с этим ничего поделать невозможно. Как ни следи, что-нибудь обязательно проскочит.
– Но ты же не умышленно создал их такими!
– Положим, большая часть меня этого хотела. Обычная забава бога – создать заведомо паскудных тварей, чтобы затем проклясть их и уничтожить. Мне нравится мучить людей. Я никогда не делал этого наяву, но только потому, что у меня хорошее воображение. Но я убивал их – надеясь, что они станут от этого лучше. Не глупо?
– А разве лучше было бы просто смотреть?
– На это у меня терпения не хватило бы. Если я вижу что-то неправильное, мне хочется влезть в это и исправить. Обычно это получается. Но каждый раз я думаю – зачем? Я ведь не истеричный мальчик. Чужие страдания, даже смерть мало меня трогают. Ведь, в конечном счете, мы все умрем. И все миры.
– Почему?
– Закон сохранения энергии, Малла. Она не возникает из ничего. А наша Вселенная возникла. Закон этот, между прочим, нельзя нарушить. Знаешь, какое решение у этой задачи? Виртуальные частицы во всем похожи на настоящие – с той единственной разницей, что исчезают быстрее, чем их можно заметить. Наша Вселенная должна исчезнуть точно так же – без малейшего следа. Просто одно из нулевых колебаний. Ни памяти, ни даже тени. Ничто.
– Но... как это случится?
– Космическое отталкивание. Та сила, что породила Вселенную, её же и уничтожит. Та самая сила, что движет разбеганием галактик. Если смотреть вдаль, они разлетаются всё быстрее, потом достигают скорости света и исчезают для нас. Так как эта сила действует постоянно, разбегание ускоряется. Медленно, но неотвратимо. А чем быстрее что-то движется – тем медленнее на нем идет время. Когда радиус видимости упадет до нуля, время остановится. Это будет конечная точка.
– Когда?
– Ну, сколько это займет лет, я точно сказать не могу. Эта проблема сродни задаче о червяке и канате. Возьмем резиновый канат длиной, скажем, в милю, и будем растягивать его со скоростью той же мили в секунду. От неподвижного конца к подвижному ползет червяк. Он делает дюйм в секунду. Доползет он до конца каната?
– Нет.
– Неверно. Его переносит на себе, растягиваясь, сам канат. Времени это, разумеется, займет немало. Если к двум или трем годам приписать ещё семьдесят нулей, то мы получим примерную цифру. Нашей Вселенной осталось жить столько же.
– Ну, это совсем немало...
– Малла, через пятьсот миллиардов лет во Вселенной перестанут возникать звёзды. Через семь триллионов лет все звёзды, даже самые тусклые, погаснут. Галактики сколлапсируют, их остатки развеются в пустоте. Все элементы превратятся в железо – самый устойчивый из них. Можно тогда будет жить?
– Но это всё равно немало.
– О, разумеется. Только конец всё равно очевиден и неизбежен. Что бы мы не делали, это всё... – Охэйо раскрыл ладонь и дунул на неё. – Знаешь, не очень приятно просыпаться среди ночи с этой мыслью.
– И ничего нельзя сделать?
– Можно сорваться с гиперплоскости и уйти в дрейф к Пределу. Только тогда мы достигнем скорости света гораздо раньше и наше время тоже остановится. Здесь я могу точно рассчитать, сколько продлится это путешествие. 9987 дней, или около двадцати семи лет.
– А потом?
– Ничего. Или – всё.
– Но или одно, или другое, верно?
Охэйо рассмеялся.
– Разумеется. Ты сам сможешь узнать, что именно, если решишь ещё одну простенькую задачку. Видишь ту лампу? Представь, что минуту она горит, потом полминуты выключена. Каждый новый период вдвое меньше предыдущего. Короче: если по прошествии ДВУХ минут лампа будет включена, ты встретишь за Пределом рай с прекрасными девицами. Если нет – умрешь.
Малла рьяно принялся считать, но уже после четвертого шага запутался в дробях. У него возникло нехорошее подозрение.
– Тут что-то не так. Похоже, делить надо бесконечно!
– Правильно. Если ПОСЛЕДНЕЕ число будет четным, мы будем жить вечно. Если нет... Только, знаешь, ПОСЛЕДНЕГО числа не существует. Это просто идеальная задача – без решения.

ЗЫ: очередной Аннит :)