Петербуржцы и питерцы
Автор: Андрей СтоляровВ связи с дискуссией вокруг моего поста, посвященного терминам «Питер» и «Петербург», хочу напомнить следующее.
Около ста лет назад, художник Мстислав Добужинский, заполняя одну из анкет, в графе «национальность» указал – «петербуржец». И он был совершенно прав. В конце XIX века стало очевидным, что в Петербурге сложился какой-то особый тип людей, отличающийся от остальных россиян. Действительно что-то вроде национальности – «петербуржцы». Причем именно петербуржцы, а вовсе не питерцы, как иногда говорят. Питерцы – это крестьяне, которые приходили в город на заработки. Коренным населением Петербурга они не считались.
Отличительные черты петербуржцев – интеллигентность, образованность, интеллектуализм, стремление не к бытовым преференциям, а к идеалу. Хотя замечу, что уже первое качество подразумевает и остальные.
Так вот, далее была первая мировая война, Октябрьская революция, гражданская война, перепахавшие всю страну. Петербург опустел. Собственно петербуржцев в нем практически не осталось. Кто погиб, кто умер, кто исчез в эмиграции. В Гостином дворе, в проходе под арками, росла трава. Пришли солдаты с фронта, пришли крестьяне из окрестных деревень, которые стали рабочими. Абсолютно новые люди. И вот уже к середине 1930-х гг., всего через 15 лет, снова начали говорить, что петербуржцы (тогда – ленинградцы) – это особый народ, чем-то они отличаются от других советских людей.
Затем была Великая отечественная война, блокада. Вновь коренное население Петербурга почти полностью исчезло. В послевоенное время в город снова пришли солдаты, крестьяне, рабочие. И опять – уже в 1960-х гг., стало ясно, что сложилась некая культурная общность «ленинградцы» (или все-таки «петербуржцы»), которую было легко опознать.
То есть, раз за разом Санкт-Петербург магической силой своей создавал особую национальность – тех людей, в которых сразу же ощущался специфический петербургский акцент.
Конечно, сейчас петербуржцы в Санкт-Петербурге почти исчезли: глобальная современность нивелирует локальности культуры, отклоняющиеся от среднего. Но все же они, по-моему, есть. Я таких людей, петербуржцев, и знал, и знаю. И вполне возможно, что эта «национальность» вновь возникнет из небытия – магия Петербурга в очередной раз окажется сильней механического усреднения.