К "алкогольному" флэшмобу

Туся Попова предложила вот такую тему: "Наверняка у Вас есть сценки, где описано распитие алкогольных напитков и их последствия?"

А есть у меня и сценка, и последствия -- причем одно другого стОит, пожалуй, с точки зрения своеобразия. Кто в теме обычаев средневековых кельтов -- поймет. :)

Итак.

1. Само, если можно так выразиться, "распитие":

Проснувшись, Танька с удивлением обнаруживает себя лежащей на буро-синем клетчатом пиктском плаще. Под головой у нее свернутый в валик плед, еще одним пледом — красно-желтым, мунстерским — она накрыта, как одеялом. Вместо неба — толстые жерди стропил и закопченная солома крыши. Пахнет землей, прелой соломой и гарью. Тихо потрескивает огонь в очаге. Тепло, душно. Да где же она и как здесь оказалась-то?

А над сидой нагибается Орли, принимается радостно тараторить.

— Проснулась? Ты хоть видела, что было?! Верзила-то как меч вверх поднимет, а другую-то руку вперед как выставит, будто бы у него там щит!.. А круитни наш как замахнется, да как своим мечом ему даст — сверху вниз! Тот сразу и грохнулся!

И, улыбаясь, протягивает ей большую глиняную кружку.

— На-ка, попробуй. Это тебе от сэра Талорка гостинец!

Танька с большим усилием, еще не отойдя от представившейся ей жуткой картины смертельного боя, улыбается в ответ, осторожно берет кружку обеими руками — и вновь замолкает, задумчиво смотрит куда-то вдаль. Что-то очень важное тревожит ее — но вот что?.. Старый колдун из недавнего сна, его обволакивающий, очаровывающий голос... Она же слышала его наяву! И сида подскакивает с постели испуганной птицей:

— А грек где?

— Всё ты о монахе своем... — хихикает в ответ подруга. — Да поймал его наш Морлан, поймал! Еле-еле из окна вытащил: тот как в окошко полез, так в нем брюхом и застрял: ни туда и ни сюда!

«Какой такой Морлан?» — едва не срывается с Танькиного языка. Но недоумение тут же проходит само собой: всё ведь так просто! Ну да, конечно же: у Орли теперь уже не только Этайн — Этнин, но и Морлео — Морлан. Забавно получилось: «мор» по-ирландски означает «большой», «лан» — «много», а сам-то Морлео роста совсем невысокого. Но звучит это в устах подруги вовсе не насмешливо: наоборот, хорошо, ласково — должно быть, это еще и оттого, что Орли произносит выдуманное ею слово со своим чудесным напевным мунстерским выговором.

А Орли между тем продолжает:

— Вон в углу твой монах сидит, веревками связан. А браниться-то он как умеет — жаль только, что непонятно! Ну да ничего: рыжий круитни монаху пото́м рот тряпкой заткнул — он и замолк.

Танька, не глядя, делает из кружки большой глоток — и тут же, поперхнувшись от неожиданности, принимается отчаянно кашлять. Горько, невкусно. Но ароматно — этого не отнимешь!

— Бр-р... Что это? — только и может выдохнуть.

— Так эль же вересковый, — смеется подруга. — Вкуснющий! Должно быть, как раз тот самый и есть, о котором ты в заезжем доме пела! О меде-то ни о каком круитни наши и не ведают, а вот на эль сэр Талорк расщедрился. Очень уж ему твоя песня по нраву пришлась! — и Орли весело смотрит на сиду.

— Песня?.. — Танька удивленно смотрит на подругу. Как наяву перед глазами у нее встает вдруг гневное лицо сэра Талорка, его грозный взгляд, от которого хотелось бежать из «Козерога» куда глаза глядят.

— Ну да, он сам так и сказал, — принимается тараторить Орли. — А еще очень тебя за монаха этого хвалил. И говорил, что надо непременно отвезти его к здешнему королю. А еще — что зря Морлан громилу до смерти зарубил, да ничего уже не поделаешь...

— Сэр Талорк на Морлео гневается? Ой...

Орли улыбается, мотает головой:

— Нет, что ты! Не гневается вовсе! Наоборот, хвалит: такого силача победить сумел, а сам...

И, должно быть, вспомнив что-то, вдруг ненадолго замолкает, мрачнеет: — Ой, забыла совсем... У Морлана же у нашего щека... Верзила — ну, бритт этот — его зацепил: вроде не сильно, но все равно... Холмовая, у тебя зелье какое-нибудь есть?

— Нет... — печально мотает головой Танька. — Я же ничего с собой на прогулку не взяла!

Орли жалобно смотрит на сиду, потом спрашивает с робкой надеждой:

— А так просто, без зелья, ты полечить не можешь?.. Ну, заговором каким-нибудь?

Поколебавшись, Танька кивает головой:

— Я посмотрю. Только без заговора... — и, вдруг спохватившись, добавляет: — А корзинки мои так на пристани и остались? Там же зелья мэтрессы Марред!

— Что ты! Круитни — они же всё сюда перенесли... Ты эль-то пей — правда же, вкусно?

Танька решительно мотает головой, возвращает подруге кружку.

— Мне мама запретила.

Ну, не признаваться же в том, что воспетый ею же напиток из вереска ей не понравился! Да и пиктов обижать никак нельзя... Зато есть мамин запрет — и как же он сейчас кстати!

— Леди Немайн запретила? Так это же гейс, выходит?.. — задумчиво откликается Орли — и вдруг бледнеет и растерянно шепчет: — Ой... Ты же отхлебнула! Что же теперь будет-то?

Растерявшаяся Танька не знает, что и ответить. Если кому-то что-то запрещает древняя богиня — это же и правда как раз гейс и получается! А нарушителю гейсов ирландские поверья сулят страшные беды — и неважно, осознанно это он сделал или же по неведению. И если Орли решит теперь, что именно из-за нее Танька попробовала этот злосчастный эль...

Выход, впрочем, все-таки, кажется, находится, хоть и временный, хоть и не особенно хороший. Нужно просто отвлечь мысли подруги на что-то другое! Тем более, что срочное дело и правда есть.

— Идем-ка лучше к Морлео, мунстерская!

2. Теперь страдания "виновницы" нарушения "запрета". Первая стадия

 — Ох, Этнин, Этнин! — вздыхает Орли, всё так же печально глядя на сиду. — Что же с этим прокля́тым гейсом делать-то? Он же тебя теперь со свету сживет — и всё из-за меня, из-за дуры окаянной... — и вдруг хлюпает носом.

Ну вот! Всё еще не забыла... Так ве́дь, пожалуй, и не забудет! — Танька вспоминает вдруг и то, как Орли купила на ярмарке невесть из чего изготовленный толченый рог единорога, и как она верила, что в тулменах по-особому течет время, и как испугалась легенды о леди Хабрен... Мудрено ли, что она верит и в силу гейсов тоже? Но разве же можно относиться к Орли плохо лишь оттого, что та суеверна? Да и верят в нерушимые запреты даже в Глентуи по-прежнему очень многие… И, может быть, впервые в жизни сида отчетливо понимает: даже у самых замечательных людей бывают ошибки и просто слабости, и иногда бывает лучше принять человека таким, какой он есть, а не пытаться во что бы то ни стало наставить его на путь истинный.

А Орли вдруг подходит к сидящей на кровати Таньке, близко-близко наклоняется к ней, протягивает тряпочку, смоченную целебным зельем, и тихо, почти шепотом, спрашивает с робкой надеждой:

— Слушай, Этнин, а отменить этот гейс никак нельзя? Ты же ши, ты должна в таком лучше меня разбираться...

Вот что тут Таньке ответить? Убеждать Орли, что мамин запрет — никакой не гейс вовсе? Так ведь все равно же нипочем ее не переубедишь: чтобы сама Немайн — да просто так словами разбрасывалась?! Вот бы еще понять, о каких таких неприятностях Орли рассуждала, пока они шли по римской дороге… Ой! Да уж не решила ли она, что Танькины страдания по Морлео — начало расплаты за нарушение гейса? И от этой догадки сиду прямо-таки бросает в жар. Но не спрашивать же Орли о таком… и вообще, лучше бы о Морлео больше и не вспоминать! А сейчас надо просто сказать подруге что-то обнадеживающее.

И нужные слова, кажется, все-таки находятся:

— Я спрошу у мамы. Обязательно. Когда вернемся. Когда привезем Санни домой.

3. Вторая стадия страданий:

Сваммова жена Гвен, черноволосая женщина средних лет, неожиданно высокая и худощавая, странно и даже забавно смотревшаяся рядом с коротышкой-мужем, оказалась гостеприимной и заботливой. Мало того, что она подобрала Орли подходящее платье, так еще и досыта накормила незваных гостей. И даже предложила им дорогого греческого вина — чтобы отогреться.

От вина Орли вежливо, но решительно отказалась. Для себя она еще в заброшенном доме решила: раз перед Этнин провинилась — значит, должна теперь сама ее гейс соблюдать! На гейс, не уточняя, и сослалась. Но вот когда Гвен предложила ей ненадолго прилечь, то не устояла, поддалась искушению. А очутившись в кровати, поняла, что «ненадолго» не получится: встать она себя уже не заставит!

4. Вероятный итог -- из эпилога:

— А Санни и Падди, выходит, так и не пришли? — огорченно вздохнула черноволосая Кари.

— Им никак сегодня, — с сильным ирландским акцентом откликнулась огненно-рыжая девушка с серым плоским свертком в руке, — не остроухая Танни, а другая, крепко сбитая и с бесчисленными золотистыми веснушками на лице. — Нашу Санни в клан приняли — событие же! Теперь Пэдин ее родне представляет, а у него ее столько!.. Я — и то к вам еле выбралась — но меня простят.

Кари посмотрела на нее с тревогой. Протянула с сомнением в голосе:

— Орли, ты уверена?

— Это Этнин повезло, а на мне гейс так и остался! — рассмеялась та в ответ. — Мне же теперь хмельного ни капли нельзя — ну и зачем я там нужна?

Почему итог "вероятный"? Ну так я еще надеюсь вернуться к жизнеописанию славной Орли Ни-Кашин, мунстерской ирландки-десси, верной подруги моей Таньки-Этнин. И я еще не знаю, останется ли ее удивительное неприятие горячительных напитков "невыстрелившим ружьем" или таки сыграет какую-то роль в ее жизни (впрочем, в ирландских легендах такая роль всегда бывает роковой -- а оно мне надо?!)