На растерзание

К флэшмобу от Эйты: кусок, который я считаю предметом своей гордости и который можно и должно пинать и критиковать.

Это будет конец последней главы и эпилог из "Дочери Хранительницы", который я написал в состоянии сильного эмоционального подъема, завершая многолетний труд (и нет, подъем не был связан с предвкушением завершения работы). Да, в то состояние вдохновения я, кажется, больше не возвращался ни разу. И да, этот кусок мне кажется одним из лучших.

За ночь погода вконец испортилась. Еще задолго до рассвета Танька выглянула на улицу – и не увидела над головой ни единой звездочки. Небо сплошь затянуло тучами, вовсю моросил мелкий дождь. Не прекратился он и утром.

А на рассвете в Ланнуст выехал Кей и очень скоро вернулся – вымокший, но довольный.

– Договорился! Можно ехать, – оповестил он всех еще на входе.

– Сэр Кей, вы этого Лауэна с повозкой сюда позвать догадались? – поинтересовалась в ответ леди Эмлин.

Кей охнул, только что за голову не схватился.

– Нет, я подумал, мы до Ланнуста сами... – обескураженно пробормотал он и торопливо добавил: – Давайте я обратно – одна нога здесь, другая там!

– Ни к чему это, сэр, – вмешалась Гвен. – Да неужели я их каких-то пять миль не провезу?

Леди Эмлин чуть подумала, потом сдержанно кивнула:

– Благодарю вас.

На том и порешили – и вскоре все вместе пустились в путь. Жилище Мэйрион на время опять опустело: вместе с Гвен к фургону отправился захотевший непременно проводить девушек господин Эрк, а с ним – разумеется, и Беорн. Идти самостоятельно Беорну, конечно, никто не позволил, и всю дорогу его нес на плечах господин Лэри.

Вытянувшись в цепочку, они долго шли вдоль полуразвалившейся каменной стены. Финд, вырвавшись вперед, уверенно труси́л вдоль тропки среди терновника и вереска, иногда останавливаясь, чтобы задрать ногу над очередным камнем или просто дождаться медленно бредущих людей. Пожалуй, пес в чем-то был прав, обходя тропинку стороной: за ночь на ней появилось множество новых луж. Их приходилось обходить по краю, и путники то и дело натыкались на мокрые ветви терновых кустов, хлеставшие по ногам и норовившие зацепиться за одежду. А дождь всё лил и лил, и временами Таньке чудилось, будто это пресветлая Дон, сидя на облаке над далеким, невидимым отсюда холмом Бронн-Веннели, оплакивает отъезд никогда не видевшейся с ней, но все равно любимой внучки. Наваждение это было, конечно же, совсем глупым: в Камбрии, куда они возвращались, Дон тоже считали своей и даже верили, что она еще совсем недавно жила в тулмене где-то неподалеку от Кер-Кери. Но все равно Танька до самого фургона не могла отрешиться от стоявшего перед ее глазами образа.

А потом они ехали в Ланнуст: леди Эмлин и три ее спутника-скрибона – верхом, остальные – в фургоне, и только Финд, как всегда, полагался на свои собственные ноги. Привычно устроившись на облучке рядом с Гвен, Танька с грустью смотрела на тянувшуюся по сторонам бурую, кое-где разбавленную лиловыми вкраплениями вереска пустошь. Время от времени она придвигалась к самому краю сиденья, оборачивалась назад и отыскивала глазами становившийся всё меньше Бранов холм с темным пятном рощи на склоне. Тогда она долго вглядывалась в его окрестности, тщетно пытаясь высмотреть соломенную крышу одинокого дома, а потом поворачивалась обратно и устремляла взгляд на едва различимую за завесой дождя темно-серую полосу моря.

В селение они въехали совсем неожиданно: дорога резко повернула влево, и по обеим сторонам от нее вдруг потянулись одна за другой серые каменные постройки. Возле заезжего дома – двухэтажного здания под двухскатной сланцевой крышей – фургон остановился. Здесь их уже ждала крытая повозка, немного похожая на оставшуюся в Кер-Леоне бричку. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стоял возница – сутулый, носатый, закутанный в черный засаленный плащ старик, видом и правда изрядно походивший на грача.

К повозке Танька подходила с опаской: вспомнила рассказ мамы о пугавшихся ее лошадях. Однако снова всё обошлось. Ближний к Таньке рыжий мерин с белой пролысиной на лбу посмотрел на нее вполне дружелюбно, а стоявший рядом с ним мохнатый конек чуть более темной масти и вовсе не удостоил вниманием. А вот в глазах возницы, стоило Таньке к нему приблизиться, на мгновение мелькнула тревога. Впрочем, он тут же взял себя в руки и, почтительно поклонившись, сделал приглашающий знак рукой.

С семьей господина Эрка отъезжавшие попрощались быстро, но сердечно.

– Дождь в день отъезда – добрая примета, – улыбнулась Гвен, сморгнув слезу. – Счастливой вам всем дороги!

Господин Эрк напоследок преподнес Таньке свиток гленской мелованной бумаги.

– Здесь немножко моих песенок, леди, – пояснил он. – Может, когда и прочтете – вспомните меня, старика-подменыша. Доброго вам пути!

А Беорн просто помахал им всем рукой.

 

* * *

 

Новая повозка была заметно меньше лицедейского фургона, однако пятерых пассажиров все-таки вместила. Танька с трудом втиснулась между Орли и Санни, оказавшись лицом к господину Лэри и Нуале и спиной к вознице. Проситься на облучок, вопреки обыкновению, она не стала: возница, хотя и старался не подавать виду, явно ее опасался. И все-таки за дорогой она старалась следить – то и дело оборачивалась и всматривалась в открывавшийся впереди вид.

За Ланнустом снова потянулась низменная пустошь. Время от времени однообразный пейзаж разбавляли маленькие селения и отдельные постройки – то явно новые здания промышленного вида с высокими трубами, то развалины древних сооружений неведомого назначения. Танька понимала, что однажды уже проезжала эти места, носейчас напрочь не могла ничего припомнить и рассматривала встречавшиеся по дороге деревни и рудники, словно видела их впервые.

Часто на пути им попадались неспешно двигавшиеся караваны запряженных волами грузовых подвод. Однажды дорогу неспешно пересекла большая отара овец, в другой раз возле раскинувшейся на невысоком холме деревни встретилось коровье стадо. А иногда слева от дороги вдруг открывался вид на скалистый морской берег. Ни кораблей, ни лодок на море видно не было: одни лишь сплошные серые волны плескались до самого горизонта.

Финд первые несколько миль бодро бежал рядом, но потом начал отставать. Вскоре возница сжалился над ним и остановил лошадей. Пес немедленно взлетел в повозку и тут же тяжело плюхнулся у ног господина Лэри, заодно выпачкав его одежду в дорожной грязи. От свалявшейся некогда белой, а теперь грязно-бурой шерсти пса быстро распространился, заполнив собой всё вокруг, резкий запах псины. Сердиться на Финда, впрочем, никто не стал – разве что возница немного поворчал, да и то больше для острастки.

Дважды за дорогу они останавливались на ночевки, оба раза — в старинных рыбачьих деревнях. В заезжих домах девушки привычно селились втроем в одну комнату. Утомленные доро́гой Орли и Санни быстро засыпали, едва добравшись до кроватей, а Таньке в сумерки по сидовскому обыкновению не спалось. В первый же вечер она добралась до подаренного господином Эрком свитка — и, к радости своей, нашла там и «Оду мясу», и шуточные стишки-небылички, и балладу о Робине, и еще несколько совсем незнакомых стихотворений, немного нарушавших строгие правила бриттской рифмы, но изящных в своей напевной простоте. Баллада и стихотворения так и просились на музыку, но у Таньки не было при себе ни крута, ни арфы — да и не будешь же играть на них, когда все вокруг спят! До глубокой ночи она перечитывала свиток, пытаясь мысленно подобрать к балладе мелодию, — однако та ни в какую не складывалась. Вместо этого в голове упорно крутилось памятное с детства:

 

Дуба листва была жива

До бегства Энея из Трои.

Ясеня ствол в небеса ушел,

Когда Брут Кер-Лундейн не строил.

Терновник из Трои в Кер-Лундейн попал,

И с этим каждый согласен.

Прежних дней рассказ сохранили для нас

Дуб, терновник и ясень.

 

* * *

 

На рассвете третьего дня сэр Кей и сэр Идрис покинули заезжий дом раньше всех. Они очень спешили: нужно было заблаговременно оповестить легата Тинтагеля о прибытии дочери Хранительницы. Спустя некоторое время выехали и остальные: как и прежде, леди Эмлин и сэр Тревор — верхом, а Танька с подругами, мастер Сигге и господин Лэри с дочерью — в повозке. Финд снова бежал рядом, но больше и не думал отставать.

С утра погода стала улучшаться, и к полудню тучи окончательно рассеялись. Полоса моря, время от времени появлявшаяся слева от дороги, из серой превратилась в лазурно-голубую. Вода отбрасывала жгучие солнечные блики, Танька щурилась, но все равно не отрывала от нее глаз. Иногда она замечала темные силуэты рыбачьих лодок, и каждый раз у нее сжималось сердце.

К вечеру повозка добралась наконец до Тинтагеля. Произошло это как-то неожиданно. Сначала слабо всхолмленная равнина сменилась скалистым побережьем, затем дорога, миновав маленькую деревеньку, нырнула в узкую долину. Довольно долго она тянулась вдоль ручья, почти такого же, как возле злополучной бухты, из которой уплыли Робин и Мэйрион. А потом с левой стороны над склоном вдруг показались высокие крепостные стены.

Задерживаться возница не стал. Высадив путешественников возле крепостных ворот и получив от леди Эмлин полагавшуюся плату, он сразу же развернул повозку в обратную сторону: видимо, намеревался успеть в ближайший заезжий дом до заката.

А потом снова было прощание. Таньке с подругами, мастеру Сигге и леди Эмлин с рыцарями предстояло морское путешествие, а господин Лэри, Нуала и их верный Финд уже почти добрались до дома.

— Я вот что подумал, леди... — смущенно вымолвил господин Лэри напоследок. — Уж коли нам все равно положена награда, так знаете о чем я вас попрошу... Дочка-то у меня уже почти невеста, а ни читать, ни писать не умеет — ну жизнь у нас такая морская... А в Глентуи, как-никак, есть школы. Так мне бы ее в Кер-Сиди или хотя бы в деревню какую-нибудь гленскую отправить — где можно грамоте выучиться.

— Да, конечно же! — облегченно откликнулась опешившая было Танька. — Учиться — это и мама всегда одобрит, и вообще хорошее дело.

— Нуала отработает — вы не думайте! — радостно закивал господин Лэри в ответ. — Она никакой работы не боится — ну, если та достойная, конечно... Так вы за нее словечко замолвите, леди, — ну если вам до того будет. Финнуала Ни-Лахан из Тревены — вы запомните!

Договорив, господин Лэри торопливо поклонился, затем подал знак склонившейся до земли Нуале, свистнул Финду — и все трое бесшумно растворились среди зарослей ольхи.

«Финнуала Ни-Лахан, — повторила про себя Танька. — Я ни за что не забуду!»

На этом уют тесной компании и закончился. Оказалось, сэр Кей и сэр Идрис не только оповестили легата о Танькином прибытии, но и попытались организовать ей встречу — и, похоже, переусердствовали. Вскоре перед крепостью выстроился чуть ли не весь гарнизон, словно в Тинтагель прибыла не студентка-третьекурсница, а нынешний правитель Думнонии Дунгарт ап Кулмин, а то и вовсе легендарный король Артур. Танька растерянно смотрела на великолепие блестящих доспехов, на пестрые пледы в расцветках думнонских и камбрийских кланов, на вскинутые в торжественном салюте кулаки, безотчетно отвечала на приветствия согласно твердо усвоенному ритуалу, а про себя недоумевала: неужели ради нее стоило отрывать стольких воинов от вечернего отдыха?

Отдельно Таньку приветствовал капитан парового корабля «Модлен» — им, вопреки сложившемуся обыкновению, оказался не ирландец, а самый что ни на есть бритт, сэр Пеулин ап Истефан, с такой же, как у сэра Тревора, красно-черно-желтой ленточкой на вороте форменной туники. По счастью, он быстро перешел к делу — объявил, что с радостью доставит в Кер-Сиди и саму великолепную, и ее спутников. Так что не успело солнце коснуться горизонта, как все шестеро были уже на борту гостеприимной «Модлен».

 

* * *

 

Живя в приморском городе, кораблей Танька успела повидать немало — и в порту, и на рейде, и даже на верфи: гленские сторожевые яхты, ирландские куррахи, скандинавские кнорры, греческие дромоны... Но похожих на «Модлен» среди них ей не встречалось никогда. Крутобокий, с тремя высокими мачтами, издали паровой корабль изрядно напоминал дромон, однако вблизи оказался выше и короче, чем это было принято в Восточном Риме. Не оказалось у него ни весел, ни даже гребных люков в бортах, но зато между второй и третьей мачтами виднелась черная труба, из которой неторопливо поднимался в небо тоненький дымок. Разглядывая «Модлен», Танька силилась вообразить ее идущей против ветра, со спущенными парусами, с тянущимся за трубой шлейфом густого дыма — но это никак не получалось. Корабль казался ей сказочным морским чудищем — огромным, загадочным, очень могучим, но пока еще крепко спящим.

Моряки невероятно радушно встретили и Таньку, и ее подруг, и рыцарей, не говоря уже о мастере Сигге, повстречавшем на «Модлен» нескольких добрых знакомых. Немножко подпортил всё капитан, попытавшийся окружить Таньку якобы подобавшими ей императорскими почестями. Конечно, ей быстро удалось отвоевать и ужин за общим столом, и даже место в одной каюте с Орли и Санни, но неприятный осадок на душе все равно остался. Наверное, потому-то и вышло, что, перебравшись к подругам, Танька тихо уселась напротив них и погрузилась в задумчивое молчание. А те, ничего не замечая, бурно вспоминали мерсийские и думнонские приключения. Орли радовалась, что ей за всё путешествие так ни разу и не пришлось ехать верхом. Оказалось, она сиживала на лошади всего два раза в жизни, а с седлом и вовсе познакомилась только на Придайне. Санни понимающе кивала подруге: сама она верховой езде была обучена, но лошадей побаивалась. С какой же благодарностью смотрела теперь Танька на Санни, представляя себе, как та, преодолевая страх, ездила ради нее в англскую деревню!

Спустя некоторое время, так и не найдя в себе сил включиться в разговор, Танька тихонько вышла из каюты и поднялась на палубу. Побродив немного, она прислонилась к мачте и долго смотрела, как из трубы «Модлен» одна за другой вылетали оранжево-красные искорки. «Почему люди связали с именем Робина холодные и тусклые болотные огоньки? — думалось ей. — Робин — он ведь был совсем другим — вот как раз таким, как эти искры, теплым и ярким!»

А тем временем искорки, подхваченные полупрозрачным дымком, устремлялись в небо и терялись среди сиявших на нем многочисленных звезд. Казалось, они и сами становились звездами. И так же, как искрам находилось место на небе, Робину, конечно же, должно было найтись место среди звездного народа.

Задумавшись, Танька безотчетно достала из-за пазухи птицу-свистульку, так же безотчетно поднесла ее к губам, и свистулька вдруг послушалась — испустила чистую звонкую трель. А в следующий миг за Танькиной спиной послышался радостный голос Орли:

— Так вот ты где, Этнин, — а я тебя ищу, ищу! Пошли к нам вниз, холмовая!

 

Эпилог

 

Черная ольха — дерево странное. Поселяется она чаще всего там, куда вода приносит ее соплодия-шишечки, но сама-то любит места более сухие. Вот и получается, что лучше всего растет она там, куда без человеческой помощи почти никогда и не попадает.

Городской парк Кер-Сиди был разбит на сухом месте, и посаженные в нем ольховые деревья чувствовали себя хорошо. Эта развесистая ольха росла в парке с самого его основания и была в нем едва ли не самой высокой и пышной. Несмотря на то, что весна совсем недавно вступила в свои права, ольха уже успела распустить не только длинные зеленовато-бурые сережки, но и блестящие темно-зеленые листья с крупными, словно выточенными ювелиром жилками. А у основания ее темного трещиноватого ствола находилась недавно подновленная, но явно старинная табличка с надписью на двух языках — камбрийском и ирландском: «Дерево Мэйрион Аннонской».

Кругленькая пушистая малиновка с оранжевой грудкой деловито перепархивала с одной ветви ольхи на другую, высматривая проснувшихся после зимы насекомых. Неожиданно она замерла, а потом тревожно крутанула головой: совсем неподалеку послышались человеческие голоса. Конечно, посетители в парке бывали часто, и удивляться им не приходилось, но малиновка на всякий случай решила быть осторожной. Испустив похожий на сухой треск крик тревоги, она сорвалась с ветки и перелетела повыше, к самой вершине кроны.

Тем временем к ольхе приблизилась группа молодых людей. Высокий белокурый юноша, заметно прихрамывая, нес на плече саженец — молоденький ясень с едва распустившимися почками. Возле ольхи юноша замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Здесь для него место подходит? Ты уверен, Олаф? — тихонько спросила худенькая черноволосая девушка с большими темно-карими глазами.

— Должен прижиться, Кари, — кивнул тот в ответ и вдруг хитро подмигнул: — А уж если его наша Танни благословит, то и тем более.

Как раз подошедшая к ним рыжая девушка с лопатой в руках чуть смутилась, а потом широко улыбнулась:

— Благословлю непременно — как же иначе-то? От всего народа Дон!

У девушки были огромные зеленые глаза и странные уши — по-звериному заостренные и торчащие в стороны.

— А Санни и Падди, выходит, так и не пришли? — огорченно вздохнула черноволосая Кари.

— Им никак сегодня, — с сильным ирландским акцентом откликнулась огненно-рыжая девушка с серым плоским свертком в руке, — не остроухая Танни, а другая, крепко сбитая и с бесчисленными золотистыми веснушками на лице. — Нашу Санни в клан приняли — событие же! Теперь Пэдин ее родне представляет, а у него ее столько!.. Я — и то к вам еле выбралась — но меня простят.

Кари посмотрела на нее с тревогой. Протянула с сомнением в голосе:

— Орли, ты уверена?

— Это Этнин повезло, а на мне гейс так и остался! — рассмеялась та в ответ. — Мне же теперь хмельного ни капли нельзя — ну и зачем я там нужна?

И, став вдруг серьезной, добавила:

— Ребята обещали: придут сюда завтра. Обязательно!

И они дружно принялись за дело: вырыли неподалеку от ольхи яму, поставили туда саженец, завалили его корни землей, полили водой из канавы. Лопатой по очереди работали все — и черноволосая Кари, и веснушчатая Орли, и остроухая Танни, и даже хромоногий Олаф. Как только работа была закончена, Орли аккуратно размотала сверток. В нем оказалась табличка — зеленая дощечка, прикрепленная к коротенькому колышку. Крупными округлыми латинскими буквами на дощечке было вырезано: «Дерево Робина Доброго Малого» — а ниже тянулась тонкая линия, испещренная мелкими черточками.

Олаф взял табличку в руки, повертел, осмотрел со всех сторон, а потом одобрительно цокнул языком:

— Ух ты! Даже огамом написала!

— А то? — гордо разулыбалась Орли. — Мы же гаэлы, нас с Нуалой старому письму тоже учат. А новое я уже совсем выучила!

— А я до сих пор сентябрьские долги отрабатываю, — тихо призналась Танни и вдруг взволнованно воскликнула: — Ой, мунстерская... Я же тебе сказать забыла! Мне сегодня из Александрии письмо пришло — от Кайла! Пишет, всё хорошо и у него, и у Ладди. Там уже третий месяц перемирие — а скоро, может быть, и окончательный мир заключат!

Тем временем Олаф уверенным движением вбил колышек в землю, а потом, чуть отступив назад, задумчиво посмотрел на молоденький ясень и на стоявшую рядом с ним высокую ольху. Немного помолчав, он тихо вздохнул и повернулся к Танни.

— Расскажешь нам с Кари про него, ладно?

— Обязательно, — кивнула та.

Постояв возле саженца, юноша и три девушки перебрались на дорожку и медленно направились к выходу из парка. По мере того, как они удалялись, голоса их становились всё тише и в конце концов смолкли совсем.

И тогда, слетев с верхушки соседней ольхи, на ветку ясеня уселась рыжегрудая малиновка.

 

КОНЕЦ