Такая разная любовь

Был вчера "в опере". Ну не - не так. Просто симфонический концерт. Брамс и Прокофьев.

Сначала, конечно, Брамс. Час нуди. Чуть не заснул. На третьей части решил спасаться Рамштайном. Достал телефон и наушники. Ко мне тут же крадучись подползла девочка-билетерша, зашипела: "Мужчина! Уберите. Мешаете!"

Че мешаю? Ну, ладно, убрал, дотерпел.

В антракте сказал друзьям: 

- Я в буфет наперво, иначе со мной разговаривать бесполезно.

После пива стало легче и второе отделение удалось. Проникся любовью Ромео, постоял под балконом, поспорил с Прокофьевым о части "Джульетта-девочка". А потом пошел сидеть с музыкантами в филармонические бар. Как обычно.

История единственной любви Брамса к Кларе Шуман, которую он выплеснул в первый пианистический концерт, грустна и бездонна. С ней может поспорить только история любви профессора Снейпа. "Всегда!"  До кучи - безнадежно, безответно и долго-долго. 

То ли дело Ромео! Захлестнуло пацана в край. Четырнадцать! Душевный и гормональный взрыв. Безумие и без того неопытного ума. Прелесть что! Он влюбился, добился, переспал с тринадцатилетней девочкой. (куда только смотрели поборники 12+?!) И по итогу сюжета, пережив счастье и драму, ушел в мир иной красиво. Все успел парень. 

Прокофьеву с сюжеткой повезло больше, было о чем заставить гудеть тромбон. И еще литавры там, где отец Лоренцо приходит венчать влюбленных. Литавры прямо в сердце - бум!

Одним словом, пришли мы с музыкантами к тому, что надо повторить.

В баре народу полно. Весь оркестр и еще гости. Вавилонская башня, честное слово. Приглашенный дирижер по-английский, деревяшки - по-немецки, струнники - по-русски. Остальные по-фински. Как-то так.

За стойкой офигенная негритяночка. Фигура сумасшедшей рельефности, груди в униформу не помещаются. Губы большие, открытые, глаза, как у белоснежки - детские и добрые. Молодая только донельзя. Или до нельзя. Не смей, Эмиль. Бери пиво и иди к своим. 

И тут из кухни выбегает кент. Прям кадр из кадров. Одергивает передник, оттесняет негритяночку и говорит мне, лучезарно улыбаясь.

- Возьми "Monki", приятель. Очень советую. 

У него белые крашеные волосы, модная стрижка, ровный пробор, выщипанные брови, серьги в обоих ушах, парфюм за пару сотен евро, как минимум. Выбрит гладко и даже напудрен. Так, на вскидку, мужику под сорок, животик небольшой, плечи узкие. Высокий, со мной одного роста. На секундочку.

- Давай, - говорю, - "Monki". 

 А сам пялюсь. Нахрена пялюсь? Да потому что интересно. И интересно мне не то, как мужик ко мне подкатывает, а то, что происходит в глубине сцены. 

Там мальчик, лет двадцати моет бокалы. Хороший, нежный мальчик, розовые щеки, тонкая шея. 

Он бросает на меня один только взгляд. И сразу все ясно. Оценил, удивился, расстроился, вот до слез расстроился. Покрутил шеей своей, отыскал спиной того, кто протирал бокал, открывал "Monki", наливал, улыбался, доливал до края, принимал плату и любезничал. Все это время мальчик буквально держал его грустной спиной, впитывал плечами все, что происходило у кассы. Потом ревнивец повернулся к нам, поставил чистые бокалы рядом, на стойку. Задел друга рукавом, как упреком.

Все. Я забрал пиво и ушел. 

Совершенно потрясенный ни столько геями, тут у нас их пруд пруди, сколько тем, как много можно всего узнать, если следить за языком жестов.

Сидели до закрытия, пока не начал предупреждающе мигать свет. Мальчик один раз проходил мимо с подносом. Порезал меня по уху взглядом. Бедняга.

Да, такая разная любовь. 

Жаль, что негритяночка слишком юная. Пусть кому-то достойному будет с ней тепло.