Ушкуйный воевода Костя Юрьев!

  В древний период истории русской Вятки до окончательного покорения ее Москвой в 1489 году особенным почетом и славой пользовались здесь так называемые "вожи". Это были отважные смельчаки, которые в мирное время, пускаясь в далекие путешествия с той или другой целью, проникали иногда до Каспия, до Белого моря, иногда далеко за "Камень" (Уральский хребет), внимательно осматривали проходимые ими местности. По возвращении домой они делались руководителями и указателями "пути" для своих соотечественников в их налетах за добычей. 

  От знания "пути", ловкости, изворотливости таких "вожей", обыкновенно зависел главным образом счастливый исход вятских набегов, которые совершались большею частью незначительным числом смельчаков, но непременно - "изгоном", "искрадом", внезапно, и дали себя знать не только Москве, но и грозному еще тогда Сараю. Из этих "вожей", смотря по относительной их опытности и умелости, избирались вятчанами для походов как вожди небольших отрядов - "ватаманы", так и главный предводитель - "воевода".

  Звание и таланты "вожа" нередко переходили от отца к сыну, что и неудивительно, так как "вож", отправляясь с небольшим числом спутников, например, за соболем "за Камень" или за товарами востока "в землю татарскую", к берегам Каспия, обыкновенно, в числе спутников, брали с собою и сына, чтоб ознакомить его с "путями" тогдашней торговли и добычи. 

  Яков Пугвин, славный "вож" средины XV в., "водивший" вятчан на Сысолу, Вымь и Вычегду, а потом бывший первым между тремя выборными "земскими воеводами" на Вятке, имел сына Константина; а этот "Костя Яковлев Пугвин", уже выселенный из Вятки в 1489 году в свою очередь был "вожем" в 1499 г. в отряде кн. Семена Федоровича Курбского, во время похода последнего в землю Югорскую и на Вогуличей. То же можно сказать о вятчанине XV в., прозванного "Мышкою" и его внуках. Прозвищ в древности, особенно на Вятке, без причины не давали; ими обыкновенно обозначали выдающуюся способность, черту характеpa, склонность человека. 

  Если древние вятчане дали известному лицу прозвище "Мышки", навсегда оставшееся за ним и его сыном и внуками, то, конечно, хотели этим указать на необыкновенную юркость человека, уменье его прошмыгнуть, проскользнуть незаметно там, где другие обыкновенно попадали в беду. У вожа с таким характерным прозвищем, жившего приблизительно в конце XIV или начале XV в. был сын Алексей и внуки "Оникей и Юрий Алексеевы Мышкина", которые вместе с Яковом Пугвиным, в половине XV в. были "воеводами земскими" на Вятке, и которым адресовано было столь известное послание митрополита Ионы.

 Может быть из рода Мышкиных и сыном воеводы Юрия Алексеева был и воевода Костя или Костяй Юрьев, громкая молва о котором в XV в. пронеслась по всему Поволжью, и даже далее - от Сарая до Устюга и Москвы. В начале 1471 года вятчане задумали одно из самых отважных своих предприятий. Не без подстрекательства Москвы, где напрягали тогда все силы для борьбы с Новгородом и в то же время крайне опасались нападения со стороны Польского короля Казимира в союзе с Ахматом, ханом Саранским, на Вятке решено было сделать внезапное нападение на самый Сарай, столицу хана.  

  Правда, Сарай, находившийся около и на месте нынешнего города Царева на Ахтубе в 1471 году не представлял уже такой добычи, как сто лет тому назад - в XIV в., когда, по описанию Ибн-Батуты, он был одним "из лучших, величайших и многолюднейших городов, имел тринадцать одних соборных мечетей и множество других, прекрасные рынки и широкие улицы, на один объезд которых требовался целый день". В 1395 г. он был сожжен Тамерланом, который захватил в плен его жителей и "гнал их перед собой как стадо". 

  Но и после такой катастрофы Сарай продолжал свое существование, был зимним местопребыванием хана, и в нем еще в половине XV в. били монету следовательно и в 1471 г. вятчане могли рассчитывать в нем на хорошую добычу и - особенно на большое число татарских женщин, составлявших тогда самый ходкий и богатый "товар" на вятском рынке. 

 Но совершить счастливо набег на ханскую резиденцию, конечно, было нелегко. Вятчане не могли забыть, что в 1375 году целых 70 ушкуев с воеводою Прокофьем и всеми новгородскими ушкуйниками "погибли все до единого" в Астрахани. Для успеха тут приходилось рассчитывать не столько на множество охотников в поход, сколько на решительность и отвагу избранных смельчаков, на "прыткость", удивлявшую потом еще в 1552 г. рать Грозного под Казанью, "вятских кораблецов". И внезапность налета, а особенно на знание места, опытность и изворотливость, вожа воеводы. 

 Особенно важно было уловить момент для отважного нападения, когда бы нельзя было ожидать ожесточенного отпора со стороны многочисленного населения Сарая, и с другой стороны - не встретить в нем полной пустоты, например, в жаркое время года, когда все его жители, со всем скарбом выезжали в степь на летнюю кочевку. 

 План нападения на Сарай, несмотря на всю трудность его исполнения, был выполнен в 1471 году, выражаясь слогом нынешних реляций, "самым блистательным образом". Быстро спустившись по Вятке, Каме и Волге в Ахтубу, вятчане внезапно явились в Сарай как раз в то время, когда большая часть мужского населения оставила город в поисках лучших мест кочевки и в городе оставались большею частью женщины и дети. 

 Перебив не успевших разбежаться татар, "ватаги" отчаянно смелых "нукратцев" разорили Сарай, захватив много товаров и драгоценностей, взяли в плен массу женщин и детей, даже "саранских княгинь", и с огромною добычей поплыли домой. Как однако же ни быстро совершился саранский погром, весть об этом быстро разлетелась по степи, и множество татар, на быстрых своих конях, упредили вятчан, которым приходилось плыть против течения. Собрав наскоро попавшиеся под руки ладьи и суда, татары "загородили" путь вятчанам. 

  Но и здесь помогла вятчанам находчивость их воеводы, их беззаветная удаль и особенно - уменье искусно управлять своми "кораблецами". Они счастливо пробились сквозь татар, которые не успели собрать, да и не имели вообще хороших судов, способных противостоять "вятским кораблецам", и притом как степняки, привычные более к коню, чем к ладье, не имели ни ловкости, ни сноровки в управлении своими судами. Точно так же, хотя и со значительным уроном, удалось пробиться вятчанам и сквозь суда татар казанских, которые хотели остановить их под Казанью, то есть очевидно - при устье Камы.

 Молва о разгроме Сарая, разумеется, не могла не распространиться по всей земле русской, и известие о нем мы находим во всех наиболее распространенных русских летописях; но в них, по обыкновению, не указывается имя вождя, разгромившего Сарай. Только летописец Архангелогородский, очень интересовавшийся судьбою древней Вятки, сохранил нам имя вятского воеводы: это был именно Костя Юрьев. 

  В I486 году этому же воеводе пришлось идти в поход уже совершенно в противоположную сторону - на север. Вражда между Устюгом и Вяткой, начавшаяся едва ли не с 1418 году после погибели на Вятке многих устюжан вместе с Анфалом, часто, вызывала в XV в. внезапные набеги вятчан на Устюжскую землю. В марте1486 года  вятчане сделали было нападение на Устюжские земли, но не совсем удачно, так как "весть ушла перед ними".

   Тогда решили на Вятке сделать новый набег на Устюг в мае, и выбрали в воеводы Костю Юрьева. Но Костя был сторонник Москвы, которой тогда принадлежал уже Устюг, и принужден был идти в поход вопреки своему желанию - "в неволю", как говорит летописец. Пошли, разумеется, "изгоном", так быстро и стремительно, чтобы застать устюжан врасплох и напасть на них внезапно. 

  Но в Устюжской земле, по направлению к Вятке, находился уже целый ряд укреплений, имевших назначением задерживать набеги вятчан; по крайней мере, по документам конца XVI и начала XVII веков, известны были уже следующие "городки", тянувшиеся по р. Югу, от его верховья, к Устюгу: 1) Хорозин - приблизительно в 200 верстах от Великого Устюга, 2) Березово - в 20 верстах от Хорозина, 3) Кичменской - в 50 верстах ниже Березова, 4) Сосновец - в 40 верстах ниже Кичменского, 5) Осино-вец - в 50 верстах ниже Сосковца, 6) Орлов - в 40 верстах ниже Осиновца и в 40 верстах от Устюга Великого.

  Миновав прочие укрепления, вятчане в Троицын день явились под Осиновцем; но жители городка успели запереться в нем, а вятчане перед городком "стали обедать". Во время обеда воевода объявил, что сына его Торопа трясет лихорадка, больной просит "соснового соку", и надо добыть этого соку для больного в лесу. Ведя сына одною рукою, с топором в другой, воевода пошел в лес и... н

Вот что писал об этом событии Архангелогородский летописец:

 Когда вятчане, говорит он, "стали обедать, в ту пору сына воеводы Торопа Ивана - Трясца поймал, захотел он соку соснового, а воевода Костяй сам с ним пошел в лес, взяв топор, и дошел до лесу... рать покинул, и с сыном в город Осиновец утекл... И Осиновляне на конях отпустили его со многими людьми на подводах к Москве". А после обеда "вятчане хватилися, уже воеводы нет, утек... И они возмялись, начали к городу приступать, чаючи воеводу в городе. Осиновляне же им правду сказали, что воевода их к великому князю побег в Москву. И Вятчане на ту ночь и побегли к Вятке".

  Само собой разумеется, что великий князь принял вятского воеводу благосклонно и, как пишет летописец, "его пожаловал". Действительно, из "межевой грамоты Ионна III на данные сыну его Юрию города Дмитров, Рузу и Звенигород", писанной около 1504 года, мы узнаем, что в Звенигородском уезде были земли, принадлежавшие Костяю Вятчанинову, вероятно пожалованные ему великим князем. Ему принадлежало между прочим сельцо Таганицинское, а рядом с ним были земли Слепцовых и Тоболиных, из которых Борис Слепцов был верным слугою Ивана III, а Борис Тоболин в 1436 году взял в плен князя Василия Косого - врага Василия Темного.

  Из других источников узнаем, что у нашего вятского воеводы, кроме сына Торопа, был еще пасынок Васюк, умерший в 1501 г. в Крыму. Может быть к потомкам же Костяя Вятчанинова следует отнести дьяка Афанасия Костяева и стрелецкого голову Осипа Костяева, упоминаемых в "Исторических актах", изданных Археографическою Комиссией.