Вторничное досье. Кейс №7. Веня

— Слушай, а пошли ко мне! У меня конура тут недалеко, на Сретенке. В тепле и продолжим мудростью нагружаться. Я с последней получки пару-тройку «Зубровки» заначил… Пойдем? А с утреца в чебуречную на Колхозной завалимся. Москву тебе покажу, какую вашему брату, интуристу, никто не покажет!

«Вспоминай сорок третий, Серж! Чаще вспоминай!»

Встать и уйти было бы проще всего. Проще и мудрее.

По-прежнему медленно осыпался снег с ветвей, колючий сквозняк трепал воротник пальто, норовя добраться до самого сердца. Обычного сердца, из крови, соплей и слез, как сказала Вероника. Сердца, которое с каждой секундой билось все сильнее.

«Ну, вот ты и вляпался, ваша светлость! Снова вляпался! Они убьют его! Убьют просто за то, что оказался рядом со мной! И им плевать, что он для меня ничего не значит! Убьют, просто на всякий случай. Или уже значит?»

Салтыков поднял взгляд к небу, словно спрашивая совета у проплывающей мимо пухлощекой Луны. Что важнее для этого одинокого бродячего философа: его жизнь или отказ случайного знакомца разделить с ним полтора литра «Зубровки»? Спроси его Серж об этом, чтобы тот ответил?

Богиня ночи молчала, лишь тускло мерцая в серебристом тумане. Она всегда молчит. Но что делать, если спросить больше не у кого?!

— Или Надюхи боишься? Прогнал я ее, к маме поехала!

Стучало сердце, в медленном вальсе падали снежинки, а Серж все смотрел в усыпанное звездами небо, не решаясь сделать, казалось бы, простой выбор.

— Ну и пошел…

— А Колхозная, это Сухаревка, что ли?

— Ну… Да.

— А там рынок книжный сохранился?

— Х-ха! Это тебе дедуля-эмигрант про рынок рассказывал? Давно уже нету никакого рынка, ни книжного, ни колхозного. На моей памяти и не было!

— Ну, не было, так не было… А сигареты у тебя есть? — Салтыков достал из кармана почти полностью скуренную сигару. — А то я больше ничего не взял…

— Беломор! Экзотика! Такого в Париже не купишь!

В первой редакции романа «Граф Солтикофф» фамилия персонажа так и не прозвучала, нет её и в первой главе новой редакции, хотя прототип угадывается без труда. И не факт, что я буду придерживаться этого ограничения в дальнейшем.
Причин несколько, но главная из них заключается в том, что сама концепция персонажа поменялась.
Да. Основным прототипом Вени яыляется писатель Венедикт Ерофеев, но изначально я создавал собирательный образ, а впоследствии решил от этого отказаться.
Как так вышло, что автора двух с половиной не самых объёмных произведений, не моргнув глазом, причисляют к классикам советской литературы?! Скажу даже больше, на мой скромный взгляд "Москва-Петушки" стоит всего Солженицина.
По сути, в СССР не было настоящих антисоветчиков, такие персонажи, как например, поэтесса Анна Баркова, стояли особняком и ныне забыты. При всей трагичности отдельных судеб, диссидентский пафос 70-х сводился к просенькому и смешному нарративу: "Ленин хороший, Сталин плохой, Брежнев скучный...".
"Моя маленькая Лениниана" Ерофеева тщетно пытается разрушить этот нарратив в его базовой части, и кажется позволяет нам причислить автора к истинным антисоветчикам. Позволяет, но лишь технически.
По его собственному признанию, сделанному незадолго до смерти, Ерофеева ни разу не вызывали на Лубянку. Угрозы для власти он не представлял.
- Чем занят Ерофеев?
- Бухает!
- Ну и пускай себе бухает...
"Лениниана" - это мелкий троллинг, она даже не является художественным произведением, и любим мы автора не за неё.
В связи с Ерофеевым довольно часто приходится слышать словосочетание "алкогольный протест", дескать, это такая форма внутренней эмиграции. С этой мыслью можно согласиться, но опять-таки лишь технически - слова верные, но семантическая среда провоцирует неверное их понимание. Протест Ерофеева не был социальным, а советская власть ни в коей мере не являлась объектом этого протеста.
Персонажи его текстов не несут сугубо советской специфики, они, как будто спрыгнули с полотна Босха и лишь переоделись.
Диссиденты 70-х спасали мир (в меру своего разумения и возможностей), и спасали в первую очередь от советской власти. А Ерофеев спасался от мира, вне зависимости от того, есть в нём советская власть, или её там нет.
Сравнение Ерофеева с русскими юродивыми, на мой взгляд, тоже не прокатывает, но это уже слишком обстоятельный разговор, с глубоким анализом его текстов.
Так или иначе, типаж диссидента в моем романе отработает Кира, а в лице Вени мне нужен герой, а не типаж.
Возможно, он окажется совершенно непохожим на прототип, но большой проблемы я здесь не вижу.