Содом и Гоморра, или не коротко о Нью-Йорке 60-х...
Автор: Роберт ОболенскийЖил и был такой мужичок по имени Джеймс Миллс — американский журналист, сценарист и писатель.
Кто-то его помнит по крепким статьям для Юнайтед Пресс и журнала Life, большинству же из ныне живущих он неизвестен.
Но в истории имя Миллса до сих пор живо(как минимум в сердцах киноманов). Именно благодаря участию в фильме по сценарию Миллса, мы позже увидели молодого Аль Пачино в «Крестном отце» Ф.Ф. Копполы.
«Паника в Нидл-парке» 1971 года — так называется судьбоносный для Пачино фильм 
Повествующий о двух влюбленных, которым не повезло жить в интересное время, в Безумном Нью-Йорк 70-х (если хочется драмы, смело запускайте, её в картину отгружали вагонами).
Второй важной картиной для автора числится «Отчет комиссару» (1975). Можно упомянуть что — это дебютная работа Ричарда Гира в большом кино (и не соврать, сердцеед и мечта женщин с сомнительной социальной ответственностью в фильме имеется, но на втором плане и в коротком эпизоде). Поэтому скажем честно — это просто круто сваренный детектив про темные времена Нью-Йорка.
Один только слоган к фильму чего стоит:
«Никто не знал, что она была полицейским под прикрытием. Даже детектив убивший её».
Если эпоха вам интересна, ловите кино подборку из 70-х:
В первой двойке — наркотики и социум, плюс борьба с наркотрафиком.
Французский связной (1971)
Во второй двойке — копы под прикрытием и коррупция.
Серпико (1973)
Доклад для следователя (1975)
В третьей двойке — народные мстители и запрос социума на справедливость(какой бы она не была).
Таксист (1976)
(Я не просто так упоминаю картины не из 60-х, а из 70-х. Так уж у людей водится, выводы и осмысление приходит всегда после содеянного, когда отлежалось или накалилось до бела, когда нет уж сил терпеть темную поволоку и мрачный судьбы рок).
А мы возвращаемся к тому с чего пост начался — Джеймс Спенсер Миллс и его доселе не экранизированная статья «Детектив» (1965 журнал «Life»).
История о детективе Джордже Баррете с которым Миллс провел 5 месяцев на улицах Нью-Йорка.
«Детектив»
Каждый день Джордж Баррет целует на прощание своих сыновей и уходит на смену. Он охотится на людей. Участок его не велик: 384 акра, 15,8 миль улиц — из конца в конец пройдешь за 20 минут. На этом отрезке, в его 70 кварталах сосредоточены: Рокфеллер центр, Радио-сити, театральный район, «Бриллиантовый центр» и Таймс-сквер — это самое сердце Манхэттена. Каждый месяц тут регистрируется: 15 ограблений, 20 нападений, 20 взломов, 320 краж, пару изнасилований, а уж актов вымогательства, проституции, извращений — не счесть.
Всматриваясь в хаос своего участка, Баррет объясняет:
— Здесь мешкать не приходится. Быстро не сообразишь — всё, поезд ушел. Если у тебя реакция как у старой бабки, то место твое где-нибудь в Квинсе, но точно не тут и не в нашем 16-м участке.
Столп порядка находится в старом пятиэтажном кирпичном здании, построенном ещё до Гражданской войны. С исцарапанных стен клочьями слезает многослойный пирог краски, винтовая лестница ведет на этаж выше, а толстые доски пола старчески кряхтят, стоит сделать шаг.
Баррет заходит в главный зал участка, минуя жесткие деревянные лавки для посетителей и железный турникет со сломанной защелкой. На полу окурки, скрепки, обрывки формуляров и прочий мусор. Усаживается за свой стол, поправляет подставленную под ножку не раз согнутую бумажку и окидывает взглядом стену. На бледно зеленых стенах — фотоснимки объявленых в розыск уголовников и меньшего размера снимки сбежавших из дому подростков, привлеченных сиянием Таймс-сквер. Некоторые из них вернутся домой, другие опустятся на дно, став проститутками и наркоманами.
В углу комнаты — проволочная клетка размером с одежный шкаф. В ней четверо: три наркомана, взламывавших машины, и дамский персонаж, демонстрирующий свое возмущение неподходящим обществом. Рядом с клеткой стоит слепой парень, перебирая в пальцах кепку, объясняет сидящему за столом детективу, как кто-то на Пятой авеню выхватил у него из кармана бумажник и убежал. У другого стола некий мужчина, его жена и её сестра объясняют другому детективу обстоятельства взлома, все трое говорят и жестикулирует одновременно. Ещё один детектив допрашивает двадцатипятилетнего молодого человека, который напал на прохожего с ножом на 48-й улице (не убил, но уголовку уже схлопотал):
— Звать как? — спрашивает детектив.
— Кого, меня? — придуривается допрашиваемый.
— Да, вас. Имя, фамилия?
— Мое имя?
— Да, ваше имя.
— Меня зовут Сони.
— Фамилия?
— Что — фамилия?
— Ваша фамилия?
— Моя фамилия?
— Да, ваша. Имя и фамилия, полностью.
— Сони Дэвис.
— Где живете?
— Кто? Я, что ли?
Баррет смотрит на это и ему это не нравится. Он мастер допроса, но не вмешивается. Хоть и знает, что от задержанного ничего не добьешься пока не устранишь барьер между его миром и своим. Ты опрятно одет, спокоен, имеешь образование, за тобой мощь аппарата, ты -коп. Он ободранный, нервный, вызывающе настроенный, в общем - он задержанный. И между вами не будет контакта, пока пропасть что-нибудь не перекроет: слово, доброе или грубое, сигарета, удар по лицу — все зависит от обстоятельств.
Задержанный продолжает дурачиться, а Баррет вспоминает недавний случай:
— На днях в участок доставили проститутку с приятелем. Они ограбили и забили до смерти старика в дешевом вестсайдском отеле. Парни начали шлюху допрашивать, и каждый с ней как с леди. Ей это пришлось по вкусу, а ребята ничего от нее не добившись, позвали меня. - Баррет глянул на стену, желваки заиграли. — И вот стою я, смотрю на неё. Ну шлюха щлюхой. Решаю сыграть на контрасте, меняю тон и тактику. Завожу красотку в кабинет шефа, выключаю свет - часто без света признаваться легче (уточняет Баррет, глядя как я записываю детали в блокнот). И во мраке шепчу ей на ушко: «Слушай, ты, дешевая бл.дь, кончай вые..ваться и говори как на духу, понятно?»
Через минуту она рыдает у Баррета на плече, хватает за руки и кается, рассказывая, как шарила у старика по карманам, пока её друг выбивал из деда душу наконечником пожарного рукава.И стоит мне поставить точку в блокноте, как с лестнице доносится пронзительный визг — двое патрульных несут под руки эффектную проститутку, она верещит на весь участок:
— Где ваш начальник? Я буду жаловаться! Я позвоню адвокату!
Задержал её низенький толстячок — в жизни и не подумаешь, что Чак Новак полицейский. Проститутка в ярости от того, что не смогла распознать копа. Толстячок мирно роется на полках, подбирая необходимые формуляры, а она продолжает вопить:
— Ах ты, вонючий коп! Ничего я тебе не скажу! Ты не имеешь права!
Детектив, допрашивающий юного бандита, наконец не выдержал, гаркнув:
— Заткнись! Мы итак все знаем, как тяжело порядочной шлюхе заработать на кусок хлеба, как нарушают её права человека и гражданина, но лучше заткнись!
Ошеломленная проститутка сникает и сжимается в уголке, бормоча что-то сквозь слезы. Когда патрульный вводит разодетого молодого адвоката с подругой. Оба навеселе — устроили шум на Бродвее, а когда полицейский сделал им замечание, адвокат, бахвалясь перед подругой, сунул ему 25 долларов, чтобы тот испарился. Патрульный опасаясь обвинения в получении взятки, задержал обоих.
— Я хочу позвонить адвокату, — заявляет парень, и ему дают звонок. Он набирает, ждёт… — Привет Чарли! Ты сидишь? Сейчас упадешь! Прикинь, меня сцапали… Чарли, брось шуточки, дело серьезное…
Адвоката запирают в клетке с наркоманами и проституткой. Баррет смотрит на это, отмечая:
— Неприятная ситуация. Парень слегка перепил, ну и распустил хвост перед девицей — в общем-то пустяк. А теперь — суд, унижение перед судьей, позор перед коллегами. Ничего серьезного ему не светит, но ведь могло и без суда обойтись, не предложи он копу деньги.
В этот момент к столу Баррета подходит приличный на вид человек.
— Слушаю вас, — говорит детектив, указывая на стул с перемотанной изолентой спинкой.
Сев на стул, человек рассказывает как он шел по 47-й улице и обнаружил пропажу бумажника. В нем было 250 долларов. Машина его в гараже, но у него нет и пяти долларов, чтобы получить её оттуда. Баррет выслушивает посетителя молча. А когда тот закончил, говорит:
— Вы мне изложили свою версию. А теперь послушайте, я вам расскажу, как было на самом деле. Вам захотелось заглянуть к цыганке на 47-й улице, между Бродвеем и Восьмой. Вы чуток пропустили за галстук, она выглядела неплохо, вас заманили в её притон и выудили кошель. Так?
Мужчина явно смутился, не зная, отрицать или соглашаться.
— Вы человек взрослый, но детство иногда играет. Поэтому будьте мужчиной, позвоните родным или знакомому, чтобы заехали за вами. И не рассказывайте мне сказок. Я ведь не вчера родился. — Он немного помолчал. — Если хотите, чтобы я прошелся с вами и попытался вернуть деньги, пожалуйста.
Мужчина поднялся, поблагодарил и направился к выходу. Глядя ему в след Баррет отметил, видя что я все заношу в блокнот:
— Все, чего он хочет, это пять баксов, чтобы отправится домой. Он даже не подумал позвонить кому-то из близких. Нет, он лепит сказку, в надежде что я отдам ему свои пять баксов, а он как ни в чем небывало вернётся домой, сделав вид, что ничего и не было.
Стоит ему договорить, как к столу подошел полицейский и сообщил, что мужчина передумал и просит Баррета сходить с ним к цыганке, попытаться вернуть деньги.
Прибыв на место вместе с потерпевшим, Баррет забарабанил в дверь, но никто не ответил. За дверью ни шороха, света в окнах нет. Он объяснил потерпевшему:
— После хорошего улова они часто меняют место. Если хотите, завтра можно вернуться, но для этого нужно заявление от вас.
Мужчина отказался, поблагодарил детектива и был таков.
— Он не рвется засадить того, кто нагрел его на двести пятьдесят долларов. Все, что ему надо — это пять баксов, чтобы вызволить машину. — говорит Баррет ему в след и мы идем обратно в участок.
Два часа ночи. Сворачиваем с ярко освещенного Бродвея в мрачную пещеру Западной 43-й улицы. Слева по стене театра к небу ползет пожарная лестница. Справа темноту рассеивает огни над погрузочной рампой типографии «Таймс». А в сердце тьмы ссорятся два черных трансвестита: на них женские парики, в ушах длинные подвески, оба густо размалеваны и при накладных ресницах.
Баррет останавливается, наблюдает. Он не рвется никого арестовывать, но опасается развития событий. Внезапно один из ссорящихся, сбивает противника с ног и бьет каблуком в лицо. И Баррет бросается к ним, когда в руке у одного из них появляется нож. Подскочив, перехватывает руку вооруженного и прикладывает его об стену театра. Парик слетает с головы, бабочка упав лязгает о мостовую, а детектив приказывает обоим заткнуться. Успокоив, записывает имена и адреса, потом спрашивает побитого, хочет ли тот дать делу ход.
— Нет, не надо, все путем.
После этого Баррет задаёт стандартные вопросы и получает стереотипные ответы.
— Мужчина?
— Да.
— Гомосексуалист?
— Да.
— Пассивный?
— Нет.
Они отвечают «нет», потому что «да» влечет уголовную ответственность.
Закончив с потерпевшим, окликает второго, когда тот поднимает с мостовой парик.
— Эй, нечисть! Ползи сюда!
Баррет задаёт ему все те же вопросы, а получив ответ, ведет его на свет — к Восьмой авеню.
— Слушай, придурок, — обращается он к негру, — Куча народу видела достаточно, чтобы тебя запереть. Но я не буду.
— Не надо, пожалуйста. Эта сука назвала меня пидором, а я такого не потерплю не от неё, ни от кого другого.
— Ладно, ладно, остынь, — говорит Баррет. — Я сам большой друг цветного населения, но по улицам с ножом не бегаю. А теперь слушай внимательно. Я тебя не запру. Я провожу тебя за угол до входа в подземку. И ты нырнешь в норку и больше не вынырнешь. А вынырнешь — сделаю дырку меж глаз. Это так меня расстроит, что придется съесть большой бифштекс и лечь спать до десяти утра. Если понял, ныряй.
И негр исчез в туннеле метро. А мы так и не дошли до участка, осев в баре на Таймс-сквер…
Несколько позже, сидя за стойкой, Баррет объяснил мне смысл произошедшего:
— Против «голубых» я ничего не имею. Они больные люди, я понимаю, но это не дает им права носиться с ножами по улице. Многие детективы прошли бы мимо, особенно учитывая, что те парни негры. Они не захотели бы связываться, побоялись последствий. У меня теперь есть два адреса, имена и их отказ от возбуждения дела. Так что, ежели завтра кто явится в участок и поинтересуется, по какому праву детектив такой-то кошмарит честных тружеников, я могу пояснить. Но большинство нынешних копов такое чуждо, они прошли бы мимо или дождались трупа(с трупами проще работать, они молчат и не жалуются). — Баррет отпивает кофе, добавляя, — Да, я наехал на негров, но зато один не получит пожизненное за убийство, а второй не стал покойником.
И в этом заявлении он прав, — отмечаю я в блокноте. — За пять месяцев в связке с детективом, понимаешь: юристы неделями изучают дело, судья может долго рассуждать и взвешивать все «за» и «против», а полицейский должен решать мгновенно. У преступника нож? Пистолет? Или бита? Как действовать? Как бить? Промедлишь — он тебя убьет. Переборщил — сам окажешься на скамье подсудимых. Но коль решил действовать, надо идти до конца. Таких как Баррет с каждым годом все меньше. Большинство теперешних копов прежде чем действовать, прокрутят в уме все варианты, а пока они думают, кого-то уже прикончат.
Поразительно, но стремление себя обезопасить поощряется и самой полицейской системой. Детектива как будто специально стремится не пустить на улицу, принудив к бездействию в кабинете. Каждый день он часами корпит над заполнением всяческих формуляров, причем относящихся не только к серьезным случаям, но и к ерунде: утерянная цепочка от ключей, авторучка или пакет с грязным бельем — все «глухие» мелкие случаи воровства и утерь. При этом каждый считает себя вправе по какому угодно поводу потребовать внимания детектива и отнять у него уйму времени. А если дело касается серьезного задержания, количество бумаг непомерно возрастает. На бумаге фиксируется все, начиная с кличек задержанного и кончая его детальным описанием: волосы, глаза, нос, рот, уши, брови, телосложение, речь (грубый, мягкий, акцент, тембр, скорость речи, шепелявость, заикание…) Все это и ещё больше. Скажем так, если задержали несовершеннолетнего наркомана, требуется заполнить 22 формы, и все выполняется задержавшим детективом. Вот и выходит, что способный поймать два десятка нарушителей за ночь, детектив задерживает лишь одного-двух, понимая — остальное время уйдет на заполнение бумаг. А теперь добавьте ко всему телефонные звонки и прочие должностные обязанности… Тут хочешь не хочешь, а почувствуешь себя клерком. Как говорит Баррет: «Мы не боремся с преступностью, мы её описываем».
Плюсом ко всему идет суд. Во многих городах присутствие арестовавшего преступника детектива, требуется только при даче свидетельских показаний. Но в Нью-Йорке настаивают на его обязательном присутствие. Преступники и адвокаты прекрасно об этом осведомлены, поэтому всячески затягивают рассмотрения дел, ожидая, что однажды детектив не явится и на основание этого можно будет сорвать процесс. Каждое такое заседание стоит детективу часов, а то и дней, чаще всего за счет личного времени.
Стоит одному делу закончится, появляется короткий просвет времени, когда детектив наконец может побыть детективом. Но только в меру — осторожно, пока карусель бюрократического аппарата не начала новый виток по кругу 
и так 24/7, 1/12, 365 дней в году — без перерыва на праздники и обед, ведь стоит правоохранительной машине остановится, как мир рухнет, а улицы окутает хаос.
Все это нахламление условностей, подобно белому шуму. Именно оно заставляет забыть, что ты коп. Это чувство вынуждает играть только наверняка, не увлекаясь, не зарываясь. А тех отчаянных, что ещё пытаются делать работу на совесть, сверху давит система и социальная часть: критика, осуждение, травля.
Наглядным примером для нас станет случай, произошедший на Манхэттене в июле 1964 года с лейтенантом Томасом Джиллиганом. Находившийся в мастерской по ремонту радиоаппаратуры, Джиллиган услышал доносившиеся с улицы крики и выбежал посмотреть, что случилось. Как оказалось, дворник из соседнего дома облил водой из шланга нескольких подростков из летней школы. В ответ они начали швырять бутылки и крышки от мусорных баков, а один из подростков(негр), выхватил нож, крича, что прирежет сучьего дворника. Джиллиган бросился наперерез, попутно демонстрируя значок и сообщая, что он полицейский. А когда он достав пистолет, приказал подростку бросить нож, тот ринулся на него. Прозвучал предупредительный выстрел — пуля лязгнула о стену, но парень не отступил — взмахнув ножом, ранил полицейского в правую руку и вновь замахнулся, когда Джиллиган выстрелил вновь — пуля прошла сквозь руку и грудную клетку нападавшего, но его не остановила. Хуллиган продолжил размахивать ножом, и Джиллиган вынужден был применить пистолет вновь — попав в живот, уложил ублюдка подростка на мостовую(выстрел оказался смертельным).
Эта смерть послужила причиной шести ночей беспорядков на Манхеттене и в Бруклине. Повсюду ходили люди с плакатами и фотографиями, на них: Разыскивается убийца — коп Джиллиган.
Лидер Конгресса за расовое равенство Джеймс Фармер обвинил полицейского в хладнокровном убийстве ребенка. Дом Джиллигана окружили пикетчики, и он вынужден был скрывать. И это с учетом того, что Большое жюри (коллегия из 12-23 присяжных, решающая вопрос о предании обвиняемого суду присяжных) освободило Джиллигана от обвинения в неправомерных действиях.
Но пикетчики по-прежнему осаждали дом полицейского, и лейтенанта пришлось перевести в другой участок. И по сей день в Нью-Йорке можно увидеть плакаты со словами: Когда Джиллиган убьет снова?(А с события уже прошел год).
Аналогичный случай произошел ровно год спустя, в июле, когда патрульный Шелдон Лейбовиц обходил негритянский участок в Бруклине, и увидел негра, ведущего себя «неприлично и вызывающе». Как позже рассказали свидетели: человек боксировал с тенью, колотил кулаком по мостовой, а позже ползал по кругу.
Лейбовиц попытался утихомирить нарушителя, но стоило ему сделать замечание, как негр набросился на него со стилетом. Выбив оружие, полицейский попытался нацепить наручники. Здоровяк перебросил блюстителя порядка через плечо как пушинку, отнял пистолет и выстрелом раздробил ему левую руку. К счастью на помощь патрульному подоспел водитель проезжающего мимо грузовика. Это позволило Лейбовицу вернуть себе пистолет и в ходе продолжавшейся борьбы, застрелить нарушителя.
Позже выяснилось, что здоровяка звали Нельсон Эрби. Чернокожий мужчина только недавно вышел на свободу, сидел он за два нападения, в том числе на полицейского.
И хоть свидетели утверждали, что напал на Лейбовица именно Эрби, к вечеру улицу где произошел инцидент, заполнила толпа митингующих во главе с черными националистами. А в госпитале, где лежал Лейбовиц, неумолкал телефон: сыпались угрозы и оскорбления.
Дело быстро раздули в прессе, и пришлось перевести полицейского в другой госпиталь. Но и это не успокоило толпу, не зная куда вымести гнев, люди принялись громить витрины. Виновников разогнали, порядок восстановили, но толпа вновь собралась на следующий день, пройдя мимо полицейского департамента с возгласами:«Долой убийц в синем!» и «Следующая пуля попадет в вас!»
Большое жюри полностью оправдало Лейбовица, отметив, что по сравнению с Эрби он: «просто дитя».
Убитый обладал такой физической силой, что смог голыми руками сломать наручники.
Протесты тем не менее продолжались, — протесты, направленные не против жестокости, а против полиции. И этими двумя случаями дело не ограничилось, были и другие(с меньшей оглаской).
(Я не хочу показывать ни на кого пальцем, но разве это не напоминает нам ситуацию с убийством Джорджа Флойда в мае 2020 года. Это так, размышления в бок).
То, что произошло с Джиллиганом и Лейбовицем, сильно подействовало на настроение полицейских Нью-Йорка — из-за явной невинности полицейских и яростной компании, развернувшейся против них. Главное, однако, не задетые чувства стражей порядка, а то, что были подорваны основы правовой безопастности охранников спокойствия, стражей города. Копы получили четкий сигнал: то, чего вы не видите, вам не повредит.
Оставайся в долбаной радиомастерской, оставайся в безопастности, и черт с ним, что кого-то там прирежут. А увидишь недоноска, нарушающего моральные устои — пройди мимо, или встать в стороне… дождись трупа, трупы не жалуются и не собирают беснующуюся толпу.
Такая обстановка детектива Баррета беспокоит.
— Полиция напугана, — говорит он. — Годами все эти инициативные группы нас скребут и подтачивают, скребут, а улицу тем временем заполняет нечисть.
Детектива легко понять, я сижу напротив, смотрю ему в глаза и удивляюсь… нет, я не понимаю, как и кто нас будет охранять, когда такие как Баррет: закончатся, сломаются, выйдут на пенсию. Кто нас спасет?
И мои опасения все сильнее терзают меня изнутри, каждый раз, как я вспоминаю историю сидящего рядом со мной детектива.
Жизнь с детства не баловала Джорджа Баррета. Когда ему исполнилось 12 лет, он стал свидетелем того, как грабитель ограбил и избил до полусмерти его отца, когда тот возвращался домой из церкви. Два часа тот лежал в подъезде, пока сосед не обнаружил его, и не вызвал врача. Через год юный Баррет шел позади двух своих братьев и услышал, как парочка бандитов шепчется, планируя их ограбить. Он без раздумий побежал к подъезду дома. Схватил две полные молочные бутылки, а когда двое приблизились к братьям, он без раздумий обработал их черепа этими бутылями. И кровь лилась в унисон с молоком… Позже академия, служба и первое действие, определившее его на путь детектива.
Декабрь 1954 года. Это был единственный раз, когда Джордж Баррет стрелял на поражение. Ветер кружил в небе снежинки, сугробы застилали улицы, и схватившийся навал бледно-серой каши, сверкал, отражая лучи фонарей. Джордж тогда был обычным патрульным, сменившись, он отправился навестить свою тетку. Но на пол пути, на перекрестке услышал крики, а приблизившись к такси на другой стороне улицы, сквозь снежную поволоку разглядел шофера такси, дерущегося с тремя пассажирами.
Подбежав к машине, Баррет заметил в руке одного из пассажиров пистолет и сразу выстрелил. Промахнулся, бандиты бросились в рассыпную. Он нагнал ближайшего, сунул ему пистолетом в рот, так лихо, что зубы на снег посыпались. И хоть двое скрылись, Баррет скрутил третьего, запихнул его в салон, и на отвоеванном такси доставил в участок.
— Я вез его, придавив к полу, засунув ствол в рот по самые гланды, и по пути он решил сообщить мне всё о своих дружках (данная информация в протоколе отсутствует).
Это событие стало толчком к повышению. Позже ещё одно громкое дело — двадцатилетний рецидивист со своим приятелем за пять дней ограбил и убил шестерых лавочников, дело глухое, но и в нем Баррет показал себя, заметив на одной из жертв след от перстня. А позже разыскал ублюдков по этой улике. Клерк в одном из ломбардов узнал фото перстня жертвы, а так же опознал человека принесшего этот перстень на оценку. Три бессонные ночи и Баррет с напарником обнаружили преступников в отеле на 48-й улице. Так Баррет стал детективом второй категории, в которой пребывает и поныне с окладом в 9714 долларов.
(Как понимаю, сумма указана годовая).
Детектив Джордж Баррет ненавидит мерзавцев, но сильно беспокоится о простых гражданах. Вот он шагает по западной части своего участка, мимо густо заселенных жилых домов. Указывает на задние окна, затянутые колючей проволокой и плотной решеткой в палец толщиной.
— Вы только взгляните, — горюет он. — Люди превратили свои дома в крепости — тюрьмы, чтобы отгородится от нечисти, чтобы чувствовать себя в безопастности хотя бы дома. Вот так старому Вест-Энду и приходит конец.
Детектива я прекрасно понимаю, как и живущих тут людей. За месяцы проверенные на улицы, я воочию наблюдал, как уголовники и антисоциальные личности свободно гуляют, совершают преступления, а простые люди и не помышляют об обращение к властям.
Так было со стариком югославом: в последнее время его бар облюбовала шпана. Используя телефон-автомат для передачи ставок на скачки, они денно и нощно вертелись в баре, превратив заведение в букмекерскую контору. А старик боялся обратиться к копам, боясь потерять лицензию из-за проворачиваемых в заведение операциях — это с одной стороны. А с другой опасался, ведь если ребят выпустят(а их выпустят) они вернутся и разнесут бар вдребезги.
Позже Баррет разобрался с шпаной, но по старинке. Для верно результата хватило двух сеансов массажа. Но так сейчас уже никто больше не делает, никто из нового потока копов. И все чаще мы видим официальный подход.
Выглядит он так:
По пути в участок Баррет встречает коллегу, тот тащит двух наркоманов в больницу, чтобы вывести торчков из ступора. Вечером того же дня на Таймс-сквер Баррет звонит из автомата в участок и видит, что мимо проходят оба этих наркомана. Не прошло и десяти часов, как их задержали, а они уже «вылечились», побывали в участке, в суде, вышли на волю и успели вернуться на площадь Таймс. Баррет поинтересовался, чем занят задержавший их детектив. Оказалось, он все ещё долбит по машинке протоколы их задержания.
На фоне этих событий, Баррет все чаще вспоминает, как однажды летал в Неваду за каким-то уголовником. После поездки, он не раз, уж не знаю, в шутку или всерьез, говорил друзьям, что хотел бы служить шерифом в каком-нибудь тихом западном округе…
Где народ ещё не так зачерствел. Где люди ещё видят разницу между копом и бандитом. Где молодежь понимает, почему они обращаясь к старшим, говорят: сэр и мэм. Где не запирают дверей, по улицам в наглую не шляется нечисть, а слово «закон» ещё что-то да значит. Я понимаю детектива. И во многом с его виденьем и порядком вещей — согласен. Он правильный парень. Только вот не много нас таких осталось на этой земле.
Конец.
Данная статья была мной прочитана, осмысленна и переписана. Местами я изменил порядок сцен, частично обрезал текст, но суть и посыл сохранил. Зачем? Так — это тренировка. Полезное дело Особенно когда свое не идет, а на улице такая жара, что мозг плавится. И сил хватает только на малое(малое на добрую тройку недель растянулось, но не будем о грустном).
Переписывая и переиначивая, мы учимся. По сути, этот метод можно назвать обезьянничеством 
(копированием) И тут не совру, подражая и копируя, каждый из нас берет от текста лишь ему важные приемы. А когда проходит время, мы этот опыт вкрапляем в новую — уникальную работу.Так, текст за текстом, слог за слогом формируется наш уникальный авторский стиль.