~ Сны Огня ~
Автор: RhiSh
Что есть красота?
Кленовый лист на дороге
Алый памяти след
Это можно вписать во вторничный флешмоб «пять фактов» – почему нет, ведь это портрет одного из моих любимых героев… у него есть и своя недописанная книжка, а также он – факт №1 – неким очень сложным образом связан с некоторыми героями «Тигра». Можно сказать, что он – их далёкая, очень далёкая предыстория… ну ладно, если допустить бессмертие души, странствующей в Мерцании Изначальном, пока не придёт время ей обрести сумрачную плоть – снова, и снова, и снова… при таком допущении, ну а почему бы и нет, все главные герои Тигра уже жили когда-то, очень-очень давно. И тогда у них тоже была своя общая история. И случалось такое даже не один раз. Почему?
– Факт №2 – в самый первый раз был мир, немыслимо далёкий и непостижимый сознанию человека, и некие четверо должны были, как водится в подобных историях, исполнить своё предназначение. Лишь все вместе, в полном согласии и единстве, могли они совершить то деяние, что требовалось для спасения ни много ни мало – мироздания. Но, как снова в таких историях случается часто, между ними возник разлад. На дни, часы или всего на миг… но этого разлада хватило, чтобы рухнуло всё. А четыре души – или четыре Кружева, или псинэргоматрицы, или песни, а может, нечто более глубокое, как знать – в чёрном пламени пустоты, уничтожающем вселенные, они перемешались. Слились, сплавились так, что не разделить вновь. И спустя множество веков или тысячелетий это целое всё же распалось на четыре части, но не те, что были прежде. Цельными и ясными они больше не были. Осколки… но прежняя миссия снова настигла их. Очень, очень нескоро… и лишь её выполнение могло вернуть им цельность. А до того четыре сущности, сплетённые из лоскутков себя-прежних, первоначальных, обретали тела и смертные судьбы, встречались и любили, сражались и умирали – раз за разом предавая друг друга и себя. Пока однажды не вышло так, что они не предали… но и это совсем ещё не Тигриная история.
– Факт №3 – истинное его имя затеряно во мгле веков. В недописанной книге наставник звал его Огоньком, а друг и старший брат, как привыкли в детстве, попросту Малышкой. Если поискать его среди героев Тигра, то имён будет несколько, потому что «осколки» этой души разлетелись широко… как и подобает искрам костра. Но в любой истории и любом из воплощений наступает миг, когда его начинают звать Повелителем Пламени.
– Факт №4 – снова об именах: почему-то в его/её имени всегда есть сочетания «ан» или «ай», а почему, понятия не имею. Но имена с такими слогами неизбежно приклеиваются к Огням, какую историю ни возьми. Кстати, не моих историй это тоже касается, если посмотреть… Огни любят звучать подобно струнам. А уж если со «струнным» именем им не повезло, то они наверняка будут играть на струнном инструменте вроде гитары. К слову о Высоцком. Вот уж кто Огонь.
– Факт №5 – огонь бесит) В какой-то момент – или множество моментов – он бесит или других героев, или читателей, или тех и других. И неимоверно бесит врагов. Даже если ничего плохого им пока не делает. Опция «бесить врагов» в них вписана на уровне генома, полагаю. Мои Огни – что в Тигре, что в Повелителе, что в ненаписанных историях – бесят порой и меня самого. Они же не слушаются) Это вторая половинка факта-5 – Огонь непокорен феерически. В запланированные рамки сюжета его приходится забивать кувалдой. Которую он расплавит, но в рамки не впихнётся.
Небо надо мною, так высоко. Прозрачное, сказочно-синее. И ничего в мире, ничего. Только я и далёкое небо. И паруса. Странные, прекрасные, причудливые крылья, раздуваемые ветром. Алые на лазурном, белоснежные на золотом… облака.
И лепестки цветов. Я лежу на тёплой земле, и чьи-то тёплые руки держат меня, травинки качаются, шёлком касаясь лица, лепестки кружатся в танце с ветром. Свиваются в жемчужно-розовый дым, и ветер уносит их в небо… как мою душу, медленно распадающуюся на тонкие осколки, лёгкие жемчужные лепестки… и запах роз кружит, и кружит, уносит. Ветер.
… и просыпаюсь. Точнее, оживаю. Точнее, это она резко выдёргивает меня из сна… понятно, какая радость играть с кем-то, висящим без сознания.
Висящим на чём-то с шипами и таком ледяном, что сводит зубы. Но я не чувствую… нет, я просто знаю. Всё изменилось. Ощущения изменились. Я знаю, что мне больно, но это перестало быть важным. Не могу произносить слов, но мысленно говорить или молчать — легко. Думать для себя одного, думать для неё, как пожелаю.
И глубоко, глубоко внутри, для всех неслышимо, тайно, касаться огня.
— Вы умираете, милорд. Ваше тело не предназначено для той силы, что в вас поселилась. Часть ваших нервов и разум функционируют лишь потому, что всё остальное почти не живёт. Но разрушение не прекратилось, только замедлилось. По сути, вы уже мертвы. Стоит выпустить вас отсюда или позволить вам чуть больше быть человеком — и ваша смерть будет неизбежной. И очень мучительной.
«Вряд ли более мучительной, чем необходимость слушать этот мерзкий голос».
Её ярость похожа на пронзительно-острый удар плети из едкого, колючего льда. Оковы вплавляются в руки и дёргают их в стороны. Я рассмеялся бы, если бы мог дышать. Какой смысл усмирять болью того, кому она безразлична?
— Дерзость не приведёт к тому, что я убью вас, не надейтесь. Но я верну вам способность ощущать. Отчасти.
И огонь вырвался из клетки и вцепился в меня. Неукротимый. Яростный. Как та собака, давным-давно… мы были детьми, собака была больше нас и казалась больной: шерсть вздыблена, хвост странно опущен, и глаза у неё были затуманенные, безумные; я слышал страх брата, и собака слышала тоже, и это злило и тревожило её, повергало в смятение… как сейчас что-то повергает в смятение огонь. И я потянулся к нему, сознанием, сердцем и всем, что осталось от тела, полностью открываясь ему, без слов ласково говоря: тише, тише, иди ко мне, мой хороший. Тогда с собакой это помогло: она успокоилась. И туман из её глаз пропал. Правда, от отца мне потом досталось, потому что брат сказал ему, что я гладил бешеную собаку… он не хотел мне плохого, просто испугался. С ним тоже надо было вести себя так: осторожно, без громких звуков и резких движений.
Как и с огнём. Миг назад он бушевал, пытаясь прогрызть себе путь наружу, а теперь… он словно утешал. И всё глубже и глубже проникал в меня, в мою сущность, мою душу… я задохнулся бы от дикой смеси боли и ошеломляющего наслаждения, но лёгкие, кажется, сгорели, и я отстранённо радовался, что в этом причудливом месте дыхание мне не требуется.
Не осталось иной реальности, кроме нас двоих — меня и забирающего всё больше огня, не было никого, ничто не было важным. Где-то снаружи голодное существо бесновалось в бессильной злости, и где-то ещё, далеко, кто-то беззвучно плакал обо мне, кто-то по неведомой причине за меня безумно боялся… Ах, всё равно. Я кружился в танце с огнём. В прекрасном, страстном, безудержном танце…
Выжигая. Переплавляя. Суть огня… Уничтожение в торжестве красоты. Испепелить… но потом, быть может… из пепла ты возродишься. Но неважно. Неважно всё… кроме пламени: цветка и чудовища… и возлюбленного. Возьми меня, любовь моя, тебе доверяюсь… и завладеваю тобой… твой повелитель. Твой. Навеки.
Моя любовь… моё оружие. Господин мой.
Смешно. Как фальшиво, как высокопарно. Нет тебя. Нет меня. Есть просто… сущность Огня.
Он поднимался, струясь, в немом ликовании, всё выше и выше. Окутывал меня мантией золотого и алого, смеялся, звал. Он тосковал без меня, так долго, много дней… столетий?.. замерзал в пустоте, одинокий, потерянный. И найдя, безудержно наслаждался теплом, и не собирался отпускать, смиряться, щадить. А разве я, прежний, тот обращённый в пепел человек — пощадил бы? Я отказался бы?
Выше. Выше. Алое, пурпур, багряное, золото. И ничего, кроме танцующих лепестков, кроме бьющихся на ветру тысяч оттенков пламени. Я не мог уже ни слышать, ни смотреть; лишь его я осязал и видел… и когда он зазмеился, забирая и даруя последние капли, прямо у моих губ, я вдохнул его и поцеловал. Мы соединились в поцелуе неразрывно… мы — я — изнемогал от мучительного, всепоглощающего, запредельного счастья. Я ничего не знал о том наслаждении, что дарит слияние тел, и понимал, что наверняка уже не узнаю… но если это хоть на малую долю схоже с тем, что сейчас испытывал я, — неудивительно, что в сказаниях и балладах люди из-за этого теряли покой, теряли рассудок, самих себя, предавали и умирали. За соединение с моим огнём, за бесплотный испепеляющий наш поцелуй я мог бы стократно и радостно умереть.
— Воистину извращённое создание, — произносит её голос со смесью брезгливости и удивления.
«Сочувствую. Очень правдивая самооценка».
Теперь она бьёт чем-то тяжёлым и ржавым. От её ярости всё становится зыбким, плавится, тает. Смешно, который раз я дразню её, и она снова на это ведётся. Когда нет контроля, воля слабеет. Запомни, подсказывает мой огонь. Да, я запомню.
Между нами словно обрушивают стену льда, с грохотом отсекая друг от друга, и мы безмолвно кричим от бешенства. Тот упоительный жар… сладость соединения… как она смела нам помешать?!
Все мои чувства закрыты, скованы. Но зрение по-прежнему не одно: прекрасная женщина, и в то же время — нечто без формы, сгусток живого текучего металла, и в то же время — голод, злость и тоска… по огню, подобному тому, что растворился во мне?
И она понимает, что я знаю. И это связывает нас. И её гнев обращается в яркую, жгучую ненависть. На грани… с любовью.
Забавно. До слёз. Плакать мне нечем, и я начинаю беззвучно смеяться. Так куда веселее.
~ Песня ~ музыка Suno ~ создатель Эрри Тош