Вторничное досье. Кейс №9. Ольга Сендерихина

Закрываем гештальт по "метёлкам". Тема профессора и студентки довольно избитая, над ней кто только не издевался. Я в этом смысле не исключение.
Первоначально в «Формуле Распутина» должно было быть две пародии на эту тему. Гарик Веселовский должен был вступить в отношения с мачехой Софьи. Гендерная инверсия, все дела... было написано несколько таких глав, за что я был сильно порицаем практически всеми первыми читателями. В конце концов я сдался. Линия получалась уж слишком карикатурной. Отношения Веник/Ольга куда глубже, а пародия тоньше.

Студентка отвела затравленный взгляд, но тут же решительно тряхнула своими рыжеватыми кудряшками. Слёзы она сдерживала едва-едва, движения, прежде лёгкие и плавные, сделались угловатыми, голос дрожал.

— Вот… Уравнения Максвелла в интегральной форме справедливы даже в тех случаях, когда существуют поверхности разрыва, на которых свойства среды или напряжённости электрического и магнитного полей меняются скачкообразно. Поэтому…

— У вас потрясающая память, Ольга. Жаль, у меня она гораздо хуже, и я не могу проверить насколько дословно вы цитируете учебник. Однако, думаю, вы с успехом выступали бы в цирке, демонстрирую свои феноменальные способности. Вы вызубрили учебник…

— Я не зубрила!

— Хорошо… — Веневитинов равнодушно пожал плечами. — Пусть не зубрили. Но я жду от вас не пересказ учебника, который написан, кстати сказать, спустя сто лет после Максвелла. Я жду от вас понимания!

— Я их понимаю!

— Их?! — Веневитинов выдержал назидательную паузу. — Кого «их»?!

— Уравнения…

— Барышня, вы меня утомили… Мы бьёмся с вами уже почти два часа, и я хочу домой! — Веневитинов тяжело вздохнул. — Я жду от вас понимания не уравнений! Уравнения — это инструмент, наподобие отвёртки, лупы или разводного ключа. Можно ли понимать лупу? И что мы назовём пониманием разводного ключа?

Девушка молчала, обречённо глядя перед собой.

— Ответьте!

— Механика рычага… Оптика…

— Ну да… Механика рычага… А вы понимаете, что человеку, которому нужно вытащить занозу из пальца, наплевать на законы оптики? Для этого нужна просто лупа, а понимание, как она работает и из чего она сделана, оказывается лишним, — он снова немного помолчал. — Всё зависит от амбиций. Если вы хотите всю жизнь вытаскивать занозы из пальцев и чинить сантехнику, то у вас это прекрасно получится. Но тогда ваше место не здесь. Шли бы на инженерную специальность, в «Горный», например… Но если вы хотите быть на переднем крае науки, то от вас требуется совсем иной уровень понимания.

— Вы посмотрите решение задач? — девушка цеплялась за соломинку. — Где же они…

Рассеянно перебирая свои исписанные формулами листки, она то и дело пришибленно косилась на Веневитинова.

— Не трудитесь, Ольга. Я вполне допускаю, что задачи у вас решены верно. Только к физике это имеет весьма опосредованное отношение. Инструментарием вы пользоваться научились, это я вижу. Но этого мало. Для того, чтобы получать собственные результаты, мало научиться пользоваться чужими, — продолжая говорить, Веневитинов взял в руки её зачётку, — поймите, новые знания обретают форму уравнений только в самом конце очень длинного пути! Уравнения — это уже результат! Результат, которому предшествуют месяцы, а то и годы кропотливых трудов. А решение прикладных задач — это всего лишь математические манипуляции, которые вполне по силам даже моим аквариумным рыбкам. Ремесленничество, и не более того! — он открыл зачётку и вынул авторучку из нагрудного кармана. — Вот вы рассказывали мне про интегральную и дифференциальную формы записи, а знаете ли вы, что сам Максвелл записывал свои уравнения в совсем другой форме?

— В какой?

— Вы это у меня спрашиваете?! Хорошо… — Веневитинов склонился над столом, собравшись ставить отметку. — Хотя, конечно, ничего хорошего… Свою тройку вы заслужили, а…

— Тройку?! Но я ведь…

— Вы написали мне четыре строчки, — он поднял раздражённый взгляд, — которые нынче царапают на заборах всякие экзальтированные недоросли! А делаете вид, будто нашли тетраграмматон! Да. Те же двадцать два символа в правой части уравнений, но…

— Двадцать три…

— Двадцать три? — Веневитинов прикусил губу. — Действительно… Вот этот-то формализм вас и губит… Для того, чтобы понять устройство разводного ключа нужно стать Архимедом! А чтобы по-настоящему понять уравнения Максвелла, нужно стать самим Максвеллом, перенестись в девятнадцатое столетие и проделать с ним вместе весь путь от начала и до конца!

— Дмитрий Александрович, — её полные слёз глаза пылали смесью ненависти и робкой надежды, — а можно, я пересдам?

— Имеет смысл?! «Удовлетворительно» в вашем случае очень неплохой результат, — изображая удивление, Веневитинов пролистал страницы предыдущих семестров. — Надо же! У вас только «отлично»?! — он захлопнул зачётку и протянул её студентке. — Хорошо, пересдавайте...

Пройдёт десять лет, прежде чем в их отношениях возникнет какая-то химия. Но расклады будут уже совсем другими.

Ничего вокруг не замечая, он вихрем ворвался внутрь и тут же угодил в неловкую ситуацию. Час предрассветный, вагон абсолютно пустой, а Веневитинов, словно бы нарочно, уселся напротив единственной пассажирки.

«Ещё решит, чего доброго, что я на неё виды имею…»

Лет двадцати или чуть меньше — как раз тот возраст, когда барышни чрезвычайно мнительны.

Однако пересаживаться было бы ещё бестактнее. К счастью, барышня весьма сосредоточенно изучала какие-то бумаги и на Веневитинова не обратила ни малейшего внимания.

«Должно быть, квартальный отчёт сверяет, — решил он. — Ну и пускай сверяет, не будем ей мешать».

Веневитинов демонстративно отвернулся к окну, достал из сумки планшет, но включить так и не успел.

— Доброе утро, Дмитрий Александрович, — не отрываясь от бумаг, бросила попутчица. — Как поживают ваши рыбки?

— Спасибо… Они вполне в добром здравии, — сконфуженно ответил Веневитинов. — Вы знакомы с моими рыбками?

— О, да! И довольно давно! — с неожиданным ехидством воскликнула барышня. — С тех самых пор, как сдавала вам экзамен по уравнениям Максвелла. Помнится, они у вас неплохо разбирались в этом вопросе.

А ведь что-то знакомое мелькнуло в её чертах почти сразу же: рыжеватые волосы, огромные карие глаза, чуть вздёрнутый носик…

«Сендерихина? — сомнения если и были, то быстро развеялись. — Совсем не изменилась… Сколько ей сейчас? Пожалуй, под тридцать, а кажется даже моложе вчерашней дипломницы Марка».

Не спасали ни английский костюм, ни высокая модельная причёска. Выглядело это так, как если бы барышня-гимназистка заявилась на вечеринку в вечерних туалетах старшей сестры — нелепо, смешно, но и трогательно до слёз.

— Ольга… Борисовна?

— Можно просто Ольга.

— Надо же! — удивился Веневитинов. — Вы сдавали мне экзамен?! А я и не помню такого… Совсем память дырявая стала…

— Третий семестр, электричество, — она засмеялась. — Вы мне тогда чуть трояк не влепили. Ссылаясь, в числе прочего, на авторитет ваших рыбок.

— Правда?! — Веневитинов немного смутился. — У моих рыбок, действительно, широкий кругозор… А это, простите, какой год?

— Январь две тысячи седьмого…

Тяжело вздохнув, Веневитинов отвёл взгляд. Сквозь вязкую пелену предутреннего сумрака в окне мелькали огни Петербурга. Далёкие, тусклые, холодные, они вытянулись причудливою гирляндой и убегали прочь, подобно зыбким образам минувшего.

«Всё-то ты помнишь, Митя… На свою беду».

Две тысячи седьмой… Тот самый год, когда мир вокруг начал стремительно рушиться, пока не рассыпался в прах.

— Как же я вас тогда возненавидела! — с лёгким озорством продолжала Ольга. — Думала, что на всю жизнь… Комплекс отличницы. Всегда первая, и вдруг такой конфуз… А потом, когда вы ушли с факультета, мне даже как-то одиноко стало…

Видимо, следовало сделать изумлённое лицо, нахмуриться или хотя бы поднять бровь, намекая на вопиющую бестактность. Однако Веневитинову отчего-то нравилась такая её прямота.

— В юности почти все ошибки считаешь фатальными, — с улыбкой заметил он. — Но ведь пересдали же потом?

— Пересдала, конечно, — небрежно махнув рукой, она засмеялась. — Только времени на подготовку потратила больше, чем потом на кандидатскую.

Этот звонкий смех хотелось слушать бесконечно — в нём сами собой растворялись невзгоды. Веневитинов уже не вспоминал о проигранных деньгах, не проклинал Крюденера, не злился на судьбу. Всё дурное осталось на заснеженной платформе, вместе с выплюнутым в сугроб окурком.

— Что это у вас? — поинтересовался он, кивнув на распечатку. — Анализируете какие-то данные?

— Да! — Ольга просияла. — Этот эксперимент в корне перевернёт наши представления об устройстве материи! Вы подсказали мне гениальную идею!..

— Я?! Когда?! — удивился Веневитинов. — Неужели на том самом экзамене?!

— Ой, простите, — от смущения она заметно покраснела. — Совсем заработалась… Всю ночь на ногах… Заговариваться стала…

— Жалко, что не я, — Веневитинов изобразил досаду. — А в чём идея?

Ольга долго рылась в карманах полушубка, пока не извлекла оттуда закупоренную пробирку с какой-то прозрачной жидкостью.

— Вот, смотрите, — она протянула пробирку Веневитинову.

— Что это? — изумлённо поинтересовался тот.

— Это вода, — с небрежным торжеством ответила Ольга, — химически чистая дистиллированная вода.

— Самая обыкновенная вода?

— Не совсем, — Ольга выдержала паузу. — Её молярная масса на единицу выше обычной. У неё выше плотность, температура кипения и плавления, но по химическим свойствам это, действительно, самая обыкновенная вода.

— Фантастика, — прошептал Веневитинов. — Ошибки быть не может?

— Ни в коем случае! — отрезала Ольга. — Я десять раз всё перепроверила! Такой воды в природе не очень много, из пятисот литров мне удалось выделить чуть меньше стакана.

— Каким образом? Химические свойства ведь одинаковы…

— Центрифуга.

Веневитинов рассматривал пробирку так бережно, словно бы в ней была не вода, а эликсир бессмертия или жидкое золото алхимиков.

— Это настоящее чудо, — вновь прошептал он, возвращая пробирку. — И как вы объясняете такие аномалии?

— Я с самого начала предполагала, что все атомные ядра устроены однотипно, — начала Ольга издалека. — Но эта концепция сталкивается с, казалось бы, непреодолимым препятствием. Атомные массы химических элементов настолько разнообразны, что привести их к общему знаменателю практически невозможно…

Веневитинов слушал вполуха. Всё, что рассказывала Ольга, не было для него новостью. Ещё лет пятнадцать назад в поле зрения КГБ попал молодой англичанин по имени Артур Макдональд. В одной из оксфордских лабораторий он поставил серию экспериментов, заложивших основу британского ядерного проекта. В частном порядке Веневитинову показывали донесения разведки и даже спрашивали совета. Впрочем, наверняка не только у него. Далеко ли с тех пор продвинулся сэр Артур — этого Веневитинов не знал. Предполагал, что весьма солидно. Однако за Макдональдом стояла система МИ-6 и колоссальные ресурсы…

Я неоднократно писал, что Ольга является одним из двух персонажей с устойчивым историческим прототипом. Речь идёт о бабушке атомной бомбы, австрийском физике Лизе Мейтнер.

Насвистывает и нервно теребит в кармане два билета на «Рейнских виноделов», романтическую комедию берлинской киностудии имени Клары Цеткин. Коммунистический кинематограф всегда славился наивными пасторальками, и сам бы Макс эти паточные сопли жевать не стал. Но одна из его случайных подружек как-то намекнула, что нынче это самая модная картина. Дескать, билеты стоят немыслимых денег, а за ними всё равно толкутся в очередях.

Имени той подружки память не сохранила, а билеты Макс раздобыл для Ольги. Уполовинил заначку, мобилизовал все связи, а теперь шёл и сомневался. А вдруг ей не понравится, что вполне предсказуемо? И как он при этом будет выглядеть? Сопливым гимназистом?

А вдруг понравится? И как потом с этим жить?!

С тех пор, как год назад они познакомились на каком-то заштатном семинаре, Макс перестал себя узнавать.

Он начал писать стихи, хотя и боялся их кому-нибудь показывать, часто страдал бессонницей, а доселе многогранные отношения с другими женщинами теперь ограничивались только постелью.

Зато с Ольгой всё складывалось слишком уж затейливо. Говорить о своих чувствах Макс не смел, а ревновать умудрялся буквально ко всем: начиная с Феди, ещё одного нового знакомого, ставшего их соавтором, и заканчивая прыщавым второкурсником, подрабатывавшим у Ольги в лаборатории сисадмином.

Впрочем, насчёт Феди опасения быстро развеялись. Поначалу казалось, он повенчан с наукой, что, конечно же, здорово, но крайне ненадёжно. Однако потом, под большой стакан, Федя признался, что у него есть невеста. Толком он ничего не поведал, даже имени, но и в пьяном мычании читалось, что свою избранницу Федя боготворит.

В былые времена Макс поднял бы его на смех, но тут вдруг проникся уважением к новому товарищу.

Вскорости выдался повод и для веселья. Однажды Макс случайно встретил Федю с его малолеткой в одном из городских кафе. Аннушка — так Федя называл свою избранницу. Вполне симпатичная студенточка, но вида совершенно отмороженного: клёпаная чёрная кожанка, байкерская бандана, неисчислимые фенечки в самых неожиданных местах — если это и есть пресловутая «богиня», то Федю оставалось лишь пожалеть. Обнаруживать себя Макс не стал, а голубки настолько увлеклись воркованием, что всё вокруг перестало для них существовать.

«Ласковый боженька! Что ж они с нами творят-то?!»

Макс выплюнул истлевший на ветру окурок и с тяжким вздохом толкнул дверь физического факультета.

— А! Максимушка! — приветствовала его вахтёрша. — Тута она, тута. Почитай, с самого утра вся в трудах. А без цветов, чего ж?! Новый год же! Какой-никакой, а праздник!

Оставалось лишь рассеянно кивнуть и пройти мимо.

«Вот уже и вахтёрши о нас судачат… Она-то сама когда заметит? Или уже всё поняла, но виду не подаёт?»

— Привет, Оль, — Макс аккуратно присел на краешек дивана, — не помешаю?

— Привет… — она вздрогнула, будто бы просыпаясь, — ты привёз расчёты?

— Да… — Макс полез в карман за флешкой, — только здесь не всё… Прости, времени не хватило.

— Бегать по студенткам у него времени хватает… — бросила она в сторону.

Хотелось рухнуть под землю, стать кактусом на подоконнике или фотографией какого-нибудь митрополита с плаката на стене. Макс замер с флешкой в руке, боясь даже шевельнуться.

«Она знает?! Знает, и ей всё равно?!»

— Оль, ну какие ещё студентки?!

— Я должна знать всех твоих студенток?! — она швырнула блокнот на стол. — Ты помнишь, что пресс-конференция уже послезавтра?!

— Помню… Оль…

— А толку?! — она смахнула прядь со лба и забрала флешку. — Ладно, давай. Что там? Сюрпризы есть?

Стало несравнимо легче. Будто бы Макса долго держали под водой, но наконец-то выпустили подышать.

— Ничего нового. Во всей серии экспериментов у нас стабильная недостача по массе. Примерно один процент. Чуть меньше. То есть, на один атом урана получается два атома водорода недостачи. И я ума не приложу, куда они исчезают…

— Два? Ты уверен?

— Точность достаточно высокая. Это важно?

— Не знаю… Может быть…

Ольга вновь задумалась. Всю жизнь можно любоваться, как рождается мысль в этих глубоких тёмных глазах, как мутная неуверенность медленно тончает, и вдруг рвётся в клочья вспышкою озарения. Но сейчас тревоги было куда больше, чем восторгов.

— Оль, может, нам стоит отменить пресс-конференцию?

— С чего бы вдруг?!

— Мы же совершенно не понимаем, что там происходит! У нас есть только численные данные, а толковой концепции, как не было…

— Говори за себя.

— Ты читала рецензию академика Катаева? Он считает, что никакого распада нет, и предлагает свою модель, которая, как мне кажется, имеет право…

— Модель Катаева исключительно умозрительная… — Ольга осеклась и устало отмахнулась, — дедушка старенький, он своё право на ошибку честно заслужил.

— А в себе ты уверена?

— А ты, я вижу, уже не очень?

— Нет, в тебя я не сомневаюсь, но… Я где-нибудь с запятой ошибусь, Федя не ту гайку закрутит, а ты потом выводы делаешь… Может быть, стоит всё ещё раз перепроверить? Пройтись по всей серии экспериментов от начала до конца?

— Знаешь… — Ольга как-то странно улыбнулась и отвела взгляд, — у нас один профессор был… Веневитинов, Дмитрий Александрович… он мне на втором курсе чуть трояк не влепил.

— Тебе?! Трояк?!

— Представь себе. Я его потом чуть ли не до пятого курса ненавидела. Он уже и с физфака ушёл, а я никак уняться не могу… Что же, думаю, со мной творится такое? Потом поняла… Это я не его, я себя ненавидела… за то, что позволила… Он несёт какой-то пафосный вздор про Архимеда и разводной ключ, а я сижу, как дура…

— Погоди, а ты что сдавала-то?! Второй курс?!

— Уравнения Максвелла.

— То есть, ты ему про Максвелла, а он тебе про Архимеда?! Вот ведь… урод! — Макс едва сдержался, чтобы не выругаться по матери. — Ненавижу таких, которые за счёт студенток самоутверждаются!

— Речь не о нём, Макс, речь о тебе, — она вновь смахнула непослушную прядь, — я несколько лет мучилась только из-за того, что один раз за себя не постояла. Экзамен-то я потом пересдала… А тут цена вопроса другая. Сейчас отступим — всю жизнь себе этого не простим. За себя нужно бороться, а вот ты, кажется, уже готов сдаться.

— Не знаю… — Макс угрюмо пожал плечами, — как мне бороться, если я не понимаю ни хрена?! Что там вообще происходит?! Объясни мне! Куда, например, исчезает масса?!

— Масса… Ты сам заговорил про атомы водорода… Думаю, что так оно и есть. Потеряв электроны, они становятся значительно меньше, вот мы и не можем ни удержать их, ни зафиксировать.

— Откуда им там взяться?! Я ведь для сравнения…

Максу казалось, что она бредит. Бредит сумрачно и бессвязно, не заботясь даже о смысле предлогов.

— Но пусть так, — продолжил он, закипая, — пусть мы теряем ядра водорода… протоны, как ты считаешь, но вместе с массой они бы уносили ещё и положительный заряд! Чудовищный заряд! А никакой серьёзной ионизации мы не наблюдаем…

— Не протоны… Ещё Резерфорд предполагал существование нейтральной частицы с массой, равной массе протона… Думаю, что ядра всех элементов устроены одинаково… Протоны и вот эти гипотетические частицы… пускай будут нейтроны… Это же просто.

— Просто?! Ласковый боженька! — Макс не верил своим ушам. — Оль, ты сошла с ума!

— Послушай…

— Нет! Это ты послушай! — он перешёл на крик. — А кто-то ещё обвиняет Катаева в умозрительных построениях! Если ядро не монолитно, если… Там же чудовищный заряд и почти нет массы! Что удержит эти протоны вместе?! Одноимённые заряды отталкиваются! Ты помнишь это?! Нет?! Прав был этот твой… Веневитинов! Электричества ты совсем не знаешь!

— Макс, успокойся.

— Это же чушь! Абсурд! Ну покажи! Покажи, что у тебя там?! — забыв о деликатности, Макс схватил со стола блокнот, но никаких формул в нём не было. — Что это, Оль?!

— Никогда не умела рисовать…

От смущения она даже покраснела. Из блокнота на Макса глазело трое унылых человечков с невероятным количеством длинных рук. Извиваясь подобно гадюкам, руки тянулись к краям страницы, становясь похожими на силовые линии полей из учебника физики.

Точка, точка, два крючочка — так рисуют совсем маленькие дети в дошкольных учреждениях. Внутри похолодело до дрожи — наряду с услышанным, эти каракули выглядели очень тревожным симптомом.

— Что это? — запинаясь повторил Макс.

— Первенцы неба. Гекатонхейры. Сторукие сыновья Урана и Геи, — она тяжело вздохнула, глаза стали чуть влажными, — мне недавно Яша снился… А утром я вспоминала, как в детстве он мне сказки читал… Про золотое руно, про Геракла…

Всегда, когда Ольга рассказывала о старшем брате, она преображалась — становилась мягче и теплее.

— Он тебе пишет?

— Редко… Только одно и было с тех пор… Но хватит об этом, — она мотнула головой, будто бы вытряхивая лишние мысли, — совершенно очевидно, что у греков гекатонхейры являются персонификацией природных сил. Символом первозданной, хтонической мощи. Но тогда почему их трое, а не, скажем четверо, как тех же стихий? Огонь, вода, земля, воздух — что может быть проще?! Нет, их именно трое!

— То есть, ты хочешь сказать…

— Мир не такой, каким кажется, Макс. Почему мы должны верить только в то, что можем потрогать и съесть? Почему мы должны ограничиваться рассмотрением только гравитации и электромагнетизма? Я вспомнила эту сказочку, и меня осенило! Гекатонхейров трое, и фундаментальных взаимодействий тоже три! Это третье как раз и удерживает положительные протоны внутри ядра...

А вот с прототипом "из жизни" Ольге не повезло. Такого у нее нет. Вокруг вроде бы много женщин-ученых, но как-то не сложилось.
В романе есть категория персонажей, которых я называю "незаконнорожденными". Термин не совсем точный. Их объединяет только то, что их не было в "нулевом замысле" но они появились в моём воображении раньше Веника.
Помимо Ольги, это Глеб Воронцов и Жанна Паскевич. Но, если Глеб никогда не рассматривался мною в качестве главного героя, то Жанна и Ольга на эту роль претендовали.
Однако с Ольгой возникли непреодолимые проблемы. Поначалу она получалась какой-то не очень живой. И здесь видимо сказывалось отсутствие прототипа "из жизни".
Я даже "работу над ошибками" написал. В рассказе «Петербург» обе героини являются дословными репликами героинь из "Формулы Распутина". Чтобы посторонних проблем не возникало, я дал Маше (Ольге) такую напарницу, которая в "Формуле" получалась идеально, а именно Кристину Сперанскую.
Однако рассказ оказался не только работой над ошибками, он повлиял и на дальнейшее развитие романа. Те, кто читал рассказ помнят, что там есть флешбэк с инверсией ролей. Но они инвертируются не друг в друга, а в некоторые другие образы через микширование их же качеств. Трансформация Ольги не стала для меня чем-то новым, а вот трансформацию Кристины я поначалу счёл чем-то весьма невразумительным, но из нее тут же родилась Маргарита Бенкендорф.
Более того. Совсем недавно, уже написав новую редакцию первой главы «Графа», я понял, что и барышни по сути те же, и опять бредут куда-то.

— Вы у меня по записи? — уперев руки в бока, строго поинтересовалась тётка. — На какое время?

— Да. Сендерихина. На три часа.

Зачем вообще была нужна какая-то запись, Ольга не понимала. Желающих постричься у Зулейхи Эрастовны не наблюдалось — огромный зал на восемь кресел безнадёжно пустовал. Студенты — народ не слишком состоятельный, а платить без малого пять рублей за поход в парикмахерскую — это уже непростительное мотовство.

Ольга тоже предпочитала стричься у соседки по этажу, но в честь завтрашней пресс-конференции решила нарушить традицию и пожертвовать частью бюджета.

— Проходите, милочка, располагайтесь, — тётка заметно подобрела. — Не желаете ли кофе?

Если говорить начистоту, то кофе Ольга не желала — он уже тёк из ушей, но и отказываться было невежливо.

— Спасибо! С удовольствием!

— Вот и славненько! Я сварю, а вы пока журнальчики полистайте. Может, и себе причёсочку подберёте.

Модного глянца имелось здесь с избытком. Раздевшись и устроившись в кресле у столика, Ольга поняла, что быстро выбрать не получится, — глаза разбегаются. Если уж и тратить огромные деньги, то на что-нибудь по-настоящему стильное.

Пока, подобно лабораторной центрифуге, взахлёб ревела кофемолка, пока зал наполнялся ещё с утра опостылевшим запахом, Ольга придирчиво перебрала почти все здешние журналы.

«Проще разложить в ряд функцию Дирихле, чем решить, в чём пойдёшь на вечеринку…»

Один из них, пожалуй, самый гламурный, лежал чуть поодаль, и в руки попался последним. Едва взглянув на обложку, Ольга сразу же поняла, как выглядит причёска её мечты.

И это при том, что её обладательница особых симпатий не вызывала — самовлюблённая светская кукла, всеми силами изображающая надменную холодность, — слишком вычурной казалась её красота, чтобы быть человеческой и человечной. Бриллианты в её колье выглядели вполне настоящими, сама же барышня — насквозь фальшивой.

«Странно… Где я могла её видеть? — мысль занозой застряла в мозгу. — Но ведь точно видела и совсем недавно!»

Что-то неуловимо знакомое проступало сквозь резкие черты её мраморного лица и не давало покоя. Но память отказывалась подчиняться, Ольга лишь без толку всматривалась в портрет, почти как давеча в таблицу Менделеева.

— Эка, на что вы замахнулись! — прокряхтела Зулейха Эрастовна, ставя на стол приготовленный кофе. — На «Butler»! Там у них только высший бомонд!

— Можете сделать, как у неё? — задумчиво кивая в журнал, поинтересовалась Ольга. — Или это дорого?

— Да нет… Строго по прейскуранту, — всё так же, подперев бока руками, тётка пристально рассматривала Ольгу. — А вам оно надо?

— В смысле?!

— Милочка, вы на каком курсе учитесь?!

«Начинается! Маленькая собачка — всю жизнь щенок!»

Большинство женщин впало бы в экстаз, услышав подобное. Ольгу ситуация бесила — когда профессор университета выглядит инфантильным подростком, то это, как минимум, вредит субординации. Ещё в детстве её пытались дразнить полторашкой и наверняка затравили бы, не будь у Ольги старшего брата, который, чуть что не так, сразу же бьёт в челюсть, а только потом переходит к увещеваниям.

Ольга и сейчас хотела возмутиться, но вместо этого зачем-то соврала.

— На третьем, а что?

— Вот и наслаждайтесь вашей молодостью, пока дают! А пучок вас состарит. Сделает из вас тридцатилетнюю мегеру!

«Вот и славненько! — мысленно передразнила Ольга парикмахершу. — Буду хотя бы на свой возраст выглядеть!»

— Ну её же не старит, — она вновь кивнула на барышню с обложки. — Совсем нисколько…

— Х-ха! Будь у меня её деньжищи, и меня бы ничего не старило!

— А кто это? — в надежде на разгадку спросила Ольга. — Какая-то актриса?

— Милочка, вы с луны свалились?! Это же Кристина Сперанская!..

Их вроде бы ничего не связывает - у них совершенно разные интересы, они живут в разных городах и принадлежат к разным социальным слоям. Но...
Не знаю... Доживу ли я, смогу ли я, говно ли я... Но если я начну писать продолжение Формулы Распутина, то первой главой будет встреча Ольги и Кристины.

ЗЫ. У Кристины, разумеется, будет и свой собственный кейс.