Субботний отрывок. Чар-вейхан

      — Пройти б Джалайн поскорее. — Вил глянул на друга: — Ты всё молчишь. С утра двух слов не сказал.

      — Я думал, болтовня мешает тебе… в кружевах.

      — Если я в кружевах, слова Сумрака не могут мне помешать. А знаешь, у тебя губы шевелились. Как у мамы, когда она стихи складывала. И молчаливой тоже делалась. И ты, может, стихи сочиняешь? Не их ли пел на нашей полянке? Красивые песни, и голос у тебя красивый. Ты пой почаще. — Он вздохнул. — Странно я себя чувствую в Поле Трента. Прямо тянет к нему… ты держи меня покрепче… Да нет!

      Он рассмеялся: друг стиснул его руку.

      — Не так, Рыцарь! Рукой вэй не удержишь, если решит уйти. Держи голосом, говори со мной, не молчи! Ну вот расскажи — о чём ты думаешь с таким мечтательным видом?

      — Да тебе неинтересно, — смутился юноша. — Просто фантазии… глупости.

      — Ох, Энт. Коли фантазии глупость, так я с рожденья дурак. Я в твоих фантазиях глупого не увижу.

      Энтис покраснел и принялся вспоминать свои лесные грёзы. Вначале — запинаясь через слово; потом увлёкся и заговорил складно, как дома, когда малыши вечерами сбивались кучкой на его постели и по полночи упрашивали рассказывать ещё… А Вил свистел, и непонятно было, слушает ли вообще.

      — Тебе смешно, наверное? Глупости, я предупреждал.

      Вил на ходу резко обломил ветку с орешника.

      — Смешно бывает, как говорят, одеваются, поют — делают Сумрачные вещи. Но мечты из Мерцания… пусть причудливые, странные, я никогда не стану смеяться! — веточка с треском сломалась в его руках. — Мама говорила, настоящие желания сердца всегда сбываются. А тебе нужны странствия, подвиги и прекрасная принцесса? — он улыбнулся: — Странствия уже были. И злодеи, и книги из легенд, и тайны…

      — А принцессу? — жалобно протянул Энтис.

      — О чём речь. Десять принцесс, Энт. Куда ни придём, все девчонки глаз с тебя не сводят.

      — Не выдумывай, — пробормотал юноша, мгновенно заливаясь краской.

      — А то нет! Помнишь сестрицу старосты в Ястребках? Глазки тебе строила — вся деревня любовалась! — и поспешно отскочил от друга подальше. — Правда, не раскрасавица, да и не девчушка, но кому что нравится, кто и носы вроде сливы любит, тебе видней… Энт, не сверкай так глазами! Перепугаешь меня до смерти — а Первая заповедь? — и, не выдержав, прислонился к дереву и расхохотался.

      — А обещал, — с укором заметил Энтис, тщетно пытаясь не улыбаться. — Не будет он смеяться, как же!

      — Не над твоей сказкой. — Вил сразу стал серьёзным. — И насчёт желаний я не шутил. Что необходимо тебе, без чего ты никогда не будешь счастлив — непременно придёт. Я хотел пробудить дар, — и найти тебя, но этого я тебе не скажу. — И ведь получилось. Уж коли мои мечты сбываются, твои сбудутся и подавно! Геройские подвиги — не знаю, мы ж не в Тёмные дни живём, а принцессу точно найдёшь. — Он легонько потянул друга за золотистый локон. — Спасёшь её от чего-то ужасного… от бешеного бира, к примеру, или жука с платья стряхнёшь… и она будет самой красивой и чудесной девушкой в Тефриане.

      — И нужен я ей буду, как пню сапожки. И её возлюбленный придёт меня благодарить. Что тогда?

      — Скажешь богам спасибо, — усмехнулся Вил, — сразу всё и ясно, а то бы надеялся попусту. Знаешь, не верю, будто найдётся девчонка, которая сумеет в тебя не влюбиться. Особенно если ты её спас.

      — Даже от жука?

      — Даже от крохотной букашечки! — заверил Вил. Энтис улыбнулся. Конечно, всё ерунда, Вил это не всерьёз… но какая приятная ерунда! Он шёл меж цветущих яблонь, осыпающих его ароматным белым дождём, и представлял себя героем, храбрым спасителем Тефриана: все приветствуют его, а он идёт по устланным алым бархатом ступеням дворца, где ждёт награда драгоценней почестей и славы — подруга, любящая и ослепительно прекрасная. И сегодня, в день его победы… нет, ночью, в сиянии звёзд…

      Тем временем Вил ушёл с тропы в заросли и вдруг коротко вскрикнул, будто ему зажали рот. Энтис рванул меч из ножен и кинулся к другу — и замер, налетев на него с разбегу и едва не уронив… на неё.

      Она лежала, закрыв глаза. Рваное платье едва прикрывало стройные босые ножки… вообще-то оно напоминало старый мешок, который давно стоит выбросить. А нежное личико вполне могло мелькнуть в окне кареты Вершины, и обнажённые руки — тонкие, изящные, и белая кожа, явно не привыкшая к солнцу… нищенское платье выглядело на ней более чем странно. Но удивительней всего были волосы — красное золото, пропитанное огнём. Они запылились, на концах слиплись в тонкие сальные хвостики, но это Вил заметил потом — сейчас видел лишь красоту огня, разлитого по плечам, груди и траве вокруг головы, багрового огня из самого сердца костра, умирающего на обгорелых ветвях… Они смотрели на неё, не в силах отвести взгляд, — Вил с рукой, прижатой ко рту, и Энтис, крепко стиснувший его плечо.

      — Это было очень красиво, — тихо сказал Вил, — её волосы, но живые. На солнце, как в золотой пыли…

      — Она умерла? — прошептал Энтис, встал на колени и робко потянулся к ней, словно боясь коснуться.

      — Н-нет, но… Не трогай её!

      Энтис вздрогнул и отдёрнул руку.

      — Чар-вейхан… — Вил на миг закрыл глаза. — Возле неё оставаться опасно. Пойдём, Энт. Пожалуйста!

      — Ты шутишь? Бросим её тут без сознания? — голос его друга похолодел. — Принеси воды поскорее.

      — Трясины, — выдохнул Вил. Но если других слов на ум не приходит, и как быть дальше, понятия не имеешь, то лучше просто делать, что велят. А всё было так хорошо! И Книга его отпустила, и кружева поют ясно… и Энт не в замке, а с ним. А теперь?!

      Надо его увести… Заставь-ка реку течь в гору! Он не уйдёт, и я тоже, и это конец, конец нам обоим. Я себя-то не могу защитить, как мне защитить его?

      На коленях, с поникшими плечами и бледным лицом, Энт был вылитый Шер — король, погибший от рук предателя… Вил смутился и поспешно сунул ему котелок. Вода щедро плеснулась на девушку.

      — Ой… Я не нарочно, честное слово.

      — Даже от холодной воды не проснулась! — Энтис печально вздохнул. — Что же нам делать, Вил?

      — Оставить её в покое и идти отсюда. Чар-вейхан будить — себе дороже. Пошли, боги о ней позаботятся.

      — А звери?!

      Вил беспомощно терпел его взгляд, чувствуя себя в цепях и раздетым.

      — Или она сама умрёт, она же больна, ты не видишь?! И ты сможешь уйти и потом жить спокойно? Тебе её не жаль?

      — Тебя мне жаль. Не слыхал о чар-вейхан страшных сказок? Не знаешь, отчего у нас почти нет вэй?

      — Почему нет? А Звезда?

      — А в Звезде иной магистр того не умеет, что до войны Чар ученик вытворял. Они только слушают мелодии. Скользят в кружевах, поют их голосами. А прежде вэй создавали кружева… даже изменяли. Наши лечат да тучки гоняют — а те властвовали над всем Сумраком. Подлинное могущество, Энт. И оно потеряно, Багровые Годы его уничтожили, вместе с Созвездием. Наверно, его и не будет уже никогда…

      Энт глядел так испуганно, будто он не просто о тех вэй рассказал, а в одного из них превратился.

      — Ты вообще о Созвездии знаешь? В замке книг тьмища, сам же хвастался. Ты их иногда-то читал?

      — Там не говорилось о тайнах вэй. Но я читал, в какие трясины может завести тоска о власти. И ещё, что вэй любят лишь Чар, а на людей их любви не остаётся… — Энтис помолчал. — Кто это — чар-вейхан?

     Мерцанье, ну кто потянул меня за язык?! Думал, он поплачет с тобой об утерянных знаниях, Вил? Идиот. И о ней тоже нашёл что ляпнуть — и захочешь глупее придумать, да некуда! Чар-вейхан…

      — Давным-давно, — начал он, — владели некие люди особенной силой, и не песнями были им кружева, а глиной в руках. И звались чар-вейхан, и были прекрасны, и кто их видел, лишался покоя, а взор их вонзался стрелой, рождая великую страсть, и не знал защиты от стрел никто в мире Сумрака. Но злым даром была та страсть: не нежности и единства искали они в любви, а лишь живого огня, горящего в любящем сердце; и как дитя пьёт молоко матери, пили огонь, и он питал их души и множил их власть. А души их были пусты и бездонны, а сердца их были из камня. И огонь обращался в пепел, и уходили чар-вейхан, и разжигали новый огонь, и вновь выпивали до дна. И в тоске умирали те, чьи души как вода, а воду иссушает солнце. И льдом и гранитом делались те, чьи души как земля, а землю выжигает пламя. И теряли рассудок те, чьи души как ветер, а ветер становится бурей, разбиваясь о скалы. И горька была участь тех, чьи души как пламя: пылал в их крови яд чар-вейхан, обращая в рабов навеки.

      — В рабов навеки, — тихонько повторил Энтис, не спуская глаз с бледного личика девушки.