И ты складываешь меня втрое, умиляясь гибкости

Они умирают только сейчас,

а я думал при мне они никогда не жили (М. С.)

И ты складываешь меня втрое,

умиляясь гибкости.

Косточки ребер выступают скипами

или рыбками коралловыми.

Пересчитаешь, растягивая мышцы на груди себе,

или будешь нежным для разнообразия, ласковым?

Ты подсматривал за мной в щелку,

как мои пальчики манят 

истощенного до полусмерти,

а потом определяя, где сердце буруном рифов,

кормят кровью, розово-персиковым джемом,

мясом крабов и гренками вины за то, что слабое

такое сердце, но потом сильнее...

Твои пальцы проникают между ног, плохие.

И приятная, и легкая помучит ностальгия

по хмари, сыри, 

а Лермонтов не говорил какими молодыми переживая демиургов 

или напротив, с презрением к почтенному окурку,

то доживают, а то умирают недоноски, то пиджак, то куртка...

А потом ты сильнее входишь, и глубже,

персик совсем бурый, майка задрана до носа,

а трусики, намокшие в бокале винном, молниеносно бордовые

уже давно сняты, скомканы, 

как рифленная подошва башмака у кровати, кровеносные.

Почесать тебе металлический квадрат спины

пока грудь мою кусаешь,

и застывшее кольцо ладони обрамляет полушарие?

Расслабляюсь, это так приятно, когда все серьезное.

Бедра сталкиваются, бескостное языков свивается, виртуозное.

Не выходи, не выходи, не выходи, грозное...