О мелком

Раттеншпины тоже начинают досаждать. Еще недавно они казались мне робкими и осторожными существами, но, верно, только потому, что не привыкли к громадинам вроде «двести двенадцатого», испытывая перед ними что-то сродни суеверному ужасу. Но, подобно людям, они быстро привыкают к новому, а привыкнув, уже тщатся наложить на него свои лапы. Стоит только нашему экипажу замереть перед рассветом, укрывшись загодя приготовленными снопами сухой травы, как они уже спешат со всех сторон, чтоб засвидетельствовать свое почтение. Сперва осторожно шуршат вокруг, не рискуя показываться на глаза. Но это длится недолго. Видимо, эти уродцы в каком-то колене – наши прямые потомки, потому что алчность в них сильнее трусости. Спустя какой-нибудь час они уже начинают осторожно приближаться со всех сторон, точно племя первобытных охотников, подкарауливших сонного слона. 

Тельца у них бесформенные, сочащиеся бесцветной лимфой, покрытые грязным серым мехом, неудивительно, что я сперва принимал их за раздавленных крыс. Но длинные сухие паучьи лапы дают им возможность передвигаться стремительно и ловко, а кроме того – совершенно бесшумно. Не успеваю я вооружиться пером и чернильницей, чтобы занести в тетрадь очередную бесполезную запись, как они начинают свою осторожную осаду со всех сторон. 

Должно быть, они наделены нечеловечески чутким обонянием. Их манят ароматы адских энергий, которыми пышет «Ротиннмуннур», кроме того, запахи нашего скудного провианта, доносящиеся изнутри. Возможно, эти жалкие существа, как привычные мне городские габсбурги, совершенно всеядны. Я видел, как одно из них, жадно чавкая, поглощало лужицу набежавшего из-под гусеницы жира, а другое запросто сожрало брошенный мною окурок. Для этих жадных голодных ублюдков «двести двенадцатый», верно, похож на огромный движущийся замок на колесах, под завязку набитый снедью. 

Иногда мне кажется, что у этих примитивных мерзавцев есть не только представления о тактике, но и хорошая офицерская сметка. Выждав что-то около получаса после того, как «Ротиннмуннур» заглохнет, они осторожно выбираются из зарослей и начинают подступать к нему, трусливо замирая от каждого громкого звука. Наблюдать за ними в такие минуты даже забавно – ни дать, ни взять, осада Штральзунда в миниатюре! У раттеншпинов нет кавалерии и осадных машин, у них нет големов, способных крушить крепостные стены, и ручных демонов, изливающих адский огонь и серу. Но терпения им не занимать. Колеблясь, прижимаясь к земле, они сжимают кольцо вокруг экипажа, пока не добираются до гусениц. 

«Ротиннмуннур» презирает это отродье, как мы, люди, презираем тараканов, мух или прочих мелких паразитов. Первый же раттеншпин, который подбирается вплотную, с негромким хлопком превращается в облачко сажи. Или в грязный графитовый самородок – смотря в каком настроении наш адский слуга. Бывает, на него находит желание пошалить. Незадачливые раттеншпины надуваются, точно воздушные шарики, и оглушительно лопаются. Или, в ужасе вереща, бросаются прочь, объятые невидимым, но смертоносным огнем. 

Однако если чего им и не занимать, так это упорства. Терпеливые крошечные охотники, они достаточно хорошо изучили натуру «Ротиннмуннура», чтобы выработать подходящую тактику. Существо почти всемогущее, учитывая их крошечный размер, он может смять в комок любого из них, но не в силах отреагировать на дюжину укусов одновременно. Пока один раттеншпин корчится в судорогах, превращаясь в жидкое стекло или тлея, его сородичи стремительно бросаются вперед, силясь урвать свои крохи. 

Большая часть успевает ускользнуть, унося богатую добычу – капли жира, потерянные пуговицы, хлебные крошки, прочие дары богатого человечества. Неважно, сколько из них превратится в пепел или застынет крохотными мраморными изваяниями, едва коснувшись гусениц, другие, вернувшиеся с богатством, стократно преумножат азарт соплеменников.

И кажется, эти крохотные мерзавцы даже хитрее, чем я думал. С того момента, как мы двинулись в путь, миновало всего несколько дней, но я уже наблюдаю изменения в их тактике. Затаившись в траве, они выжидают момент, когда «Роттинмуннур», утомленный ночным переходом, погрузится в сон – в такие моменты его ворчание стихает, обращаясь едва слышимым гулом, от которого у меня зудят ногти. И только тогда приступают к делу. Хитрые ублюдки! Возможно, они в самом деле куда ближе к людям, чем мне хочется думать. Разве мы, люди, не пытаемся точно также умыкнуть жалкие крохи из сокровищниц адских владык, не считаясь с потерями и риском? Разве не платим такую же непомерную цену за возможность воспользоваться чужой силой?..

Как бы то ни было, мне приходится забыть о позиции безучастного наблюдателя, потому что эти вторжения делаются все более беспокоящими. Не страшно, если раттеншпины умыкнут несколько капель масла или пару пуговиц, но они отрывают «Ротиннмуннура» от сна, лишая его сил и делая раздражительным, а это может очень дорого нам стоить. Раз в час или два, убедившись, что в небе не маячит угроза, я спускаюсь с донжона, на котором торчу, точно флюгер часами наполет, беру загодя приготовленную палку, увенчанную гвоздем, и обхожу экипаж по периметру. Некоторых раттеншпинов я пронзаю насквозь, других топчу сапогами, загоняя в серую нормандскую землю. Ребячество, конечно, но в эти минуты я воображаю, будто воюю с британскими демонами, окружающими нас со всех сторон – продолжение игры, которую мы все вели в детстве, изничтожая в соседском огороде крапивные заросли…