Вторничное досье, или 5 фактов – Хет
Автор: RhiSh
И снова успеваю впрыгнуть во вторничный флешмоб, запущенный Кейт Андерсенн, представляя самого загадочного и сложного персонажа «Тигра» – знакомьтесь, Хет.
1. Дать Хету определение затруднительно. Он принадлежит к негуманоидной расе лат – условно говоря, нестабильных во времени разумных волновых функций, обладающих квантовой множественностью, то есть способных существовать одновременно в нескольких вероятностных состояниях себя. Раса нематериальных «котиков Шрёдингера» со сложной структурой коммуникаций и личных взаимосвязей…
2. В нашем потоке времени Хету годочков немало – несколько столетий. Но если сопоставить его возраст с людским, то в момент первого появления на сцене он совсем мелкий, чуть помладше Вила – был бы человеком, было бы ему где-то двенадцать-тринадцать.
3. А вот и первое появление. Место действия – Лойренский лес, время – ночь. Действующие лица: Энтис, спящий Вил и найденная в лесу девочка без сознания.Он взглянул на друга… и замер: над Вилом стоял зверь. Огромный, лохматый, чёрный. Нос зверя шевелился, издавая негромкое сопение, висящие лопухами уши слабо подёргивались. Зверь поднял морду и посмотрел на него долгим изучающим взглядом — совсем не звериным! Круглые жёлтые глаза без зрачков словно читали его. Он хотел зажмуриться, но не мог. Он вообще не мог пошевелиться. Он ощущал себя, и Вила, и девочку, и всё вокруг чем-то вроде сна — всё, кроме зверя с янтарными глазами (должно быть, потому, что зверю и снился сон). Тот, кто всегда шёл, куда звали желания сердца, вдруг оказался пленником чужой воли — в полной зависимости от существа, которое даже не было человеком! Нет, гнева он не испытывал: пугающее чувство несвободы захватило его целиком, сковало и тело, и разум. Он не сдвинулся бы с места, даже если бы зверь подошёл и сомкнул челюсти на его плоти.
Зверь оскалился, зевнул и облизнулся, недвусмысленно давая понять, что не прочь перекусить. А на завтрак, кажется, выбрал Вила… Энтис перестал дышать. Пасть, полная белоснежных зубов, которая запросто могла откусить голову целиком, раскрылась над Вилом… и тут зверь посмотрел на Энтиса и подмигнул. Кричать у него не было сил; он хрипло втянул воздух сквозь зубы, издав нечто среднее меж писком мыши в кошачьих когтях и сдавленным рыданьем. Зверь вывалил алый язык и улыбнулся.
— Ух ты! — ясно и безмятежно прозвучал голос Вила. — Какая псина!
Наваждение рассеялось. Чёрный пёс плюхнулся на траву рядом с Вилом и принялся старательно его облизывать. Больше всего ему приглянулось лицо, но Вил проворно вздёрнул голову, и псу достался только подбородок. Зато руки и грудь были в его распоряжении, и он усердно ими занялся, положив на Вила передние лапы — то ли для удобства, то ли на всякий случай, чтобы не сбежал. Вил и не пытался сбегать — ласково трепал густую шерсть и смеялся. Энтис мог думать только об одном: не расплакаться.
— Ах ты, собачища! — ворковал Вил, нескрываемо наслаждаясь сюрпризом. — У, какой здоровенный, прямо бир! И зубы — покажи-ка зубы! — молодец, хороший пёсик… не зубы, а кинжалы! Загрызёшь бира, а? С этакими зубами никакой бир не страшен! Энт, глянь, не глаза, а чистый мёд! — и желая облегчить другу рассматривание глаз, обеими руками поднял собачью голову и повернул к Энтису носом. Глаза, кстати, зверюга закрыла. В отличие от пасти. Та, как нарочно для него, широко распахнулась.
«Вил».
Голос Хета остановил меня, когда я уже хотел спрыгнуть. Голос, которого — как и его обладателя — в Сумраке тут не было. И всё-таки я ощутил его совсем рядом, а когда выскользнул в Кружева, то и увидел: неясную тень, лазурный мерцающий силуэт… не собачий, а человеческий. И в то же время — нет. Он был и пёс, и кто-то ещё, похожий на юношу, мальчика, младше меня, но почему чувствую его так, я не знал. Просто такой он был, и всё.
«Хочешь к нему?»
«Да, конечно. Хет, замолчи! Голоса в Кружевах звучат. Нас услышат».
«Нет. Мы на другой ноте… высоте… за пределами их слухов».
«Вот бы мне быть и за пределами зрения», — подумал я — не для Хета, просто для себя… и совсем не ожидал, что он ответит.
«Можем сделать так. Я покажу. Станешь неразличим для взглядов, как я сейчас. Готов?»
«Ты тут?!»
В его мысленном голосе зазвучало недоумение:
«Да, ты же со мной говоришь. И видишь меня отчасти».
«Я думал, это твои мысли… мы же оставили тебя в лесу, стеречь Лили!»
Недоумение сменилось чем-то другим, и я не сразу понял, на что это похоже: смущение.
«Я в лесу. И ещё с тобой. Трудно объяснить, не знаю слов. Проще показать тебе и отнести к нему. Хочешь?»
«Да».
Я даже не обдумывал. Всё равно на это не было ни сил, ни времени. Сейчас было неважно, что мне предлагают сделать нечто странное — и возможно, опасное. Что мне предлагают сделать это в Тени Ордена, где опасно в принципе любое касание Чар. Что предлагает это мне существо, само по себе достаточно странное, чтоб забеспокоиться, пусть не из-за его намерений, Хету я верю — верю? — но всё-таки он наш друг, и всё же…
Но какая разница. Я должен быть возле Энта. Немедленно.
«Давай».
«Потянись ко мне — дай руку. Раскройся. Почувствуй меня. Стань как я».
Передать было невозможно. Вихрь ощущений — нет, океан… глубина, бездонное и нескончаемое, новое… и пугающее. И прекрасное. И… запредельное… вне места и времени, лишь малая часть меня знала, что прошёл лишь миг, хотя это длилось так долго, невероятно долго… даже чтобы до него дотянуться, я как будто потратил годы. То, что мне противостояло, было неощутимым и невидимым — и совершенно непреодолимым. Как я могу, если даже в самых тонких, высоких, чистых гармониках Кружев я не вижу барьера, который надо преодолеть?!
«Ты можешь. Раскройся весь, не надо думать и бояться. Они не услышат тебя».
По-моему, я не боялся. Просто не умел. Он был… чем-то вне привычного мне мира, не из Сумрака — и как ни дико это звучало, не из Мерцания. Или не из того Мерцания, которое я более-менее выучился понимать.
«Не мешай себе. Не рассуждай. Отдайся».
Легче не стало. Нет, я догадывался, хотя бы отчасти, о чём именно он говорит. Но всё, что мне было известно о Чар — и по опыту, и из Книги — на все лады предостерегало от этого. Открыться полностью и «замерцать», раствориться в узорах Кружев — означало потерять себя. Утратить цельность, разорвать связь с Сумраком, навсегда заблудиться в Мерцании. Вечно кружиться в переливах мелодий, помня, кем был, но утратив волю, голос, тело, не имея сил изменить что-либо, позвать и даже заплакать… Участь намного страшнее смерти.
«Всё не так. Не совсем так. Не со мною. Доверься мне».
Энтис. Его уже уносил с площади тот рыжеволосый лорд; Аль с видом принцессы шествовала следом. Но я ощущал, насколько на самом деле она растеряна, потому что с ним было что-то не так, сильно не так; она едва сдерживала желание обернуться. Но она-то доверяла мне — достаточно, чтобы знать: я поймаю её мысленный зов и найду способ прийти. Быть с теми, кому я нужен.
«Хет, я потом соберусь обратно? Я смогу им помочь?»
Мне ответил неслышный весёлый смех.
«Ну да. Конечно».
«Ладно. Лови».
Это напоминало лёгкость полётов во сне — и в высоте Мерцания… и в самом деле отдать всего себя странной призрачной сущности, на пределе зрения и слуха колеблющейся передо мною, протянуть руку — и душу, и суть, и отбросить всё, что удерживало здесь, останавливало и волновало… представлять только Энта. И Аль.
Но её я мог лишь вообразить, потянуться вслепую; а вот его… я не мог это понять, и даже что «это», но с ним я был и так — неразрывно. Или в нём. Только лучше бы не был: там я тонул в сплошной мягкой и вязкой тьме, пропитанной горечью, а он — я — закутывался в тьму всё плотнее, и я — уже я сам — знал, что иначе и нельзя, потому что снаружи этого кокона тьмы — одни зазубренные осколки, одна неизвестность и боль. Не та, которую чувствует его тело, а другая, боль души, боль… предательства? Я не мог разобрать. А ещё он боялся, и частью этого страха был я.
А ещё я видел мальчика, которым был Хет, но сейчас лазурный туман рассеялся и не прятал его. Маленький, но в то же время и почти взрослый, старше всех нас. Ясные сиреневые глаза, взъерошенные волосы в искорках синего света и не по-детски сильная хватка — он словно сжал меня в крохотный комочек и легко мог раздавить в ладонях, если бы не старался нести очень бережно, как чашку из хрупкого фарфора. И хоть на нырок это было вовсе не похоже, да и ни на что, испытанное мною прежде, и что творится, я не понимал — но тела моего на дереве больше не было.
И нигде. Одно мгновение. Меньше вздоха. Целую вечность.
Наши взгляды соединились — вообще-то взглядом он и держал меня. Нет… песней. Неясной мелодией из сна, которую я совершенно точно слышал не раз, но никогда не смог бы воспроизвести. И знал, что буду пытаться.
Сон льётся образами… мелодиями, аккордами… и ветром, и жаром двух солнц, и плеском ручьёв, и шелестом тысяч растущих травинок… и смехом существ, которые сами — разноцветные мерцающие песни.
…
Жар… покрывало безмолвия на сердце Огня.
Открыть… распахнуть то, что застыло
в тишине.
Петь, как дождь… проникая лёгкими, тёплыми нежными каплями глубоко внутрь, вливаясь, едва касаясь
Петь, как ветер… обволакивая и дразня… и лаская неуловимой прохладой
Петь, как время… мягкое, густое, синее безмолвие… колеблющаяся тишина… тени шёлком касаются кожи…
Петь, как пламя. Как самая суть Красоты. Так безудержно, бешено, жадно… и жарко. И опалять, не сжигая.
Петь… как серебряный плеск ручейков… отражающих звёзды.
…
Далеко-далеко… тень страсти, тень потери… тень боли, которой нет выхода… Я слышу.
Я слушаю шелест ветра… и прекрасный призрак Огня.
Запертый мир? Или чья-то… запертая… душа? Открыть…
Впустить ветер…
И лететь.
Сны лат… тёмные сны за вздох до рассвета, дождевые сны.
