Мысли вслух
Автор: Тамара ЦиталашвилиБлагодаря участию в марафоне "Литературные странствия #1" таки решилась недавно выложить на АТ рассказ-предысторию к своему главному роману "Новая Жизнь", который пока еще пишется, "Процесс".
Пролог и первые 15 глав во вполне готовом для публикации виде, поэтому вечерком сегодня или завтра утром начну выкладывать.
А пока душа попросила выложить еще один рассказ-ответвление от главного романа (и, понятное дело, его бы не было, если бы не роман), "Не отрекаются, любя".
Его начало и финал в некотором смысле спойлеры к финалу самого романа, но – это не пугает меня потому, что читателям это не помешает оценить суть рассказа.
А теперь, после того, как я это сделала, опубликовала "Не отрекаются, любя", сижу и думаю о гениальной и очень полезной, нужной, незаменимой книге редактора и писателя Анны Гутиевой "О чем кричит редактор".
Дело в том, что в своей книге Анна много пишет о том, почему сейчас мы имеем тенденцию в современноц взрослой литературе писать о героях с травмами, и оправдывать этим, наличием травм, любые действия таких персонажей. "Так легко вырастить из человека чудовище", пишет Анна и я полностью с ней солидарна. Вседозволенность и безнаказанность ведут человека и общество в тупик.
Но видится мне тут еще одна проблема: из-за страха затронуть больную тему, многие авторы вообще молчат.
А есть в практической психологии такой термин, ПТСР. Расшифровывается как Пост Травматическое Стрессовое Расстройство.
Вот это совсем не те "травмы", о которых обычно пишут, и которыми авторы оправдывают своих мягко скажем неприятных персонажей.
Дело в том, что почти у всякого феномена человеческого поведения есть первопричина, и чаще всего связана она как раз с вполне себе настоящим ПТСР. А его, как и любое другое расстройство, нужно лечить. Не леченное ПТСР, игнорируемое окружающими больного людьми, может привести к последствиям, куда более страшным, чем раздутые "травмы" у иных персонажей (и их реальных прототипов). Потому что чудовище с раздутым эго скорее всего изначально им и являлось. Во втором же случае человека можно было спасти, ему можно было бы помочь, но не спасли, не помогли. Почему? Потому что не заметили, проигнорили сигналы, и всё.
Первопричина того, что я начала писать "Новую Жизнь", а благодаря ей и "Процесс", и "Не отрекаются, любя", несомненно личная. И вот о ней хотелось бы рассказать.
В 1998 году у моего отца случился первый инфаркт. Я тогда осознала, что Бог рядом со мной и Он меня слышит. Все обошлось.
А в 2003 дважды беда пришла в наш дом. Сначала трагически ушел горячо любимый дядя, младший брат папы, а в конце года – погиб обожаемый дудушка, мамин папа. Тогда и детство мое закончилось.
В 2008 году у папы случился второй инфаркт, операция на сердце, а в 2009, в феврале, первый инсульт.
Я искала свое место под Солнцем, чувствуя, что не понимаю, зачем живу. Да, я поддерживала маму, бабушку, папочку... Но это высасывало силы...
Мне нужна была смена рода деятельности, потому что переводы и преподавание уже не питали душу.
Тогда у церкви недалеко от дома я повстречала бывшую коллегу. Она позвала меня поработать у нее помощником. Она тогда работала психологом в одном московском реабилитационном центре. Они помогали жертвам бытового/домашнего насилия. Профильного образования у меня не было, но было высшее. Этого хватило.
Сначала я просто исполняла роль секретаря и помощника, а потом, через месяц, напарница моей знакомой уволилась по семейным обстоятельствам. Вакансия пустовала, а людям нужна была помощь. И я стала их слушать. Знакомая натаскивала меня, и все шло хорошо... до поры до времени.
А потом, прошло полгода, и к нам за помощью обратилась женщина с ребенком. Ее мужа тогда уже задержали и содержали в СИЗО за нанесение жене и дочери побоев и за другие обвинения. Весь центр носился с этой дамой, а меня не покидало ощущение, что она – лжет. И я выпросила свидание с ее мужем в изоляторе. Я ходила туда три раза. Теперь я уже была уверена, что все было совсем не так, как говорила дама, а с точностью до наоборот. Будучи неопытной еще девчонкой, хоть и под тридцать, я опрометчиво дала ему слово, что помогу, что смогу спасти. А на утро после третьего свидания на работе моя белая как смерть коллега рассказала, что его нашли повешенным в камере-одиночке.
В самоубийство его я и сейчас не верю. Но доказать я ничего не смогла. Даже того, что дочь била она.
После этого оставаться в центре я уже не могла.
Но моя коллега решила помочь мне с дальнейшим трудоустройством. И порекомендовала меня в другое место: в центр, где работали над реабилитацией в социум заключенных, только отбывших срок. Из огня да в полымя, иначе об этом и не скажешь.
За следующие шесть месяцев я насмотрелась на нашу систему отправления наказаний изнутри так, что хватило бы на десять жизней.
Скажу честно, "профилактика преступности" и другие громкие постулаты после этого звучали для меня с большей долей злой иронии, чем когда либо до того, как я поработала в системе.
Когда начались кошмары, я написала по собственному.
Но такой опыт нельзя забыть. Он, словно жир, откладывается в душе, и согнать его невозможно никак.
С тех пор прошло много лет. Я носила все это в себе достаточно долго, и несколько знаков свыше сподвигли меня начать писать роман, о котором я всегда говорю, что он – главное произведение всей жизни.
Мысленно я посвящаю его и все дополнения, которые с ним рождаются, тому, кого обещала и очень хотела спасти, да не сумела. Не успела. Силенок не хватило, и времени. Знаю, что он простил меня. Я себя прощу тогда, когда роман будет дописан и опубликован!
А пока ссылка на "Не отрекаются, любя"