Отрывок про языки из моего романа (чтобы раз и навсегда все точки над i расставить).

« — Чячё, пхрала... — кивнул я со вздохом. И Митин тут же недовольно зыркнул на меня.

 — Слушай, — взмолился он наконец, — я ещё твои блатные словечки и понятия мира Других не выучил, а ты уже на цыганский перешёл! Вот по-русски нельзя говорить, что ли? ЗАЧЕМ тебе это?

 — Ну, во-первых, это помогает язык не забыть, — я усмехнулся было, но тут же снова стал серьёзным. — А то более старшие веталы жалуются, что мы вообще уже язык не помним...

 — А во-вторых? — спросил Митин, видя, что я замолчал.

 — А во-вторых... Есть у нас, веталов, такой древний обычай — в разговоре с теми, против кого мы ничего не имеем, употреблять наши слова.А вот если тебе кто-то не нравится, или не нравится, что он говорит либо делает, то ты должен разговаривать с ним только на чужом языке, без всяких наших слов. Раньше это был Всеобщий, а сейчас на русский перешли. И чем меньше тебе оное нравится, тем правильнее, чище и казённее должен быть этот чужой язык. А если считаешь, что я вру, пхрала, спроси вон у Самарина.

 — Это правда, что ли? — удивлённо глянул Митин на приятеля, и тот кивнул. — Слушай, Цыган, а как же тогда другие народы-то вас понимали?

 — Ав, да никак... — я с отчаянием отвернулся было к стене, но тут же обернулся обратно. — Тхай нам ведь ещё сначала НРАВИЛАСЬ эта идея! Мол, так мы можем показать всем остальным, что они ведут себя недостойно либо говорят что-то плохое! Только ни хрена хорошего, кроме плохого, из этого не вышло!

 — Почему? — последовал следующий вопрос. И я с трудом удержался, чтобы не ответить избитой рифмой про кочан.

 — Ну, во-первых, никто этого даже не заметил, что мы, когда они сделали/сказали что-то не так, полностью переходим на чужой язык, так что демонстрация не удалась. А во-вторых... Вот представляешь ли, нет, ракло, многие считали, что мы их оскорбляем, употребляя свои слова!

 — Ну, ты вон меня сейчас тоже каким-то непонятным словом назвал, — задумчиво произнёс Митин. — Я бы вон тоже мог принять это за оскорбление.

 — Да «ракло» — это всего лишь «парень-нецыган», никакого оскорбления! — возмутился я. — Да вот сам подумай, стали бы мы пользоваться языком, который так горячо любим, для оскорблений?! Между прочим, только мы и ракшасы из всех народов сохранили свои при интеграции! И уж не для того, чтобы на них оскорблять!

 — А кто такие эти... ракшасы? — с трудом повторил Митин незнакомое слово.

 — Ну это так... — туманно объяснил я. — Тоже из Индии. Предки других цыган, не таких, как мы. Потом как-нибудь объясню.

 — А цыгане что, РАЗНЫЕ бывают? — удивлённо взглянул на меня Митин.

 — Да, но об этот тоже как-нибудь потом. Потом один гаджо — это значит «нецыган» — предложил нам выход: чтобы мы переводили то, что говорим...

 — И вам это помогло? — подстегнул меня Митин, видя, что я опять замолчал и погрузился в раздумья.

 — Да не то что бы... Ведь ТАК же не говорят, как нам пришлось! Допустим, вместо нашего привычного «Лашё дес» — это «добрый день» по-нашему — пришлось говорить: «Лашё дес, то есть добрый день!» Или, там, когда представляешься кому-нибудь незнакомым...«Тавен бахтале, мэ бушював (ракшасы бы тут сказали — «Ман кхарна») Алеко Ланчай! То есть, здравствуйте, меня зовут Алеко Ланчай!»... Замедляет это речь, если честно.  Но уж лучше так, чем никак. Ибо от обычаев предков мы отказываться не собираемся. Нехай цыгане из людей вон отказываются. Мы вон им, народу с Ганга («цы Ганг»), бежавшему из Индии вместе с нами, всё передали — наш этот самый родной любимый язык, любовь к лошадям, песни и танцы, даже наш национальный инструмент — гитару! А они что?! — я от возмущения даже поднялся и сел. — ГДЕ это всё, я тебя спрашиваю?! В колхозы записываются, лошадей на трактора меняют, даже язык свой (наш) забывать уже стали! Бабы уже брюки, как стиляги какие, носят, — сам бы такую не увидел, не поверил! Так что пусть лучше нас другие народы не понимают, но мы будем говорить на СВОЁМ языке! И хранить традиции наших предков! Не предадим и не опозорим их, как цыгане из людей!»