Мимими и не только

Сегодня суббота и благодаря Лизе Орешкиной я узнала об еще одном, кроме этого https://author.today/post/543693, об этом https://author.today/post/544365 

И решила поучаствовать в обоих. 

Сначала абзац для флешмоба Марики Вайд, фрагмент из 16 главы, "Бумажная свадьба" моего романа "Новая Жизнь" (фрагмент – прямое продолжение того, опубликованного в прошлую субботу в рамках этого флешмоба):

*кстати, первая часть романа живет тут https://author.today/work/372107

"— Юрочка, — зову его тихо по имени, он поднимает на меня глаза, улыбается и тут же бледнеет.

— Аня, Анечка, что такое?

Я должна объяснить ему, что случилось, но мне тяжело не то что говорить, а дышать. И все-таки я справляюсь со своими эмоциями и бормочу:

— Зачем… зачем ты…

Но дальше говорить нет сил, слёзы душат, в ушах шумит, мне кажется, я сейчас упаду.

Он бросается ко мне на четвереньках, хватает, прижимает к себе, ласкает, хотя его самого трясет; он никак не может понять, что со мной не так. А я начинаю в пред истерическом состоянии пытаться стащить с него то, что на нем надето. И тут он понимает, что происходит.

— Аня, Анечка, я надел форму, чтобы не портить хорошую одежду, которую ты мне покупаешь в подарок, не хотел, чтобы стружка прилипала, и могло порваться, и пока я тут полочки делаю, надеваю… с формы легко потом все это стряхнуть…"

А вот в рамках флешмоба мимимишных фрагментов опубликую продолжение той же главы, начиная с конца предыдущего фрагмента: 

— Не надевай ее тут, не надевай! Ты не в бараке, не там, ты не один из них, ты не заслужил, родной! И так еле терплю, когда ты там в этой форме… колония, зона… Господи, счастье мое, родной мой, единственный, тут ее не надевай! Рви, пачкай эти треники и маечки, и свитерочки, я еще куплю, я еще свяжу, только не надевай, тут все иначе, это не должно касаться твоего тела, счастье мое, любимый мой, единственный, не надо! Рвать ее хочу, зубами, в клочья, ненавижу их, ненавижу!! Если бы встретить тебя иначе, за это я всё бы отдала, чтобы у тебя всё было по-другому, чтобы никакой зоны, и несвободы…

И тут он двумя движениями скидывает эту рубашку и штаны, хватает меня снова, прижимает так крепко, словно боится, что я птичка и иначе могу улететь, и шепчет мне:

— Нет, нет, не хочу иначе, вдруг бы иначе ты не полюбила меня! Пойми, все что было у меня, было не со мной… не давало ни счастья, ни тепла, ни смысла. Я вот об этом всю жизнь мечтал, о тебе, Анечка, Аннушка моя, любимая, родная, единственная! Чтобы было кому всего себя отдать без остатка, тому, кому нужен я. А со всем, что было материального, я никому не был нужен. Я ненавидел праздники, особенно свой день рождения. Меня ведь и не поздравлял никто, и подарков не дарил. А мне хотелось, я обычный… мне хотелось как у всех, чтобы для кого-то другого мой день рождения был важным днем. Поэтому я устраивал Толику сначала праздник с кучей подарков… Тогда я только Свету прогнал и не хотел, чтобы она приходила. Даже подарок от нее я подарил от себя, а няня, Нина… вдруг сказала, что это мама знала о желании Толика. Там была записка ему от нее. Я не хотел передавать ему эту записку. Она казалась мне такой слащавой. Но реальная причина была в другом, как ни эгоистично это звучит…

— Ты позавидовал сыну, зная, что твоя мать не стала бы писать тебе записки… она чуть не убила тебя. Но твоя боль оправданна и понятна.

Я глажу его по волосам, целую в макушку, и мысленно шепчу ему, «Нет, маленький, мама тебя любит!»

— А потом, — продолжает Юрочка, — когда я сделал так, чтобы ее же подружка подливала ей яд, и она ослепла, Толик писал ей письмо, сидя как босс за моим столом. Я прочел, «Мама, я так скучаю», и гнев и ревность и страх, что Толя любит ее, Светку-кукушку больше, чем меня, чуть не свели меня с ума, и я отнял письмо, скомкал, кинул, а сын кричал на меня «отдай!» и совсем меня не боялся. Он, когда в гневе, кому угодно сможет дать отпор, даже такому козлу, которым был я…

— Юрочка, ты никогда козлом – не был! Тебе делали очень больно, и твоя ревность, боль, страх, гнев оправданны и понятны.

— Я, когда понял, что натворил, одной рукой гладил его по волосам, извинялся, хотел его успокоить… Ань, я чудовище, да?

Вместо ответа сначала я целую его в покрасневшие от невыплаканных слез глаза, и лишь потом шепчу ему:

— Нет, родной, ты не чудовище! Нет! Не знаю, смотрел ты или нет драму, которую принято называть комедией, «За бортом»…

— Не смотрел, — тихо и как-то растерянно ответил Юрочка.

— Сегодня вечером можем посмотреть. Там речь о богатой, и капризной девушке, и бедном многодетном плотнике. У нее яхта и желание получить новый шкаф для обуви. Ей просто скучно, ей не нужен шкаф для обуви. И она кидает мастера на деньги. А потом падает за борт и теряет память. Ее муж оставляет ее в психушке, а плотник узнает, что она его не помнит, и за нанесенный ему материальный ущерб забирает ее к себе, женой, матерью его сыновей, и домохозяйкой. Сначала она вообще ничего не умеет делать, но приходится учиться, и постепенно она привязывается к детям, а с плотником у них расцветает любовь. Ей даже удается поправить их материальное положение. Но у Джоанны есть мама, и она начинает нервничать. Тогда муж Джоанны возвращается за ней, аккурат в тот день, который для семьи Дина очень важен. И к Джоанне, когда она видит мужа, возвращается память. Тогда муж забирает ее обратно на яхту, а Дин вынужден с этим смириться. Только дети, для которых Джоанна – их мама, не хотят ее отпускать.

— И она же остается, да? — тихо и как-то отчаянно спрашивает меня мой муж.

— Увидишь…

— Мы посмотрим, но сначала ты мне расскажи.

— Хорошо. Сначала Джоанна все-таки возвращается к себе, но она изменилась, она уже другой человек, и она понимает, что ее семья, ее дом – это Дин и дети. Но изменения в Джоанне не всем по вкусу, особенно не ее матери и мужу. Только муж проговаривается, что бросил Джоанну в психушке и развлекался с проститутками, пока ее не было…

— Он сказал чуть больше чем нужно чуть раньше, чем следовало?

— Он был обычным склизким альфонсом, который привык к шикарной жизни за счет жены. Не сравнивай себя с ним! Суть в том, что мир Джоанны был узким маленьким мирком капризной, богатой, скучающей, избалованной стервы. А потом жизнь подарила ей уникальную возможность вырваться из этого мирка, и увидеть мир иной, большой и прекрасный, в котором она мать, любимая женщина, жена, хозяйка дома, просто Женщина! И этот мир понравился ей больше, чем тот, который она знала до этого. Узнав, что она богата, дети стали составлять список подарков, которые они хотели бы получить на Рождество, и Дин спросил будущую жену, чего она бы хотела, что он может дать ей, если у нее все есть, и, глядя на своих сыночков, она ответила, «Маленькую девочку».

Я больше жизни тебя люблю, — говорю я Юрочке, глядя в теплые карие глаза, ласково и верно глядящие на меня.

Хочется лечь прямо тут, среди стружек и пыли, на пол, и ощутить его с собой, близко. И по тому, как он проводит ладонью по моей шее, он хочет того же самого.

— Ты думаешь, что я, как Джоанна, способен оценить дар судьбы? Другую, новую, настоящую жизнь?

— Да, любимый, так и есть!

— Я верю тебе, — шепчет мне мой единственный любимый. — Я верю в этом мире только тебе.

И тут же мое желание быть с ним близко сбывается в полной мере. Я страстно глажу его по плечам, и шепчу ему, что люблю.