Про "Новую Жизнь"

Сегодня я таки сделала дело, которое давно должна была сделать, написала предисловие к своему роману "Новая Жизнь", что сделало меня счастливой. 

Еще я добавила в дополнительные материалы три коллажа, естетику для трех моих главных героев, Анечки, Юрочки и их приемной дочери Наташи, ставшей певицей и работавшей под псевдонимом Натали Арда. 

Вообще, дополнильных материалов у романа будет много. Один я упомянула в предисловии к роману. Это письмо Юры к сыну, написанное мной в рамках еще первоначального синопсиса романа. Письмо настолько мощное, что я не могла не включить его в дополнительные материалы. 

Дело в том, что в первоначальном синопсисе встреча отца и сына происходит практически в финале истории, как раз после того, как Анна убеждает сына любимого мужчины принять и прочесть письмо отца. Мне захотелось сохранить письмо в доп материалах потому, что мир главного героя делает более объемным, хотя в письме есть и детали, уже не актуальные для романа. 

Но все же хочу, чтобы оно было прочитано

А сам роман живет тут: https://author.today/work/372107

Письмо, которое, по первоначальной задумке написал Юра Толику по прошествии восемнадцати лет с момента его ареста (и до этого момента никакого общения между ними не было), и положившее начала возобновлению отношений отца и сына (Толик учится в аспирантуре истфака МГУ, по специализации "старославянские рукописи", и пишет кандидатскую диссертацию, первый год). 

"Толя, сынок...Знаешь, наверное, по прошествии стольких лет это несколько странно, обращаться к тебе столь фамильярно (и я даже не уверен, что ты прочтешь мое письмо, не только потому, что можешь просто не пожелать это делать, читать письмо, адресованное тебе человеком, давно утратившем, и я осознаю это, моральное право называть тебя сынок; но еще потому, что я предоставил Ане, моей жене, действительно во всех смыслах лучшей моей половине, право принять решение, отдавать тебе письмо, или этого не делать), и все-таки рискну и повторю, Толя, сынок, прости меня за все плохое, что случилось с тобой тогда, когда ты еще был маленький, и, поверь мне, если сможешь, ты тогда был единственным человеком в мире, которого я безусловно любил, и люблю, никогда не переставал любить. Я не был идеальным отцом, бессмысленно с этим спорить, я был груб, туп, эгоистичен и жесток...Я был козлом, и сейчас отдаю себе отчет в том, что никак не заслужил твое прощение за все то зло, за все психологические травмы, которые нанес тебе или по незнанию, или потому, что безумно ревновал...тебя к твоей матери. Я не был единственным ни для кого никогда, и вот именно для тебя я хотел стать таким папкой, рядом с которым мамка не нужна. И я добивался цели самыми грязными методами из всех возможных. Толечка, сейчас моя потребность объяснить тебе все, очень велика. Я не знаю, не уверен, нужно ли это тебе, и все-таки я умоляю тебя выслушать меня, пускай один раз, пускай потом ты порвешь это письмо или сожжешь...Я пойму тебя, можешь быть в этом уверен, но хоть раз...я молюсь о том, чтобы ты прочел эту историю, в которой каждое слово правда. Я не из злобности душевной хотел быть единственным родителем, который был бы тебе нужен, а потому...что я тебе завидовал, хоть и себе самому не был готов признаться в этом. У тебя не было ни единого повода усомниться в том, что твоя мама тебя любит, что бы там я ни говорил тебе о ней. 

И, что самое главное, я сам знал, как сильно она любит тебя, и поэтому...я ее выгнал. Чтобы она соскучилась по тебе и - вернулась ко мне. Я думал тогда, что она станет более покорной и послушной тогда...ради тебя (а я смог бы лгать себе, что и ради меня тоже). Видишь ли, Толя, меня в этой жизни никто не любил...моя мама не хотела меня...Проще говоря, она вполне от души желала мне смерти, из-за того, что ей было всего тринадцать лет, когда мой...отец взял ее силой, а потом просто вышвырнул из дома без денег и без одежды...Я не знаю, как она жила и как выжила, но родила она меня не на улице (была зима), а в роддоме. И там же сразу отказалась от меня. Потом, до того, как ее выписали, она узнала, что руководство роддома наживалось на продаже отказничков бездетным семьям, обеспеченным, и в гневе, осознав, что ей ничего не будет полагаться, она пыталась меня убить...На самом деле пыталась...И об этом, как и о том, что она не дожила до суда, мне поведал...мой отец. Он пришел за мной в детдом, когда мне исполнилось шесть лет, забрал меня, не верившего своему счастью, к себе домой...и следующие десять лет моей жизни были форменным кошмаром, настоящим адом. Сначала он, услышав мое наивное "а мама где?", рассказал мне о том, что натворила мама, одновременно колотя меня и приказав никогда больше не вспоминать о ней, и пригрозив, что убьет меня, если я запрет нарушу. И только в шестнадцать лет я смог дать отцу отпор, достойный настолько, чтобы он раз и навсегда забыл о том, что меня можно безнаказанно бить. 

А в семнадцать я сбежал, потому что терпение мое лопнуло...Отец всегда водил в дом баб...не все они были "легкого поведение", среди них были и такие, кто просто "покупался" на его мнимое доброе сердце, а он быстро развенчивал этот миф, избивая их на ровном месте так, что на них живого места потом не оставалось, и приговаривал, что кобель суку должен иметь, драть, а ни на что большее она не сгодится. Однажды он пытался заставить меня, подростка, избить и изнасиловать приведенную им в тот раз девушку. Поняв, что она - девственница, я отказался. Отец хлестал меня плетью по спине изо всех сил, я собрал всю волю в кулак, ни звука ни издал, пока он измывался...И тут к нам кто-то пришел, это оказался приятель отца. Я думал, они на пару эту девицу опробуют, но...ей в тот вечер повезло больше, чем мне. 

Это стало последней каплей, последней вообще, а тот мужик только бросил мне перед уходом, "ну взяли силой, с кем не бывает". Плакать не хотелось, хотелось их убить, насильника и отца...Но я просто сбежал, в ту же ночь, пока тварь, случайно оказавшаяся моим отцом храпела на той девице. Забрал у него все деньги, все, что у него было...Банков он не признавал, за то и поплатился. 

Десять лет спустя, планируя избавить себя от очередной обузы в лице мажорика по имени Митя Юдин, я случайно увидел среди его знакомых его...того извращенца. Ему ночью проломили голову. Вот той же ночью. Причем это ему бумеранг прилетел не от меня лично, но все ж таки от меня. Я тогда, когда обо всем узнал, знатно напился и решился. А потом мне уже везло, как только препятствие исчезло...

Жалею ли я о том, что сделал тогда? Не знаю. Раскаиваюсь ли, что из-за меня много людей погибло? Да! Не потому, что так надо, а от души. Все живое и настоящее пробудилось внутри, когда я встретил ее, свою жену...Прости, что пишу это тебе, и не желаю причинить тебе боль, просто твоя мама, как и Пашка, близкий тебе человек, которые наверняка до сих пор меня не простили, ненавидят, а вероятно, просто забыли обо мне, стерли из памяти, и стерли меня и из твоей жизни...они были замужем за мной, да...Но только встретив Аню, я понял, что значит иметь жену. Она стала моим ангелом-хранителем, путеводной звездой, она мать моих детей (они и тебе сестры и братья...лелею надежду, что ты захочешь, чтобы они стали тебе близкими людьми), она мое искупление, мой первый и единственный шанс на новую жизнь, ту, которая выдана мне была авансом, авансом, который я отрабатываю каждый день, час, миг...Я думаю, что настоящая любовь вообще бывает только такой, хоть она и оборачивается по-разному для каждого человека. Такой любви желаю я тебе, Толя. 

Не знаю, дашь ли ты мне шанс, или вернешь письмо Ане, коротко покачав головой, или может ты не прочтешь эти строки вовсе, если моя жена увидит, что тебе все-таки это не надо, или вообще, прочтя письмо, ты подумаешь, что я мерзок и жалок...Но это твое право, так или иначе думать обо мне...или вообще решить обо мне не думать. Просто, узнаешь ты об этом или нет, я за тебя молюсь, всегда за тебя молюсь, также сильно и искренне, как за наших с Аней дочерей и сыновей. 

Я не смею требовать, не смею даже вымаливать у тебя право вернуться в твою жизнь, только надеюсь, что все-таки ты дашь мне шанс объясниться, прочтя это письмо. Не пытаюсь казаться в твоих глазах лучше, чем я есть или, тем более, чем я был. Но я всегда тебя любил, и мне было без тебя плохо тогда...Тогда я понял, как сильно люблю...Только я все равно обижал тебя, пугал, я не умел проявить любовь достойно, и меня со стороны считали злым чудовищем...а я не знал, как сделать так, чтобы быть тебе нужным больше, чем она, чем твоя мать...

Я жил без матери, меня учили, долго, ненавидеть ее, хоть она и была всего лишь жертвой моего отца и обстоятельств, мне привили неуважение к женщинам в целом, от которого меня избавила, излечила только моя жена Анечка...

Я не сомневаюсь, родной, что ты вырос достойным мужчиной, уважающим свою мать и женщину в принципе...Мне больно писать об этом, но это то, чему точно не смог бы научить тебя я, тот, прежний, сложишь все иначе. Но я даже не знаю, если не говорить о тебе, хотел бы я этого сейчас или нет, потому что без Анны меня вообще нет...а как бы я нашел ее в другом месте. Только она говорит, что и такого, каким я был, она бы меня любила, но смог бы я оценить ее и пойти за ней и выбрать другой путь...я этого не знаю, но мне безумно хочется верить, что это так, что я бы смог. 

Как сильно хочется тебя обнять...но выбор за тобой, сыночек мой...Господи, тебе уже всерьез за двадцать, а я вижу тебя маленького у себя на ручках, и глажу мысленно тебя по светлым волосикам...

Как хочется лично...попросить у тебя прощения за все. Я пойму, будь уверен, если ты отвергнешь меня...и любить тебя меньше от этого не стану. Ты самый дорогой мне человек на земле, также как моя семья. 

Удачи тебе во всех делах!

Люблю тебя!

Твой папа". 

Это письмо - часть первоначально задуманного сюжета романа, в котором воссоединение отца и сына происходит много позже и гораздо более болезненно для обеих сторон, но письмо это, я чувствовала, стоило таки написать, чтобы еще больше раскрыть для читателя внутренний мир и душу человека, стоявшего у самого края бездны, но спасенного любящей рукою и согретого душою другого человека в самой не располагающей для этого ситуации. Это письмо - исповедь перед сыном, откровенное словно кровоточащее сердце, страждущее прощения, любящее, болевшее, тоскующее. 

Анна отдаст, а Толя возьмет и прочтет его, будет тронут до слез, захочет увидеться с отцом, и Анна возьмет его с собой; Толик быстро привяжется к отцу, но дед потребует, чтобы общение прекратилось, иначе он снова задействует свои связи. И Толик, ради семьи отца, ради него самого, прекратит общение, но будет тосковать смертельно. И сразу после того, как у деда случится инсульт, он уничтожит его телефон, и со своей девушкой станет жить у Столяровых, ибо их он и его жена-сирота будут считать своей семьей. 

В этом сюжете все намного проще, чем в нынешней версии, но это письмо, оно особенное, и в приложении к роману ему обязательно должно было место найтись. 

Плюс читатель поймет, сможет проследить, как эволюционировал сюжет романа, прочтя его и письмо Юрочки к сыну из первоначального сюжета. 

Это пронзительное обращение героя - не только к сыну, но и к читателю.